Андропов в Венгрии накануне событий 1956 г.

Андропов в Венгрии накануне событий 1956 г.

Андропов в Венгрии накануне событий 1956 г.

А.C.Стыкалин

Когда в 1953 г. 39-летний сотрудник МИД СССР Ю.В.Андропов получил назначение советником посольства СССР в Венгрии, едва ли кто-то мог предвидеть его будущий головокружительный взлёт. Напротив, речь скорее могла идти о бесславном завершении многообещающей карьеры. Ведь за два года до этого Андропов (протеже основателя финской компартии О.Куусинена) был вторым человеком в партийной организации одной из 16 союзных республик - Карело-Финской, пониженной в 1956 г. в статусе до положения одной из российских автономий. Переведённый затем в Москву, он успел поработать в аппарате ЦК КПСС, затем недолго возглавлял отдел в МИД. Так что его направление в Венгрию в роли советника посольства выглядело как понижение в должности (Андропов ничем не провинился. Судя по всему, он просто послужил разменной монетой в закулисной аппаратной игре, развернувшейся между наследниками Сталина). Не меняло существенно дела и назначение послом летом 1954 г. "Наша дипломатия 30, 40, 50-х годов была очень централизованной, послы были только исполнителями определённых указаний", - вспоминал впоследствии В.М.Молотов 1. В случае успешного выполнения своих функций в Венгрии, Андропов мог рассчитывать на продолжение дипломатической карьеры в качестве посла в одной из крупных западных держав или заместителя министра иностранных дел. Однако причастности к высшим сферам кремлёвской политики это не означало - МИД не играл ключевой роли в системе партийного государства. "В соответствии с действовавшим тогда порядком, всеми наиболее серьёзными проблемами наших отношений с социалистическими странами занималась Старая площадь. МИДу в этих условиях отводилась довольно скромная роль ведения текущей, по большей части технической работы на двустороннем направлении. Вся кухня большой политики варилась в здании ЦК КПСС. Даже моя скромная должность референта в отделе ЦК (уже несколькими годами позже, в конце 1950-х годов - А.С.) открывала доступ к таким вершинам наших взаимоотношений с Венгрией, к которым в МИДе допускались разве что самое высокое руководство", - вспоминает в своих мемуарах В.А.Крючков, на протяжении многих лет человек из ближайшего окружения Андропова, в 1989 - 1991 гг. - председатель КГБ СССР, один из инициаторов антигорбачёвского путча в августе 1991 г., а в 1956 г. - скромный пресс-атташе и третий секретарь посольства СССР в Венгрии 2. Добавим к этому, что даже такой незаменимый шеф советского внешнеполитического ведомства, как А.А.Громыко, первые 16 из 28 (с 1957 г. по 1985 г.) лет своей работы в качестве министра не был членом Президиума (Политбюро) ЦК КПСС, и основные решения (как, например, о вторжении советских войск в Чехословакию в 1968 г.) принимались без его непосредственного участия.

Таким образом, должность посла (даже если и не была, как в случае с Андроповым, опалой, ссылкой проштрафившегося высокопоставленного функционера - такая практика началась при Хрущёве и получила широкое распространение при Брежневе) была почти тупиковой с точки зрения карьерного роста. Для того, чтобы посол СССР в Венгрии смог когда-нибудь попасть на вершину кремлёвского "олимпа", в "подведомственной" ему стране должно было произойти нечто чрезвычайное, такое, что дало бы возможность в полной мере проявить свои качества и заставить обратить на себя внимание руководства КПСС. И, конечно, далеко не каждый дипломат сумел бы воспользоваться предоставившейся возможностью отличиться.

Андропов своего шанса не упустил, хотя тот выпал ему отнюдь не сразу. Летом 1954 г., когда его назначили послом, "венгерский участок" восточноевропейской политики Москвы не считался кремлёвскими стратегами самым сложным - куда больше занимали их в то время германский вопрос и проблема нормализации отношений с Югославией. "Во внутренних событиях в Венгрии не ждали чего-либо неожиданного и плохого. Спокойно было", - вспоминал В.Молотов 3. Время острых политических столкновений, когда послу в каждодневно меняющейся обстановке приходилось принимать самостоятельные решения, ещё не пришло. Пока на долю посла и его подчинённых выпадала по большей части рутинная работа - сбор информации о положении в стране, настроениях венгров.

О методах работы Андропова в роли посла свидетельствуют как его донесения, так и отзывы коллег. "Андропов не боялся принимать ответственных решений, но при этом проявлял разумную осмотрительность, избегал чрезмерного риска", - вспоминает Крючков 4. Эти слова вполне подтверждаются записями бесед Андропова с членами руководства Венгерской партии трудящихся. Встречавшиеся с советским послом партийно-государственные функционеры не только систематически информировали его по всем текущим внутриполитическим вопросам, но и обращались к нему за советом. Зная, насколько весомо мнение посла СССР, Андропов, как правило, опасался давать какие-либо конкретные рекомендации без предварительного согласования с Москвой (так, он предпочёл уклониться от ответа, когда член Политбюро И.Ковач, возглавлявший комиссию по делу бывшего министра обороны М.Фаркаша, причастного к организации репрессий начала 1950-х годов, 7 мая спросил, надо ли привлекать Фаркаша к суду - компрометирующих его документов было собрано к этому времени вполне достаточно) 5. Личные качества, несомненно, накладывают отпечаток на деятельность любого дипломата, тем более важно учитывать их при анализе действий Андропова, при всей своей осмотрительности человека крайне честолюбивого и обладавшего всеми данными для заметного возвышения по ступеням служебной лестницы. Однако распорядиться своими личными качествами любой дипломат мог не иначе, как в рамках принципиальной политической линии советского руководства. Следование этой линии и строгое выполнение указаний, поступавших из центра, не означало, что послы не имели возможности превышать свои полномочия и вмешиваться, обычно ссылаясь на мнение руководства КПСС, во внутренние дела стран "народной демократии". Иной раз это вызывало жалобы, на которые приходилось реагировать. Так, в 1954 г. посол СССР в Польше Г.Попов (бывший первый секретарь Московского горкома партии) был отозван из Варшавы и подвергся резкой критике Хрущёвым на июльском пленуме ЦК КПСС 1955 г. за нетактичное вмешательство в дела ПОРП. "Учитывая "уроки" деятельности Попова, мы дали твёрдое указание всем послам в народно-демократических странах не превышать полномочия, не вмешиваться во внутренние дела", - говорил тогда Хрущёв 6.

Горький опыт Попова не мог не учитывать Андропов. Вместе с тем, ситуация за два года изменилась. Нарастание с весны 1956 г. в ряде стран Центральной Европы кризисных явлений часто требовало оперативного отклика советской дипломатии и способствовало повышению роли послов, тем более, что чёткие указания из Москвы не всегда поступали 7. Вероятно, в Москве поначалу не было полной определённости относительно того, как идеи XX съезда КПСС о многообразии путей к социализму должны отразиться на отношениях со странами "народной демократии". Коминформ был в апреле распущен, а в вопросе о новых формах сотрудничества ещё не было ясности. Ждали итогов назначенной на июнь встречи с маршалом Тито, хотя было очевидно, что властолюбивый югославский диктатор никогда не согласиться признать себя вассалом СССР. Задача сближения с Югославией, тем не менее, была актуальна и требовала определённой корректировки отношений внутри социалистического лагеря. В условиях, когда уже не работали многие прежние сталинские схемы, но ещё не было чётких представлений о принципах послесталинской внешней политики, особое значение приобретала информация, поступавшая из посольств. Послы были уже не просто проводниками линии Москвы, своими оценками ситуации и рекомендациями они во многом её формировали.

Между тем, привычные подходы, рождённые в сталинскую эпоху стереотипы, и после XX съезда продолжали довлеть в сознании советских дипломатов, что хорошо показывают послания Андропова. Главной гарантией обеспечения государственных интересов СССР виделось сохранение власти у "наших друзей" - так на языке донесений Андропова и других дипломатов назывались просоветски настроенные партийно-государственные функционеры, которым противопоставлялись "правые" элементы.

Понятно поэтому, что и после XX съезда КПСС, когда вопрос о доверии Ракоши встал внутри ВПТ со всей остротой, Андропов однозначно продолжал связывать интересы Москвы с поддержкой первого секретаря ЦР (Центрального руководства - А.С.) ВПТ, и именно в этом духе формировал мнение в Кремле и на Смоленской площади. Принципиальная позиция посла проявилась, в частности, в том, с какой насторожённостью воспринял он политическую активизацию прошедшего в начале 1950-х годов через репрессии Я.Кадара, расценив его предполагаемое восстановление в Политбюро как "серьёзную уступку правым и демагогическим элементам" 8. Партийный лидер М.Ракоши, позиции которого уже заметно ослабли, не мог не видеть в Андропове своего союзника. Начав терять опору в своём окружении, инициировавшем расследование дела Фаркаша, чреватое крайне нежелательным исходом для самого Ракоши, первый секретарь, заботясь о спасении, теперь рассчитывал почти исключительно на поддержку Москвы. "Ракоши чувствовал надвигающуюся опасность, судорожно искал выход, пытаясь советоваться с Москвой… неоднократно обращался за помощью к нашему послу в Будапеште Ю.В.Андропову, интересовался его личным мнением", - вспоминает Крючков 9. В беседе Ракоши с Андроповым 6 мая сквозило недовольство руководившим комиссией по расследованию Ковачем, проявляющим "излишнюю подозрительность" 10.

Прибывший 7 июня в Будапешт для изучения положения дел в Венгрии член Президиума ЦК КПСС М.А.Суслов в отличие от Андропова не увидел опасности в избрании Кадара в Политбюро: "После длительной беседы с Кадаром, - сообщал он в Москву, - я сомневаюсь, что он отрицательно настроен против СССР. Введение же его в Политбюро значительно успокоит часть недовольных, а самого Кадара морально свяжет" 11. В то же время Суслов боялся явной компрометации Ракоши, видя в этом подрыв авторитета всего партийного руководства, и потому с немалой тревогой воспринял ход работы комиссии по "делу Фаркаша", слишком далеко, по его мнению, зашедшей в своих разоблачениях. Ему удалось убедить своих венгерских коллег отказаться от первоначальной идеи рассмотреть это дело на специальном пленуме ЦР без постановки на нём других вопросов.

Даже после того, как Тито дал понять Хрущёву, что не склонен идти на сближение с Ракоши, Москва не пересмотрела своих установок, продолжая считать, что альтернативы Ракоши в Венгрии нет. Состоявшаяся 22 - 23 июня в СССР рабочая встреча руководителей компартий стран "народной демократии" подтвердила это. Первый секретарь вернулся в Будапешт не разуверенный в поддержке своей персоны советским руководством в момент, когда он особенно в ней нуждался. Лишь развитие событий в последующие дни заставило Москву отказаться от прежней ставки на Ракоши.

С начала июня всё больше хлопот доставлял посольству СССР Кружок Петефи. В нём видели симптом того, что процессы, происходящие в венгерском обществе, выходят из-под контроля властей. У советских дипломатов был постоянный круг информаторов, почти исключительно из числа противников либеральных перемен, трактовавших происходившие в рамках Кружка дискуссии весьма тенденциозно 12. Дискуссию о свободе прессы 27 июня Андропов расценил как свидетельство дальнейшего усиления тенденций, ведущих к подрыву диктатуры ВПТ, а следовательно, угрожающих советским интересам в Венгрии. В очередном донесении в Москву его выводы вполне определённы: органы государственной безопасности Венгрии "не проявляют должной решительности в борьбе против контрреволюционных элементов, которые стали вести себя недопустимо нагло" 13.

В начале июля, встречаясь с Андроповым и информируя его о письме бывшего шефа безопасности Г.Петера из тюрьмы с компроматом на Ракоши, не только Ковач, но и второй человек партии Э.Герё, со всё большей определённостью выражали свою мнение о целесообразности прежней твёрдой установки кремлёвского руководства на сохранение Ракоши во главе ВПТ. Политбюро, говорил Ковач Андропову 11 июля, "связано в решении вопроса о тов. Ракоши советами, которые были даны тов. Сусловым", оно не хочет действовать вразрез мнению КПСС. Но обстановка изменилась, и вопрос о Ракоши на предстоящем пленуме в результате зачтения письма Г.Петера может возникнуть в гораздо более острой форме, чем ожидалось в дни пребывания Суслова в Будапеште. В изменившихся условиях актуален и новый совет Москвы. "Из беседы с тов. Ковачем, - резюмировал Андропов, - у меня создалось впечатление, что упомянутое письмо Петера написано с целью обострить и без того сложную обстановку в ВПТ". Андропов осознавал, что письмо Петера было инициировано в целях оглашения его на пленуме для компрометации Ракоши. Посол не мог не догадываться, что часть окружения Ракоши, движимая инстинктом самосохранения, хотя и с оглядкой на Москву, но упорно и последовательно подготавливает его уход, стараясь придать ему, по возможности, форму наиболее безболезненную для себя. Как и подобало послу, Андропов по-прежнему руководствовался рекомендациями вышестоящего лица, в данном случае Суслова. Поэтому он не только не поставил перед своим начальством вопроса о нецелесообразности дальнейшей поддержки Ракоши, но сделал прямо противоположные выводы: венгерские товарищи идут к пленуму "без должной ясности и уверенности в успехе", у них нет "готовности решительно защищать точку зрения, принятую ими в связи с советами, высказанными тов. Сусловым". "В связи с этим, - подводил итоги посол, продолжавший придерживаться самой жёсткой линии, - было бы крайне необходимо на пленуме ЦК… в удобной форме ещё раз высказать венгерским друзьям наши опасения относительно создавшейся внутриполитической обстановки, которая опасна не потому, что враги являются очень сильными, а главным образом тем, что Политбюро ЦК ВПТ, оказавшись перед фактом известного вражеского нажима, не проявляет должной уверенности и решительности в руководстве партией и страной" 14. В момент, когда венгерское руководство, готовясь к пленуму, всё с большим нетерпением ждало от Москвы благословения на отставку Ракоши, что выходило далеко за компетенцию посла Андропова, продолжавшего отстаивать линию на защиту первого секретаря ЦК ВПТ, в Будапешт прибыл член Президиума ЦК КПСС А.И.Микоян, которому и предстояло, разобравшись на месте с ситуацией, дать добро Москвы на отстранение Ракоши.

Когда на место Ракоши пришёл Герё, советский посол в своём донесении в Москву был вынужден признать неоптимальность сделанного выбора: "Герё не пользуется должной популярностью среди широких партийных масс, сухость в обращении с людьми заставляет многих работников сдержанно принимать его кандидатуру" 15. Чем далее, тем более развитие событий подтверждало правоту ветерана партии З.Ваша, заявившего в ходе обсуждения перед пленумом кандидатуры первого секретаря, что если ранее перед партией стояла проблема Ракоши, то теперь будет стоять аналогичная проблема Герё 16.

Первые несколько недель после июльского пленума всё-таки характеризовались относительным затишьем. Как в партии, так и в самом обществе доминировали настроения выжидания. В своей докладной в Президиум ЦК КПСС от 29 августа Андропов сделал вывод о том, что после пленума внутриполитическая обстановка стала менее напряжённой 17. Но достигнутое равновесие не было устойчивым. В начале сентября, перед уходом в месячный отпуск и отъездом в СССР, Герё жаловался Андропову: он покидает страну без уверенности в том, что "всё будет хорошо" 18 - оппозиция хотя и притихла, но не сложила оружие. Она, по его мнению, лишь изменила тактику, восприняв решения пленума только как первый шаг, и ожидает дальнейших уступок. Отсутствие единства в партийном руководстве советский посол считал главным препятствием на пути проведения твёрдой линии в отношении оппозиции, отсутствие подобной линии он ставил в упрёк даже Ракоши 19.

Активизации с начала сентября внутрипартийной оппозиции свидетельствовала: порождённый июльским пленумом небольшой кредит доверия окончательно исчерпан. Встречаясь с советскими дипломатами, противники реформ выражали свои опасения по поводу формирования на базе союза писателей и ряда органов столичной прессы альтернативного "идеологического центра", отличающегося наступательностью и согласованностью действий. Андропов информировал об этом МИД СССР 20. Из его донесений отчётливо видно, как, по мере обострения в Венгрии кризиса, посольство на протяжении ряда месяцев последовательно формировало в сознании советского руководства тот образ происходящих в стране событий, который в итоге подвиг последнее на силовое разрешение венгерской проблемы.

Важным психологическим рубежом в противостоянии народа и власти стало перезахоронение останков казнённых в 1949 г. видного деятеля ВПТ Л.Райка и его товарищей. В этот день, 6 октября, народ впервые вышел на улицы, почувствовав в себе достаточно сил для открытого протеста. Чрезвычайное значение этого события не укрылось от советского посольства. После перезахоронения Райка "было очевидно, что решающая схватка не за горами и что вопросы будут решаться теперь не в кабинетах, а на улицах", - вспоминает В.Крючков 21.

Герё, вернувшийся в Венгрию уже в октябре, с озабоченность говорил 12 октября Андропову о том, что положение в стране значительно острее, чем он ожидал. Из донесения Андропова о беседе с Герё становится известным, какие выводы сделал советский посол относительно причин обострения ситуации. По его мнению, "нерешительность Политбюро и ряд беспринципных уступок, которые оно делало без всякого политического выигрыша, сильно расшатали положение венгерского руководства, а похороны останков Райка ещё больше способствовали этому" 22.

Через два дня после беседы Андропова с Герё советского посла посетил член ЦР ВПТ З.Ваш. Круг общения сотрудников посольства почти не включал сторонников опального премьер-министра Имре Надя, носившего клеймо "правого уклониста", и в этом смысле запись беседы с Вашем составляет одно из немногочисленных исключений. Один из старейших и влиятельнейших членов компартии откровенно высказал Андропову своё мнение о бесперспективности советской политики, упорно продолжающей делать ставку на людей, не пользующихся поддержкой в обществе. "Ваш считает, что наступило время, когда член ЦК должен выбирать, с кем ему идти. Лично он, Ваш, решил, что пойдёт с Надем", который "не является антисоветски настроенным человеком", но хочет строить социализм по-своему, "по-венгерски, а не по-советски" 23. Для Андропова идея построения социализма "по-венгерски" означала ослабление советского влияния в стране и была однозначно неприемлема в принципе. В донесении, направленном в Москву, посол охарактеризовал своего собеседника как человека с "крайне правыми настроениями". Вместе с тем, при всей предвзятости своих позиций Андропов, как видно из донесений, достаточно адекватно оценивал остроту ситуации и прогнозировал дальнейшее развитие событий: "Если наши друзья будут и дальше вести такую же непротивленческую политику, появление Имре Надя, как руководителя партии и страны, представляется делом вполне возможным", - отмечал он 12 октября 24, за два дня до восстановления И.Надя в партии и за одиннадцать дней до начала восстания.

В полдень 23 октября, когда уже шла подготовка демонстрации, Андропов направляет в МИД свою последнюю в канун событий телеграмму, в которой пишет, что "оппозиционеры и реакция… активно подготавливают "перенесение борьбы на улицу". На основании состоявшихся в предшествующие дни бесед советских дипломатов и советников с рядом партийных функционеров посол заметил: "Во всех этих высказываниях видна растерянность венгерских товарищей и, как нам кажется, известная потеря уверенности в том, что из создавшихся затруднений ещё можно выйти. Нам представляется, что в создавшейся обстановке венгерские товарищи вряд ли смогут сами начать действовать смело и решительно без помощи им в этом деле" 25. Телеграмма Андропова была получена в Москве в 12.30, расшифрована и разослана членам и кандидатам в члены Президиума ЦК КПСС, собравшимся вечером на заседание.

Таким образом, донесения Андропова хорошо показывают, сколь последовательно советская дипломатия в Будапеште отстаивала позиции охранительных, контрреформаторских сил, видя именно в них главный гарант обеспечения интересов СССР в Венгрии. Даже самый умеренный реформаторский курс в "подответственной" ему стране Андропов считал неприемлемым для Москвы, что весьма наглядно проявилось, например, весной 1956 г. в его отношении к Я.Кадару. Выезжавшим в Будапешт высокопоставленным партийным эмиссарам (М.А.Суслову, А.И.Микояну), обладавшим гораздо большими, чем посол, полномочиями, иной раз приходилось корректировать этот курс в направлении несколько большей гибкости (первому - в вопросе об избрании Кадара в Политбюро, второму - о поддержке Ракоши). Однако в целом, исключительная бдительность советского посла в Венгрии его нетерпимое отношение к любым попыткам венгерской внутрипартийной оппозиции пойти дальше дозволенного в толковании идей XX съезда воспринимались в Москве с неизменным одобрением. Характерен более поздний отзыв Н.С.Хрущёва, относящийся уже к концу 1960-х годов: "Советским послом в Венгрии был тогда Андропов. С посольскими делами он справлялся хорошо и отлично разбирался в других событиях. Он докладывал нам обо всём со знанием местной обстановки и давал полезные советы, вытекавшие из сложившейся ситуации" 26.

Донесения Андропова стали важным фактором формирования советской политики в Венгрии в 1956 г. Это подтверждается и свидетельствами очевидцев тех событий. "Информацию о внутриполитической обстановке в Венгрии мы иногда получали и от советского посла Юрия Владимировича Андропова, - вспоминает генерал-лейтенант Е.И.Малашенко, в 1956 г. полковник, исполнял обязанности начальника штаба Особого корпуса советских войск в Венгрии. - Выступая перед руководящим составом наших войск в Секешфехерваре накануне июльского пленума ЦР Венгерской партии трудящихся, он рассказал о сложной обстановке в партии и стране, о наличии оппозиции и враждебных настроений. Ориентируя нас в развитии событий, сказал, что венгерское руководство может обратиться к нам за помощью. Теперь, через много лет, мне кажется, что некоторые инициативы в оказании помощи венгерскому правительству исходили именно от Ю.В.Андропова" 27. В дни революции и в первые недели после её подавления, когда советскую политику в Венгрии проводило уже не посольство, Андропов продолжал находиться на переднем крае событий, выступая как советник А.Микояна, М.Суслова, Г.Маленкова, И.Серова. Его позиция по-прежнему оставалась предельно жёсткой.

Для Андропова "венгерская трагедия" стала прекрасным трамплином для головокружительного карьерного взлёта. Отличившийся в Венгрии посол уже в начале 1957 г. пошёл на повышение, возглавив созданный специально под него отдел ЦК КПСС, ведавший отношениями с компартиями социалистических стран. Приобретённый Андроповым в Венгрии опыт укрепил в нём антилиберальные и антиреформаторские настроения, что сыграло немалую роль во всей последующей деятельности , в том числе внутриполитической, одного из наиболее заметных советских политиков 1960 - 1980-х годов.

Список литературы

Сто сорок бесед с Молотовым: Из дневника Ф.Чуева. М., 1991. С. 113.

В.Крючков. Личное дело. В 2 частях. Ч. I. М., 1996. С. 72.

О деятельности Ю.В.Андропова в Венгрии см. также: В.Соловьёв, Е.Клепикова. Заговорщики в Кремле: от Андропова до Горбачёва. М., 1991.

Сто сорок бесед... С. 89.

В.Крючков. Указ. соч. Часть I. С. 42.

Архив внешней политики МИД РФ (АВП РФ). Ф. 077. Оп. 37. Папка 187. Д. 6. Л. 61.

Российский государственный архив новейшей истории (РГАНИ). Ф. 5 Оп. 30. Д. 88. Л. 189.

Об этом пишет и Крючков. См.: В.Крючков. Указ. соч. С. 46.

См. телеграмму Ю.В.Андропова из Будапешта в МИД СССР от 29 апреля: A "Jelcin-dossie". Szovjet dokumentumok 1956-rol. Szerk. Gal E., Hegedus B.A., Litvan Gy., Rainer M.J. Bp., 1993. 23 old. О том, насколько серьёзно отнеслись в Кремле к этому сообщению, свидетельствует хотя бы тот факт, что телеграмма Андропова явилась предметом обсуждения на заседании Президиума ЦК КПСС 3 мая, поручившем М.А.Суслову углублённо изучить положение дел в Венгрии.

В.Крючков. Указ. соч. Часть I. С. 46.

АВП РФ. Ф. 077. Оп. 37. Папка 187. Д. 6. Л. 57 - 59. 10 мая Ракоши также говорил Андропову, что Ковач явно торопится с выводами по вопросу о Фаркаше, а также явно не считается с тем, что его предложение может вызвать нежелательные последствия (Там же. Л. 69 - 70).

Hianyzo lapok 1956 tortenetebol. Dokumentumok a volt SzKP KB leveltarabol. Val., az eloszot es a jegyzeteket irta V.Szereda es A.Sztikalin. Bp., 1993. 21 23 old.

Ограниченность круга общения несомненно сказывалась на характере получаемой посольством и поступавшей затем в Москву информации, хотя, в конечном итоге, восприятие советскими дипломатами происходивших в Венгрии событий и их интерпретация предопределялись не кругом общения, а унаследованными от сталинской эпохи идеологическими стереотипами (характерны в этой связи одномерность оценок и частое использование в донесениях таких клише как "враждебные элементы", "чуждые взгляды", "наши друзья", "честные коммунисты" и т.д.). Говоря о круге общения, следует заметить, что он был достаточно широк для того, чтобы Андропов мог оценить остроту ситуации, почувствовать угрозу для режима.

Hianyzo lapok. 37 old.

АВП РФю Ф. 077. Оп. 30. Папка 187. Д. 6. Л. 144 - 148.

Запись беседы Ю.В.Андропова с министром иностранных дел Я.Болдоцким 27 июля. АВП РФ. Ф. 077. Оп. 37. Папка 187. Д. 6. Л. 156 - 158.

Hianyzo lapok. 60 old.

A "Jelcin-dossie". 31 - 41 old.

Hianyzo lapok. 79 old.

В своей докладной от 29 августа он следующим образом характеризовал политику ВПТ до июльского пленума: "...партия не имела ясной и чёткой программы действий. Политбюро и лично т. Ракоши, обременённый грузом старых ошибок, в борьбе с враждебными элементами и оппортунистами вели себя нерешительно, допускали элементы растерянности и пассивности" (A "Jelcin-dossie". 31 - 41 old.).

На основании донесений, полученных от Андропова, в МИД СССР в сентябре была составлена записка для Президиума ЦК, в которой отмечалось, что "за последнее время важнейшие участки идеологического фронта постепенно переходят в руки людей, никогда прочно не стоявших на позициях марксизма-ленинизма" Антипартийные элементы, говорилось далее, группируются вокруг И.Надя, они "связаны между собой не только идейно, но и, видимо, организационно, что видно из согласованности их действий". При этом они находят откровенную поддержку в агитпропотделе ЦК, а Политбюро "ничего не делает для того, чтобы бороться с их враждебным влиянием", оно, "по сообщению т. Андропова, фактически встало на путь уговоров и уступок по отношению к этим активизировавшимся антипартийным элементам" (Ibid., 42 - 43 old.). Документы, среди прочего, показывают, насколько занимала советских дипломатов проблема Имре Надя. Начиная с конца весны об опальном премьере упоминается в большинстве донесений посольства.

В.Крючков. Указ. соч. Часть I. С. 51.

Hianyzo lapok. 89 old.

Ibid. 94 old.

Ibid. 89 - 90 old.

АВП РФ. Ф. 059а. Оп. 4. Папка 6. Д. 5. Л. 88 - 96.

Мемуары Никиты Сергеевича Хрущёва // "Вопросы истории". 1994. № 5. С. 75.

Малашенко Е.И. Особый корпус в огне Будапешта // "Военно-исторический журнал". 1993. № 10. С. 24.

Для подготовки данной работы были использованы материалы с сайта http://www.tellur.ru/