Геополитические причины распада СССР

Геополитические причины распада СССР

Содержание

Введение. 3

1. Основные  причины  распада  СССР. 4

1.1. Факторы  распада  СССР. 4

1.2. Неизбежность  распада. 7

2. Геополитические  теории  распада  СССР. 13

2.1. Геополитическая теория и судьба Советского Союза  по  Коллинзу. 13

2.2. Дальнейшая  судьба  СССР  в  варианте  неоатлантизма. 20

Заключение. 23

Литература. 26

Введение

Тема  работы  актуальна, потому  что  на данном этапе развития и политических преобразований, происходящих в Российской Федерации и соседних государствах, преемниках бывшего СССР, когда с политической сцены уже ушли главные действующие лица того периода, сам интерес к этому периоду в российской истории несколько утих, можно попытаться рассмотреть это время в истории нашего государства, дабы найти ответы на те вопросы и проблемы, которые у нас возникают сейчас.

Целью  работы  является  геополитический  анализ  причин  распада  СССР.

Что же касается источников, в качестве основных  были  использованы периодическая литература того времени, а именно газеты «Московский Комсомолец» и «Аргументы и Факты», некоторые журналы - международный ежегодник «Политика и экономика», «Деловые люди» и др. Последним двум источникам я доверяю несколько больше, чем газетам, так как это серьезные издания. Кроме того  хрестоматийные источники – «История Советского государства Н. Верта» и «История Отечества» (школьный учебник) Но эти источники не могут быть использованы как основные по той причине, что отражают определенную идеологическую позицию, а нам важны комментарии, лишенные этого недостатка. Именно поэтому я предпочитаю опираться в основном на журналы.

Для того, чтобы понять процессы, происходившие в СССР и приведшие к его распаду, необходимо рассмотреть особенности развития этого государства, форму правления в СССР,  государственный режим, форму административно-территориального устройства а так же некоторые  другие проблемы  советской государственности.

1. Основные  причины  распада  СССР

 

1.1. Факторы  распада  СССР

Причины распада СССР и крах советской Империи нуждаются в объективном анализе, который ни в коем случае не может быть сведен к выявлению внешнего (враждебного) и внутреннего (подрывного) влияния, т.е. к "теории заговора". Внешнее давление либерально -демократического Запада на СССР было действительно огромно, а деятельность "подрывных элементов" внутри страны крайне эффективна и слажена. Но оба эти фактора стали решающими только в такой ситуации, когда существование советской Империи вошло в стадию внутреннего кризиса, имеющего глубокие и естественные причины, коренящиеся в самой специфике советского строя и советской системы. Без понимания этих внутренних причин распада и их анализа любые попытки реставрации СССР (и тем более создания Новой Империи) окажутся тщетными и бесперспективными. Более того, любая чисто инерциальная консервативность в этом вопросе может лишь еще ухудшить положение дел.

Выявим несколько факторов, приведших Советский Союз к геополитическому и социально-экономическому краху.

Во-первых, на идеологическом уровне за все время существования социалистического режима сугубо национальные, традиционные, духовные элементы так и не были введены в общий комплекс коммунистической идеологии. Будучи во многом национал-коммунистической де факто, она никогда не трансформировалась в таковую де юре, что препятствовало органичному развитию русско-советского общества, порождало двойной стандарт и идеологические противоречия, подтачивало ясность и осознанность в осуществлении геополитических и социально-политических проектов. Атеизм, материализм, прогрессизм, "просвещенческая этика" и т.д. были глубоко чужды русскому большевизму и русскому народу в целом. На практике эти заимствованные из марксизма положения (кстати, и в самом марксизме являющиеся довольно произвольными элементами некоей данью старомодному позитивистскому гуманизму в стиле Фейербаха) были осознаны русскими коммунистами в ключе народно-мистических, подчас неортодоксальных эсхатологических чаяний, а не как рационалистические плоды западно-европейской культуры. Однако идеология национал-большевизма, которая могла бы найти более адекватные, более русские термины для нового социально -политического строя, так и не была сформулирована. Следовательно, рано или поздно ограниченность и неадекватность такой идеологически противоречивой конструкции должна была сказаться негативным образом. Особенно это дало о себе знать в позднесоветский период, когда бессмысленный догматизм и коммунистическая демагогия окончательно задавили всякую идеологическую жизнь в обществе. Такое "застывание" правящей идеологии и упорный отказ от введения в нее органичных, национальных и естественных для русского народа компонентов, вылились в крах всей советской системы. Ответственность за это лежит не только на "агентах влияния" и "антисоветчиках", но, в первую очередь, на центральных советских идеологах как "прогрессивного", так и "консервативного" крыла. Советскую Империю и идеологически и фактически разрушили коммунисты. Воссоздавать ее в той же форме и с той же идеологией сейчас не только невозможно, но и бессмысленно, так как даже гипотетически при этом будут воспроизведены те же предпосылки, которые уже один раз привели к разрушению государства.

Во-вторых, на геополитическом и стратегическом уровне СССР был неконкурентоспособен в долгой перспективе для сопротивления атлантистскому западному блоку. С точки зрения стратегии, сухопутные границы являются намного более уязвимыми, чем морские, причем на всех уровнях (количество пограничных войск, стоимость военной техники, использование и размещение стратегических вооружений и т.д.) После Второй мировой войны СССР оказался в неравном положении по сравнению с капиталистическим блоком Запада, сгруппировавшимся вокруг США. У США была гигантская островная база (американский континент), полностью подконтрольная и окруженная со всех сторон океанами и морями, защищать которые не составляло большого труда. Плюс к этому США контролировали почти все береговые зоны на Юге и Западе Евразии, создавая гигантскую угрозу для СССР и оставаясь при этом практически вне досягаемости для потенциальных дестабилизационных акций Советского Союза. Разделение Европы на Восточную (советскую) и Западную (американскую) только осложнило геополитическое положение СССР на Западе, увеличив объем сухопутных границ и поставив вплотную к стратегическому потенциальному противнику, причем в ситуации пассивной враждебно сти самих европейских народов, оказавшихся в положении заложников в геополитической дуэли, смысл которой им был неочевиден. То же самое имело место и на южном направлении в Азии и на Дальнем Востоке, где СССР имел непосредственных соседей или контроли уемых Западом (Пакистан, Афганистан, дохомейнистский Иран) или довольно враждебные державы несоветско-социалистической ориентации (Китай). В этой ситуации СССР мог приобрести относительную устойчивость только в двух случаях: либо стремительно продвинувшись к океанам на Западе (к Атлантике) и на Юге (к Индийскому океану), либо создав в Европе и Азии нейтральные политические блоки, не находящиеся под контролем ни у одной из сверхдержав. Эту концепцию (нейтральной Германии) пытался предложить еще Сталин, а после его смерти Берия. СССР (вместе с Варшавским договором), с геополитической точки зрения, был слишком большим и слишком маленьким одновременно. Сохранение статус кво было на руку только США и атлантизму, так как при этом военные, индустриальные и стратегические потенции СССР все больше изматывались, а мощь США, защищенного острова, все возрастала. Рано или поздно Восточный блок неизбежно должен был рухнуть. Следовательно, воссоздание СССР и Варшавского блока не только почти невозможно, но и не нужно, потому что это даже в случае (практически невероятного) успеха приведет лишь к возрождению заведомо обреченной геополитической модели.

В-третьих, административное устройство СССР основывалось на светском, чисто функциональном и количественном понимании внутригосударственного деления. Хозяйственный и бюрократический централизм не принимал в расчет ни региональных, ни тем более этнических и религиозных особенностей внутренних территорий. Принцип нивелирования и сугубо экономической структурализации общества привел к созданию таких жестких систем, которые подавляли, а в лучшем случае "консервировали" формы естественной национальной жизни различных народов, в том числе (и в большей степени) самого русского народа. Территориальный принцип действовал даже тогда, когда номинально речь шла о национальных республиках, автономиях или округах. При этом процесс регионально-этнической нивелировки становился все более отчетливым по мере "старения" всей советской политической системы, которая к своему последнему этапу все больше склонялась к типу советско го "государства-нации", а не Империи. Национализм, который во многом способствовал созданию СССР на первых этапах, в конце стал чисто отрицательным фактором, так как чрезмерная централизация и унификация стали порождать естественные протест и недовольство. Атрофия имперского начала, окостенение бюрократического централизма, стремление к максимальной рационализации и чисто экономической продуктивности постепенно создали из СССР политического монстра, потерявшего жизнь и воспринимающегося как навязанный насильно тоталитаризм центра. Некоторые коммунистические тезисы буквально понятого "интернационализма" во многом ответственны за это. Следовательно, и этот аспект советской модели, оперирующий не с конкретны ми этносом, культурой, религией, а с абстрактными "населением" и "территорией" возрождать не следует ни в коем случае. Напротив, следует как можно скорее избавиться от последствий такого количественного подхода, чьи отголоски так трагично сказываются сегодня в вопросе Чечни, Крыма, Казахстана, Карабахского конфликта, Абхазии, Приднестровья и т.д.

В-четвертых, экономическая система в СССР основывалась на таком "длинном" социалистическом цикле, что постепенно отдача общества конкретному человеку перестала ощущаться вовсе. Предельная социализация и детальный контроль государства надо всеми экономическими процессами, вплоть до самых мельчайших, а также делегирование функций перераспределения лишь централизованной, чисто верхушечной, инстанции порождали в обществе климат социального отчуждения, апатии, незаинтересованности. Социализм и все его преимущества становились неочевидными, незаметными, отходили на задний план перед гигантской конструкцией бюрократически-государственной машины. Человек и конкретный коллектив терялись перед абстракцией "общества", и цикл социалистического распределения утрачивал связь с реальностью, превращался в необъяснимую, отчужденную и внешне произвольную логику бездушной машины. Не сам социализм ответственен за такое положение дел, но та его версия, которая исторически сложилась в СССР, особенно на поздних его этапах, хотя истоки такого вырождения следует искать уже в самой доктрине, в самой теории. Тоталитарный госсоциализм лишил экономику гибкости, людей энтузиазма и ощущения соучастия в созидательном процессе, способствовал привитию паразитического отношения к обществу, которое абсолютизировалось сегодня в мафиозно-либе ралистском настрое. За этот постсоветский эксцесс также ответственны коммунисты, которые оказались неспособны реформировать социализм применительно к национальной стихии и поддерживать в нем достойную жизнь.

Эти четыре основных аспекта бывшей советской модели являются главными факторами краха советской государственности, и именно они ответственны за распад советской Империи. Совершенно естественно, что при гипотетическом воссоздании СССР в этом отношении следует сделать радикальные выводы и в корне уничтожить те причины, которые уже один раз исторически обрекли великий народ на государственную катастрофу.

1.2. Неизбежность  распада.

Принято считать, что распад СССР был неизбежен, и такой точки зрения придерживаются не только те, кто считали его "тюрьмой народов", или "последним из вымирающих видов - реликтом" - "многонациональной империей", как выразился эксперт по проблемам межнациональных отношений в СССР М. Мандельбаум в предисловии к альманаху статей, выпущенного американским Советом по внешним сношениям в преддверии распада СССР.* Однако к происшедшему более корректно применять термин "расчленение", хотя он несет в себе некий заряд эмоциональной оценки. Распадом, то есть естественным отделением от не ставшего единым сросшимся организмом тела можно было бы назвать процесс, когда государство теряло бы именно те этно-территориальные единицы, те существовавшие до вхождения в Россию государственности, которые и собирались в течение российской истории. Однако разделение произошло в подавляющем большинстве случаев совсем не по тем историческим швам, которые почти везде почти рассосались, а по совсем другим линиям. Вряд ли можно отрицать, что при всем обилии проблем был нанесен определенный удар по тем линиям, что были уже надрезаны произвольным решением на теле государства и многих его народов в сооответствии с исторической идеологией и политическими задачами создателей социалистической федерации. Уместно привести суждение А.Мотыля, что "вопреки широко распространенному убеждению, народы Советского Союза вовсе не столько сами пробуждаются, как их пробуждают. Они самоутверждаются вплоть до требования независимости потому, что к этому их принудила перестройка. По иронии, ни кто иной, как Михаил Сергеевич Горбачев, доморощенный пролетарский интернационалист par exellence, должен считаться отцом национализма в СССР".

В 1991 году главным аргументом признания существовавших внутренних границ между союзными республиками в качестве международных и неприкосновенных стал тезис о необходимости мирного и бесконфликтного демонтажа, а также доктрина о праве самоопределяющихся наций на отделение. Однако в реальных условиях многовекового единого государства и политических амбиций элит эти инструменты оказались негодными для последовательного легитимного и бесконфликтного решения.

Так, война в Нагорном Карабахе, кровь в Бендерах и категорическое нежелание Приднестровья подчиниться диктату Кишинева, война между абхазами и грузинами, стойкое нежелание русского населения Крыма превратиться в украинцев показали, что именно принятый подход имманентно содержал потенциал конфликтности и столкновения интересов, который продолжает характеризовать геополитическую ситуацию на территории исторического государства Российского. Каждая из союзных республик, по сути, представляла редуцированную копию Союза - тоже многонациональное образование. Причем в отличие от страны в целом, складывавшейся веками, некоторые республики были скроены зачастую отнюдь не по границам этнического или исторического единства населения. Титульные нации этих республик, провозгласив свое право на самоопределение, проявили полную неготовность предоставить такое же право, какого они добились для себя, нациям, попадающим в положение национальных меньшинств в составе ранее не существовавших государств.

Объяснение этому, как правило, сводились к невозможности идти по пути бесконечного дробления страны, хотя в реальности такая перспектива не коснулась бы всех республик. Но было очевидным, что демонтаж СССР путем выхода из него через конституционную процедуру объективно в большей степени способствовала бы интересам России, русских и тяготеющих к ним народов. При этом сама РФ даже не была бы затронута. Вопреки распространенной иллюзии РФ не заявляла о выходе из СССР, и, даже, если бы все остальные заявили о выходе, она оставалась бы его юридическим продолжателем, и ее автономии не имели по конституции права выхода, а проблема выбора юридически встала бы лишь перед народами отделявшихся республик.

СНГ с самого начала не внушало надежд на то, что его институты будут реализовывать механизм с признаками субъекта мировой политики, в новой форме сохраняющий геостратегический облик исторического государства Российского или СССР. Причины и в неслучайной аморфности первоначальных юридических инструментов, и в ставших очевидным глубинным центробежным тенденциям. Тем не менее потенциал центростремительных побуждений входящих в него народов, вопреки тиражируемому мнению, также очевиден. Однако специфика оформления новых субъектов международных отношений в 1991 году была такова, что именно интеграционный потенциал оказался скован, если не парализован юридически, так как народы, тяготеющие к России (кроме Белоруссии) оказались лишены правосубъектности. Эта отнюдь не случайная реальность не только затруднила сохранение Россией своего геополитического ареала, который немедленно стал объектом внешней политики окружающих интересов, но также сделала новые государства внутренне нестабильными, породило вооруженные конфликты, противоречивость правительств.

Сейчас достаточно очевидно, что одной из глубоких и уже вряд ли устранимых причин, как трагических столкновений, так и противоречивых интеграционных и дезинтеграционных тенденций в СНГ, является двойная (в 1917 и 1991 гг.) перекройка исторической российской государственности, осуществленная по доктрине права наций на самоопределение, взятой на вооружение как большевизмом, так и воинствующим либерализмом, двумя учениями, которые стремятся в историческом итоге к уничтожению наций и границ. "Со времен Вудро Вильсона и Владимира Ленина в течение всего столетия идея, что этничность дает право претендовать на культурные и политические права и территорию, возымела широкий резонанс" - признает американский автор Р.Г.Сьюни.

Национальный принцип организации советского государства путем выделения на произвольно определенной территории титульной нации и наделения ее особыми правами (государственный язык, приоритет в развитии культуры, формирования органов управления, распоряжения ресурсами и капиталами, налоговыми поступлениями) есть закономерный плод как учения Локка и исторического материализма как философии, а также конкретной политической доктрины строительства "первого в мире государства рабочих и крестьян", осуществляемой российскими большевиками и либералами на обломках исторической России, объявленной для успеха революции "тюрьмой народов".

В теории и практическом плане содержались антиномии и взаимоисключающие задачи. С одной стороны политическим лозунгом было обеспечение самобытности, сохранения и "равных условий" для государственного развития всех больших и малых народов, хотя равное представительство малого и большого народа означало возможность крошечным народам диктовать свою волю многомиллионным народам. Однако, как с точки зрения малых, так и с позиций интересов крупных народов выделение титульных наций не снимало, а лишь обостряло проблему, так как ни один этнос не локализован внутри одного автономного образования, а иногда специально разделен по политическим соображениям.

"Социалистические нации" и "социалистические народы" конструировались на основе реальных или воображаемых этнокультурных различий и "прикреплялись к определенной территории" - пишет М.Стрежнева, а "члены этнической нации, которая давала название соответствующей республике…, принадлежали к титульному населению если они жили в "своей" республике, и к национальным меньшинствам, если они постоянно жили где-либо еще в пределах Союза. При этом этнические русские по существу были транснациональным советским этносом и категория нетитульного населения в  Советском Союзе состояла прежде всего из русских". На территориях этих образований во второй сорт попадали не только русские, но и многие другие народы, Во многих образованиях русские составляли большинство, а в некоторых титульная нация находилась даже на третьем месте (в Башкирии, например, башкиров меньше, чем русских и татар).

Однако эта проблема мало занимала архитекторов, ибо исторический материализм не считает нацию субъектом истории и отводит ей лишь временное значение, исходя из движения к единому коммунистическому образцу вплоть до слияния и исчезновения всех наций. Поэтому создание квазигосударственных автономных и республиканских образований по произвольным границам с марксистской целью всеобщей нивелировки духа с сохранением лишь национальной формы (лозунг культуры - социалистическое содержание - национальная форма), в сочетании с никогда не отменявшимся лозунгом "о праве наций на самоопределение вплоть до отделения", в начале ХХ века заложило заряд огромной разрушительной силы в самый фундамент российской государственности.

Нужно иметь в виду, что количество народов и народностей, некогда объединенных в Российскую империю, было гораздо больше, чем число произвольно начертанных "социалистических" автономий и квазигосударственных образований. При многократных переделах республиканских границ и русский народ, и некоторые другие наpоды либо полностью, либо частями оказались произвольно включенными в состав создаваемых субъектов федерации в нарушение некогда самостоятельно заключенных ими договоров с Россией. Таковы случаи Абхазии и Осетии, которые самостоятельно вошли в Россию, а затем были сделаны частью социалистической Грузии, pасчленение лезгинского наpода, положение Нагорного Карабаха, а также очевидная ситуация Крыма и Приднестровья. Такое произвольное деление не имело определяющего значения для жизни в СССР, но обернулось драмой отрыва от России или расчленения нации надвое при его крушении. Это необходимо учитывать при суждении о причинах конфликтов, о перспективах всего геополитического пространства СНГ, взаимоотношений между его участниками, так и о роли внешних сил, весьма заинтересованных во втягивании в свою орбиту новых субъектов и использующих конфликты между ними для своих целей.

Относясь к расчленению СССР как к свершившемуся факту истории, нельзя не осознавать при рассмотрении процессов на его пространстве, что обстоятельства его ликвидации во многом заложили многие из сегодняшних конфликтов и тенденций, а также запрограммировали самое заинтересованное участие внешнего мира в процессах. Строго по юридическим нормам, отделяющиеся союзные республики можно было считать конституированными в качестве государств только при консенсусе всех входящих в них народов и после процедур, обеспечивавших на территории союзной республики, заявившей о желании независимости, каждому народу и территории возможность свободного выбора своей государственной принадлежности.

В некоторых республиках положение в целом удовлетворяло этим критериям, но в ряде из них с самого начала ситуация была далека от таковой. Тем не менее эти новообразования были немедленно признаны международным сообществом, а конфликты, возникшие именно по вопросу выхода из СССР и конституирования в независимое государства, возникшие до факта признания и оформления независимости были объявлены "сепаратистскими", как если бы возникли на территории давно сформировавшихся и легитимно признанных государств.

Непредоставление конституционной процедуры выхода из Союза позволяет и сегодня сторонам в конфликтах оспаривать навязанную им историческую судьбу. Именно по этим причинам процесс национально-государственного переустройства постсоветского пространства в самих этих государствах не всеми считается законченным, а территориальный и правовой статус его бывших республик - окончательным. Но так или иначе, и это также данность, Москва в соответствии с внутриполитическими обстоятельствами избранного ею самой способа ликвидации СССР, а также в связи с внешним давлением признала существовавшие административные границы в качестве международных.

Таким образом потенциал конфликтности был имманентно присущ начатому процессу дезинтеграции единого государства по неисторическим границам. Он не преодолен, лишь меняя свои формы и динамику в зависимости от ориентации новых государств на мировой арене. Здесь мы подходим к весьма важному и определяющему аспекту проблем СНГ и всего геополитического ареала исторического государства Российского.

Бессмысленно отрицать, что революция 1917 г. и крушение СССР 1991 г. имели внутренние предпосылки. Однако, также бесспорно, что внешний контекст в 1991 г. играл во внутриполитической жизни России бoльшую роль, чем когда-либо в истории. К тому же, в ХХ в. "Realpolitik" в отличие от времен "тиранов" прячется под идеологические клише, что демонстрировал коммунистический универсализм, а теперь повторяет философия "единого мира".

Параллели с революцией очевидны в политике Запада, прежде всего англосаксонских интересов. Любопытно, что США откликнулись на драматические события 1991 года в духе своей стратегии 1917-го и приветствовали разрушение державы коммунистической теми же словами, что в начале века крах державы Российской. Политика вездесущих американских интересов в середине 90-х проявила отчетливо черты "неовильсонианства". Когда протагонист "свободы и демократии" в Москве, Киеве и Тбилиси президент Буш, пообещав признание Украине, благословил Беловежские соглашения, когда США признали Грузию, не дожидаясь легитимизации тбилисского режима, невольно вспомнились времена Брестского мира, Хауз и В.Вильсон с их Программой из XIV пунктов, план Ллойд-Джорджа по расчленению России, попытка признать сразу все "де-факто" существующие правительства на территории "бывшей" Российской империи и т.д. Но за всем этим схема Х. Маккиндера - пояс мелких и слабых государств от Балтики до Черного моря, подтвержденная заключением американского Совета по внешним сношениям от августа 1941 года о необходимости "буферной зоны между славянами и тевтонами", подконтрольной англосаксам через многосторонние структуры и наднациональные механизмы.

2. Геополитические  теории  распада  СССР

 

2.1. Геополитическая теория и судьба Советского Союза 

по  Коллинзу.

В сочинениях социолога Р.Коллинза представлена, вероятно, наиболее интересная и хорошо разработанная теория геополитики. Развивая идеи Вебера, исследователь формулирует свою точку зрения об истоках национальной интеграции и дезинтеграции, обнаруживая их по преимуществу в сфере материальных факторов, таких как военная мощь и географическое положение. При создании своих геополитических концепций ученый вдохновлялся прежде всего веберовским "Хозяйством и обществом", в особенности главой 9, посвященной политическим сообществам. Согласно Коллинзу, Вебер пытался показать, "что ключевые внешние факторы развития государств не экономические, а военные — геополитические в самом широком смысле". Отстаиваемая и реализуемая Коллинзом исследовательская программа заключается в том, чтобы "собрать воедино и усовершенствовать знания, почерпнутые из геополитической теории, — о причинах и следствиях взаимодействия государств в военном аспекте, — делая особый упор на такое их расширение, которое бы позволило связать их с внутренней политикой" [Collins 1986: 2-3].

В 1978 г. Коллинз выдвинул несколько общих положений, касающихся территориальной экспансии и сжатия государств. На этом этапе он еще мало что мог сказать по поводу Советского Союза. Вместо этого, иллюстрируя применимость своих обобщений к "непосредственной ситуации в мире", ученый указывал на положение Соединенных Штатов после войны во Вьетнаме как на образец реализации принципа связи между "чрезмерным расширением и дезинтеграцией" [Collins 1978]. Коллинзовская оценка Соединенных Штатов отвечала "упадочным" настроениям того времени и не казалась неожиданной (Среди работ, отразивших подобные настроения, наибольшей популярностью пользовался бестселлер П.Кеннеди).

Но когда два года спустя, в 1980 г., Коллинз, формализовав свои принципы и придав им количественную форму, приложил их — на этот раз к Советскому Союзу, полученные им выводы полностью шли вразрез с общепринятой точкой зрения. В конце 1970-х — начале 1980-х годов многие американские политические деятели и группы интересов выражали тревогу в связи с якобы неостановимым наращиванием советской военной мощи, таящим в себе угрозу для Соединенных Штатов и их союзников. Р.Рейган, обещавший покончить с тем, что он называл "относительным упадком военного могущества страны по сравнению с Советским Союзом", был избран в 1980 г. президентом США. Коллинз пришел к совершенно иным заключениям. Он предвидел наступление в СССР периода нестабильности, частично обусловленного чрезмерным военно-имперским расширением этой державы. В долгосрочной перспективе такая нестабильность могла привести к дезинтеграции "Российской империи", в т.ч. к утрате Советским Союзом контроля над Восточной Европой и к его собственному распаду.

Коллинз предсказывал серию восстаний [против советского режима], способных вызвать к жизни феномен "спускового крючка", когда атмосфера кризиса "стимулирует появление движений за независимость в нескольких местах одновременно, а успех любой из стран-сателлитов, сумевшей вырваться на свободу, резко повышает вероятность того, что ряд соседних стран тоже добьются самостоятельности" [Collins 1986: 202]. Коллинз вовсе не ожидал, что "начальный толчок к изменениям" даст этнический протест внутри самого Советского Союза. Он предвидел другое — что "разложение центральной власти российского государства" окажется "предварительным условием возникновения мощных этносепаратистских движений". Ученый отмечал, что "формальный механизм расчленения Советского Союза уже имеется" — в виде 15 союзных республик, обладающих номинальной автономией и собственными государственными институтами. Эта федеративная структура, будучи лишена всякого значения при сильном центральном правительстве, "поддерживает этнические идентичности и в то же время обеспечивает организационные рамки, которые позволят образоваться действительно независимым государствам, как только власть центра всерьез ослабнет". Коллинз полагал, что прогнозируемая им "дезинтеграция Советского Союза, вероятнее всего, произойдет под водительством инакомыслящих коммунистических политиков" и что "благоприятные структурные возможности побудят некоторых коммунистических руководителей объединиться с региональными этническими группами" [Collins 1986: 204, 207].

Многое из анализа Коллинза кажется сегодня удивительно точным и прозорливым. Конечно, распад СССР предсказывали и другие наблюдатели. Но в отличие от А.Амальрика, ожидавшего, что он станет результатом войны с Китаем или Э.Каррер д'Анкосс, которая усматривала его истоки в восстании исламских республик СССР, Коллинз по большей части указывал на истинные причины произошедшего коллапса. Основной недостаток коллинзовского прогноза заключался в его временных параметрах. По предположению ученого, для дезинтеграции Советского Союза должно было потребоваться много десятилетий.

Коллинз перечисляет пять геополитических принципов [в которых фиксируются факторы], влияющие на "расширение, сжатие или стабильность государственных границ в течение длительных периодов времени" [Collins 1986: 186]. Эти принципы касаются главным образом способности государства к ведению войн и контролю над своим населением.

1. Преимущество в размерах и ресурсах. "При прочих равных условиях в войнах побеждают крупные и богатые ресурсами государства; поэтому они расширяются, тогда как более мелкие и бедные — сжимаются".

2. Преимущество в расположении. "Государства, граничащие с мощными в военном плане странами на меньшем количестве направлений, т.е. ‘окраинные’ (marchland), находятся в выигрышном положении по сравнению с государствами, имеющими могущественных соседей на большем количестве направлений, т.е. с ‘сердцевинными’ (interior)".

3. Фрагментация сердцевинных государств. "Сердцевинные территории, сталкивающиеся с противниками на нескольких фронтах, в долгосрочной перспективе имеют тенденцию дробиться на все возрастающее число мелких государств".

4. Решающие войны (showdown wars) и переломные моменты. По мере того как окраинные государства (с немногими мощными в военном отношении соседями) захватывают и инкорпорируют в себя распадающиеся сердцевинные страны, они уничтожают буферные зоны и в конечном счете вступают в конфликт с другими окраинными государствами. В такой переломный момент либо одно из окраинных государств добивается преимущества в решающей войне и устанавливает "мировую" империю, либо возникает патовая ситуация. В последнем случае взаимное истощение таких государств обычно ведет к ослаблению их влияния на зависимые от них страны и "геополитическая система начинается снова дробиться".

5. Чрезмерное расширение и дезинтеграция. Даже "мировые" империи могут подвергнуться "ослаблению и длительному упадку", если достигнут чрезмерного, с военной точки зрения, расширения. Чрезмерность расширения иногда обуславливается экономическими причинами, т.е., согласно Коллинзу, высокими "транспортными расходами на ведение военных действий в слишком сильном отдалении от надежных источников обеспечения". Но она может иметь и политические причины, описываемые ученым как "напряжения, связанные с поддержанием лояльности населения, проживающего более чем через одну этническую границу от этнического ядра метрополии, и боевого духа расположенных там войск".

Следует отметить, что в основе предлагаемой Коллинзом геополитической системы координат лежал проведенный им (и Вебером) разбор тысячелетней истории "международных отношений" между странами, которые по преимуществу являлись мультиэтническими империями и были заняты в первую очередь ведением войн. Поэтому он делает упор на военно-экономические факторы и политический контроль в его этническом преломлении.

Свой анализ, приведший к заключению о грядущем упадке "Российской империи", исследователь начинает с подъема Московии, датируемого концом XIV в. Этот подъем, по мнению Коллинза, объяснялся превосходством Московского княжества в размерах и ресурсах, а также его положением окраинного государства, противостоявшего более слабым соседям. Используя грубые количественные индикаторы, Коллинз обнаружил, что в XX столетии, когда противники Советского Союза значительно усилились в военном и экономическом отношении, эти преимущества исчезли. Более того, с возрождением после второй мировой войны сильной Европы и неуклонным нарастанием мощи Китая страна утратила положение окраинного государства. В соответствии с коллинзовской системой рассуждений, в долгосрочной перспективе Россию как сердцевинное государство ожидает фрагментация, которая, будучи запущена военным поражением или политическим кризисом, "продолжится в течение XXI и XXII вв." [Collins 1986: 195-196].

Коллинз рассматривал холодную войну между США и СССР в качестве переломного момента с двумя возможными исходами: "Одной из альтернатив является победа какой-либо стороны над другой и установление мировой империи; второй — возникновение патовой ситуации, которая в конечном счете приведет к истощению двух великих держав и возобновлению роста независимых государств за пределами структуры принудительных коалиций" [Collins 1986: 197]. В начале 1980-х годов ученый полагал, что на его глазах начинает осуществляться вторая альтернатива. Десятилетие спустя многим наблюдателям стало казаться, что реализовалась первая — холодная война завершилась победой Соединенных Штатов.

Как бы то ни было, Коллинз предрекал либо поражение России, либо ее упадок. Критический момент для центральной власти должен был наступить вместе с чрезмерным расширением страны — возможно, более чем в одном направлении. К 1980 г. российские войска уже увязли в Афганистане, а подъем профсоюзного движения "Солидарность" предвещал нестабильность и Восточной Европе. Впрочем, в этом пункте своего рассуждения Коллинз зашел несколько дальше разумного, предсказав, что внутренние неурядицы склонят СССР к "военной интервенции в Иран, Ирак или на Аравийский полуостров" [Collins 1986: 202] — в то время подобная "страшилка" была популярна среди правых кругов США. Значение такого рода интервенции для теории Коллинза, в принципе сфокусированной на феномене военной экспансии мультиэтнических империй, заключалось в том, что она должна была привести к "чрезмерному расширению значительного масштаба с ‘перескоком’ через две или более внутренние этнические территории за пределами русского этнического ядра" [Collins 1986: 202]. Однако все это уже имело место и после вторжения в Афганистан. Первоначально проникновение советских войск в эту страну осуществлялось с территории среднеазиатских республик, причем в состав военного контингента входили и резервисты нерусского происхождения. Власти СССР были обеспокоены ставшими им известными планами коммунистического руководства Афганистана преобразовать эту страну в федерацию советского типа, где этнические республики таджиков и узбеков граничили бы с соответствующими частями Советского Союза. Советские лидеры, очевидно, опасались, что трансграничная идентификация этнически родственного населения двух стран подорвет позиции центральной власти в Москве (и в Кабуле).

Таким образом, более чем за 10 лет до распада Советского Союза Коллинз составил правдоподобный сценарий будущего краха, базирующийся на принципах геополитики и этнополитики. По своим внешним характеристикам этот сценарий, по-видимому, соответствует тому, что произошло на самом деле. Но прежде чем говорить о том, может ли модель Коллинза поведать нам о будущем РФ, следует подвергнуть ее более тщательному рассмотрению.

Самое уязвимое место в концепции Коллинза — чрезмерное акцентирование в ней военно-территориальных аспектов государственной политики. Несомненно, то обстоятельство, что Советский Союз окружали враждебные соседи (и даже враждебные союзники), способствовало напряжению его хозяйственных ресурсов и — в конечном счете — упадку центральных властных институтов, представляющему, согласно Коллинзу, предпосылку имперской дезинтеграции. Однако безопасность страны не требовала столь дорогой цены. В эпоху ядерного оружия ориентация Советского Союза на дорогостоящие танковые армии в духе второй мировой войны обуславливалась сознательным выбором его руководства, а не необходимостью. Во время каждого из двух важнейших периодов реформ в послевоенной истории страны советские лидеры — Н.Хрущев и М.Горбачев — осуществляли масштабные сокращения вооруженных сил, причем безо всякого ущерба для государственной безопасности.

Ключевой недостаток характерной для Коллинза концентрации внимания на этнических делениях и слишком растянутых линиях коммуникаций заключается в том, что при подобном подходе затемняется роль России и русских в крушении СССР. На деле сама Россия (в виде РСФСР — одной из 15 образовывавших СССР республик) под руководством Б.Ельцина фактически отделилась в 1991 г. от Советского Союза. В качестве участников народных фронтов этнические русские играли важную роль даже в наиболее решительных и правомерных, с точки зрения закона, кампаниях за отделение — в Эстонии, Литве и Латвии [Hanson 1999; Alexseev 2001: 101-106]. Очевидно, что множество русских по всему Советскому Союзу выступали против гиперцентрализованной, находившейся под властью коммунистов системы по причинам, не имеющим отношения к этнополитике и чрезмерному расширению.

В этом смысле предложенная Дерлугьяном трактовка крушения Советского Союза убедительнее коллинзовской. Признавая важность геополитического соперничества с Соединенными Штатами, Дерлугьян не считает этот фактор определяющим и не акцентирует его территориальный аспект. Он далек и от того, чтобы анализировать распад государства лишь с этнической точки зрения. Согласно его позиции, для Советского Союза были характерны "корпоративные органы двух типов", контролировавшиеся номенклатурой — государственными чиновниками, утвержденными руководством Коммунистической партии. К первому относились всевозможные территориальные образования, в т.ч. 15 союзных республик (анализ Коллинза учитывает исключительно их). Ко второму — "внетерриториальные производственные агломерации (государственные концерны и синдикаты) и разнообразные министерства, осуществлявшие руководство совокупностью экономических отраслей и государственных институтов, начиная с обороны и кончая образованием" [Дерлугьян 2000: № 3, 21].

Подобно Коллинзу, Дерлугьян указывает на коллапс центральной власти, но, в отличие от Коллинза, который просто ссылается на такой поворот событий, Дерлугьян действительно его объясняет. С его точки зрения, советское государство рухнуло в тот момент, когда от него отвернулась номенклатура среднего звена. Горбачев пытался реформировать советское общество и экономику страны, стараясь преодолеть застой брежневской эпохи посредством раскрепощения гражданской инициативы в виде различных народных движений. Его политика гласности и перестройки была нацелена на то, чтобы встряхнуть автономный от общества класс российского чиновничества, подвергнув его испытанию выборами и рыночной конкуренцией [Дерлугьян 2000: № 3, 20]. Но общественные силы вышли из-под контроля Горбачева еще до того, как он смог довести до конца свои реформы, причем настолько, что он, по его собственным воспоминаниям, начал видеть в неформальных движениях скорее "оппозицию", чем союзников [Горбачев 1995: 412, 514]. Как пишет Дерлугьян, "прежде чем Горбачеву удалось создать новый режим, находившиеся у него в подчинении слои номенклатуры предали его и, нарушив два основополагающих табу номенклатурного поведения, приняли участие в национальных движениях и в частном накоплении" [Дерлугьян 2000: № 3, 20]. Да, некоторые коммунистические элиты (как и предсказывал в 1980 г. Коллинз) связали себя с делом национализма — но лишь в тех случаях, когда занимаемые ими позиции в управлении регионами открывали перед ними благоприятные возможности. Другие представители среднего звена коммунистической элиты — те, которые имели доступ к внетерриториальным экономическим ресурсам, — отказались от этнонационализма в пользу различных версий коррупционного капитализма.

Таким образом, распад Советского Союза был не только геополитическим феноменом, обусловленным проблемами военного характера. Крушение центральной государственной власти действительно имело решающее значение, но оно, в свою очередь, объяснялось отношением, прежде всего представителей элиты, к институтам советского режима. Когда стало ясно, что эти институты оставляют желать лучшего, особенно в плане обеспечения экономических благ, которыми, очевидно, в гораздо большей степени изобиловал Запад, они перестали вызывать поддержку даже самой правящей номенклатуры. "Общественный договор" брежневской эпохи, в соответствии с которым элементарный уровень материального благополучия покупался ценой гражданских свобод, не пережил горбачевских преобразований, а заменить его оказалось нечем. 

Вероятно, воодушевленный очевидным успехом собственных прогнозов относительно упадка Советского Союза, Коллинз вместе со своим соавтором Д.Уоллером попытался в начале 1990-х годов предсказать дальнейшее развитие событий на постсоветском пространстве. Прежде всего они еще раз повторили свои исходные постулаты: (1) Советский Союз был "продолжением экспансионистской геополитической траектории Российской империи"; (2) "в XX столетии геополитические преимущества России сошли на нет"; (3) именно усилия М.Горбачева по снижению "чрезмерного с точки зрения материально-технического обеспечения войск расширения" посредством сокращения военных обязательств "привели к быстрой делегитимации правящего слоя" и в конечном счете — к распаду СССР [Collins, Waller 1994: 120; см. также Waller 1992].

Затем Коллинз и Уоллер высказали свои соображения о том, что изменилось с возникновением меньшего по размерам российского государства, окруженного более слабыми соседями. Они утверждали, что Россия "в средне- или долгосрочной перспективе будет в состоянии обрести доминантный по отношению к своим соседям престиж могущества" и что она вернулась к "чему-то, более сходному с благоприятным для нее окраинным положением времен Петра" [Collins, Waller 1994: 120]. Единственное отмеченное ими исключение в плане выигрышности геополитической позиции страны — Дальний Восток, где Россия столкнулась с двумя сильными соперниками в лице Японии и Китая; однако в данном случае два соперника лучше, чем один, поскольку они могут вступить в конкуренцию друг с другом.

Настаивая на том, что "этничность следует за геополитикой", и исходя из "относительно благоприятных средне- и долгосрочных геополитических перспектив России", Коллинз и Уоллер делали однозначный прогноз: "Престиж могущества русского этноса по отношению к его этническим соперникам будет высоким" и потому "нам не следует ожидать значительной или даже какой-либо этнической фрагментации внутри страны" [Collins, Waller 1994: 107, 120].

Вместе с тем они особо оговаривали случай автономных республик, т.е. территорий, обладающих собственными политико-административными структурами. Эти территории могут стать исключением, но только при наличии трех условий: при "сравнительно высокой численности населения, преобладании среди коренных жителей нерусских народов и расположении на оконечности российской территории". В итоге оставались только три вероятных кандидата на отделение: Чечня, Тува и Северная Осетия (эти прогнозы были высказаны до начала войны в Чечне, разразившейся в ноябре-декабре 1994 г.). Согласно заключению Коллинза и Уоллера, "с [этими] минимальными оговорками, касающимися пограничных регионов с преобладанием нерусского населения, саму Россию в дальнейшем ожидает немного этнических сецессий" [Collins, Waller 1994: 121-122].

2.2. Дальнейшая  судьба  СССР  в  варианте  неоатлантизма.

Победа над СССР означала вступление в радикально новую эпо­ху, которая требовала оригинальных геополитических моделей. Гео­политический статус всех традиционных территорий, регионов, го­сударств и союзов резко менялся. Осмысление планетарной реаль­ности после окончания холодной войны привело атлантистских гео­политиков к двум принципиальным схемам.

Одна из них может быть названа пессимистической (для атлан­тизма). Она наследует традиционную для атлантизма линию конф­ронтации с хартлендом, которая считается не законченной и не снятой с повестки дня вместе с падением СССР, и предрекает об­разование новых евразийских блоков, основанных на цивилизационных традициях и устойчивых этнических архетипах. Этот вариант можно назвать «неоатлантизм», его сущность сводится в конечном итоге к продолжению рассмотрения геополитической картины мира в ракурсе основополагающего дуализма, что лишь нюансируется выделением дополнительных геополитических зон (кроме Евразии), которые также могут стать очагами противостояния с Западом. Наи­более ярким представителем такого неоатлантического подхода является С. Хантингтон.

Вторая схема, основанная на той же изначальной геополитичес­кой картине, напротив, оптимистична (для атлантизма) в том смыс­ле, что рассматривает ситуацию, сложившуюся в результате победы Запада в холодной войне, как окончательную и бесповоротную. На этом строится теория мондиализма, концепция конца истории и единого мира, которая утверждает, что все формы геополитической дифференциации — культурные, национальные, религиозные, иде­ологические, государственные и т.д. — вот-вот будут окончательно преодолены и наступит эра единой общечеловеческой цивилиза­ции, основанной на принципах либеральной демократии. История закончится вместе с геополитическим противостоянием, дававшим изначально главный импульс истории. Этот геополитический про­ект ассоциируется с именем американского геополитика Фрэнсиса Фукуямы, написавшего программную статью с выразительным на­званием «Конец истории».

Концепцию Сэмюэла П. Хантингтона — директора Института стратегических исследований им. Джона Олина при Гарвардском университете — можно считать ультрасовременным развитием тра­диционной для Запада атлантистской геополитики. Важно, что Хан­тингтон строит свою программную статью «Столкновение цивилиза­ций» (которая появилась как резюме большого геополитического проекта «Изменения в глобальной безопасности и американские нацио­нальные интересы») как ответ на тезис Фукуямы о конце истории. Показательно, что на политическом уровне эта полемика соответ­ствует двум ведущим политическим партиям США: Фукуяма выра­жает глобальную стратегическую позицию демократов, тогда как Хантингтон является рупором республиканцев. Это достаточно точ­но выражает сущность двух новейших геополитических проектов — неоатлантизм следует консервативной линии, а мондиализм пред­почитает совершенно новый подход, в котором все геополитичес­кие реальности подлежат полному пересмотру.

Смысл теории Хантингтона, сформулированный им в статье «Столкновение цивилизаций», сводится к следующему. Видимая гео­политическая победа атлантизма на всей планете — с падением СССР исчез последний оплот континентальных сил — на самом деле зат­рагивает лишь поверхностный срез действительности. Стратегичес­кий успех НАТО, сопровождающийся идеологическим оформлени­ем, — отказ от главной конкурентной коммунистической идеоло­гии — не затрагивает глубинных цивилизационных пластов. Хан­тингтон вопреки Фукуяме утверждает, что стратегическая победа не есть цивилизационная победа; западная идеология — либерал-демократия, рынок и т.д. — стала безальтернативной лишь времен­но, так как уже скоро у незападных народов начнут проступать цивилизационные и геополитические особенности, аналог «географи­ческого индивидуума», о котором говорил Савицкий.

Отказ от идеологии коммунизма и сдвиги в структуре традици­онных государств — распад одних образований, появление других и т.д. — не приведут к автоматическому равнению всего человечества на универсальную систему атлантистских ценностей, но, напротив, сделают вновь актуальными более глубокие культурные пласты, ос­вобожденные от поверхностных идеологических клише.

Хантингтон утверждает, что наряду с западной (атлантистской) цивилизацией, включающей в себя Северную Америку и Западную Европу, можно предвидеть геополитическую фиксацию еще семи потенциальных цивилизаций:

1) славяно-православная,

2) конфуцианская (китайская),

3) японская,

4) исламская,

5) индуистская,

6) латиноамериканская и, возможно,

7) африканская.

Конечно, эти потенциальные цивилизации отнюдь не равнознач­ны. Но все они едины в том, что вектор их развития и становления будет ориентирован в направлении, отличном от траектории атлан­тизма и цивилизации Запада. Так, Запад снова окажется в ситуации противостояния. Хантингтон считает, что это практически неизбеж­но и что уже сейчас, несмотря на эйфорию мондиалистских кругов, надо принять за основу реалистическую формулу: «The West and The Rest» («Запад и все остальные»).

По мнению С. Хантингтона, в нарождающемся мире источником конфликтов станет уже не идеология и не экономика, а важнейшие границы, разделяющие человечество, и преобладающие источники конфликтов будут определяться культурой.

Лохау­зен, как и Тириар, предвидел геополитический крах СССР, быв­ший, по его мнению, неизбежным при условии сохранения обыч­ного курса. Если у атлантистских геополитиков такой исход рас­сматривался как победа, Лохаузен видел в этом скорее поражение континентальных сил, но с тем нюансом, что новые возможнос­ти, которые откроются после падения советской системы, могут создать благоприятные предпосылки для создания в будущем но­вого евразийского блока, континентальной империи, так как оп­ределенные ограничения, диктуемые марксистской идеологией, были бы в этом случае сняты.

Падение СССР знаменует собой падение последнего бастиона иррационализма. С этим связано окончание истории и начало особого планетарного существования, которое будет проходить под знаком рынка и де­мократии, которые объединят мир в слаженную рационально функ­ционирующую машину. Такой новый порядок, хотя и основанный на универсализации чисто атлантической системы, выходит за рам­ки атлантизма, и все регионы мира начинают переорганизовываться по новой модели, вокруг его наиболее экономически развитых центров.

Заключение

В  заключении  подведём  итоги  и  сделаем  соответствующие  выводы.

Проведение экономических реформ с последующим упразднением СССР и постепенным переходом к рынку вызвало обильный поток противоречивых рассуждений о крахе т.н. Советской империи. Но нужно отметить, что распад СССР не был распадом классической империи. Еще раз отметим: распад уникальной многонациональной страны произошел не по естественным причинам, а, главным образом по воле политиков, преследующих свои цели, вопреки воле большинства народов, проживающих в те годы в СССР.

В 1978 г. Коллинз выдвинул несколько общих положений, касающихся территориальной экспансии и сжатия государств. Когда же, два года спустя, Коллинз, формализовав свои принципы и придав им количественную форму, приложил их к Советскому Союзу, полученные им выводы полностью шли вразрез с общепринятой точкой зрения. В конце 1970-х — начале 1980-х годов многие американские политические деятели и группы интересов выражали тревогу в связи с якобы безудержным наращиванием советской военной мощи, таящим в себе угрозу для Соединенных Штатов и их союзников. Коллинз же предвидел наступление в СССР периода нестабильности, частично обусловленного чрезмерным военно-имперским расширением советской державы. В долгосрочной перспективе такая нестабильность могла привести к дезинтеграции "Российской империи", в т.ч. к утрате Советским Союзом контроля над Восточной Европой и к его собственному распаду. Он предвидел то, что разложение центральной власти российского государства окажется предварительным условием возникновения мощных этносепаратистских движений. Ученый отмечал, что формальный механизм расчленения Советского Союза уже имеется в виде 15 союзных республик, обладающих номинальной автономией и собственными государственными институтами. Эта федеративная структура, будучи лишена всякого значения при сильном центральном правительстве, поддерживает этнические идентичности и в то же время обеспечивает организационные рамки, которые позволяют образоваться действительно независимым государствам, как только власть центра всерьез ослабнет. Коллинз полагал, что прогнозируемая им дезинтеграция Советского Союза, вероятнее всего, произойдет под руководством инакомыслящих коммунистических политиков, и что указанные благоприятные структурные возможности побудят некоторых коммунистических руководителей объединиться с региональными этническими группами.

Многое из его анализа кажется сегодня точным и прозорливым. Распад СССР, правда, предсказывали и другие наблюдатели. Но в отличие от их  ожиданий, что он станет результатом войны с Китаем  или восстания исламских республик СССР, Коллинз по большей части указывал на истинные причины произошедшего коллапса. Основной недостаток прогноза заключался в его временных параметрах. По предположению ученого, для дезинтеграции Советского Союза  должно было потребоваться много десятилетий.

Коллинзовский анализ проводился по трем измерениям: а) принципы этой модели в приложении к истории Российской империи на длительном временном этапе; б) применимость модели к краху Советского Союза; в) ее источники в социальной теории Вебера, а также возможно упущенные Коллинзом аспекты веберовских размышлений. Коллинз перечисляет пять геополитических принципов, в которых фиксируются факторы, влияющие на расширение, сжатие или стабильность государственных границ в течение длительных периодов времени. Эти принципы касаются главным образом способности государства к ведению войн и контролю над своим населением.

1. Преимущество в размерах и ресурсах. При прочих равных условиях в войнах побеждают крупные и богатые ресурсами государства; поэтому они расширяются, тогда как более мелкие и бедные — сжимаются.

2. Преимущество в расположении.. Государства, граничащие с мощными в военном плане странами на меньшем количестве направлений, т.е. «окраинные», находятся в выигрышном положении по сравнению с государствами, имеющими могущественных соседей на большем количестве направлений, т.е. с «сердцевинными».

3. Фрагментация сердцевинных государств. Сердцевинные территории, сталкивающиеся с противниками на нескольких фронтах, в долгосрочной перспективе имеют тенденцию дробиться на все возрастающее число мелких государств.

4. Решающие войны  и переломные моменты.

5. Чрезмерное расширение и дезинтеграция. Даже "мировые" империи могут подвергнуться ослаблению и длительному упадку, если достигнут чрезмерного, с военной точки зрения, расширения.

Итак, более чем за 10 лет до распада Советского Союза Коллинз составил правдоподобный сценарий будущего краха, базировавшийся на принципах геополитики и этнополитологии. По своим внешним характеристикам этот сценарий, по-видимому, соответствовал тому, что произошло на самом деле.

Оппоненты Коллинза, в частности политолог Г. Дерлугьян, доказывают, что ядерные вооружения, несмотря на свою "символическую значимость", ведут к тупиковой ситуации "в межгосударственном соперничестве. Советскому Союзу была навязана конкуренция в невоенных областях — экономическом, политическом, культурном и идеологическом производстве, где значительные преимущества Америки не оставляли ему никаких шансов на победу". СССР в основном обеспечил свою территориальную безопасность в традиционном ее понимании (вот почему Горбачев мог позволить себе пойти на многочисленные односторонние инициативы в сфере ограничения вооружений), но в послесталинскую эпоху от советских руководителей и от советского общества требовалось уже нечто большее, и, прежде всего, связанная с изменением структуры населения (рост занятого в промышленности городского населения) забота о повышении уровня и качества жизни.

Литература

1.                 Боффа Дж. История Советского Союза. М: Международные отношения, 2004.

2.                 Бутенко В. Откуда и куда идем. Лениздат, 1990.

3.                 Вебер М. Избранные произведения. М.: Прогресс, 1990.

4.                 Дерлугьян Г.М. 2000. Крушение советской системы и его потенциальные следствия: банкротство, сегментация, вырождение. — "Полис", № 2, 3.

5.                 Коллинз Р. 2000. Предсказание в макросоциологии: случай Советского коллапса. — "Время мира", Альманах. Вып. 1: Историческая макросоциология в XX веке. Новосибирск.

6.                 Международный ежегодник: политика и экономика, 1991

7.                 Международный ежегодник: политика и экономика, 2001.

8.                 Сандерсон С. Мегаистория и ее парадигмы // Время мира. Альманах. Вып.1. Историческая макросоциология в ХХ веке / Под ред. Н.С. Розова. Новосибирск, 2000. С. 69.

9.                 Тихонравов Ю.В. Геополитика: Учебное пособие. — М.: ИНФРА-М, 2000. -269 с.

10.            Collins R. 1978. Some Principles of Long-Term Social Change: The Territorial Power of States. — "Research in Social Movements, Conflicts and Change", vol. 1.

11.            Collins R., Waller D.V. 1994. The Geopolitics of Ethnic Mobilization: Some Theoretical Projections for the Old Soviet Bloc. — Moore J.H. (ed.) Legacies of the Collapse of Marxism. Fairfax.