Голод и эпидемии в Средние века

Голод и эпидемии в Средние века

Содержание

Введение

1 Голод в средневековье

2 Эпидемии в средние века

Заключение

Список литературы

Введение

Экономика средневекового Запада имела целью обеспечить людям средства к существованию, приобретая характер простого воспроизводства. Дальше этого она не шла. Конечно, рамки «существования» варьировались в зависимости от принадлежности к тому или иному социальному слою общества.

Соответственно, для высших слоёв общества понятие «существование» предполагало удовлетворение гораздо больших потребностей, оно должно было позволить им сохранить свой определённый статус, не опускаясь ниже определённого ранга. Средства к существованию доставлял им труд народных масс. Этот труд не имел целью экономический прогресс. Он предполагал, помимо религиозных и моральных устремлений, в качестве экономических целей как обеспечить своё собственное существование, так и поддержать как бедняков, которые неспособны были позаботиться о себе сами.

Естественно, что при такой экономике голод был постоянным спутником средневекового человека, особенно в неурожайные годы.

Голод, недоедание, употребление в пищу негодных продуктов способствовали возникновению эпидемий. Если учесть, что города в Средние века находились в угасающем состоянии, а медицина была развита слабо, многие методы лечения болезней являлись шарлатанскими, то нетрудно представить, с какой скоростью распространялись эпидемии по Европе.

Целью данной работы является: показать особенности отношения к таким явлениям как голод и «эпидемии» в средние века.

1 Голод в средневековье

Средневековый запад терзал страх голода и часто сам голод. Воображение средневекового человека неотступно преследовали библейские чудеса, связанные с едой, начиная с манны небесной в пустыне и кончая насыщением тысяч людей несколькими хлебами. Оно воспроизводило их в житиях почти каждого святого. Например, чудо св. Бенедикта: «Великий голод свирепствовал во всей Кампаньи, когда однажды в монастыре святого Бенедикта братья обнаружили, что у них осталось лишь пять хлебов. Но святой Бенедикт, видя, как они удручены, мягко упрекнул их за малодушие, после чего сказал в утешение: «Как можете вы пребывать в горести из-за столь ничтожной вещи? Да, сегодня хлеба не достает, но ничто не доказывает, что завтра вы не будете иметь его в изобилии». И действительно, на завтра у дверей кельи святого нашли двести мешков муки. Но и поныне никто не знает, кого послал для этого Господь».[1]

Объектом всех чудес являлся хлеб - не только в память о чудесах Христа, но и потому, что он был основной пищей масс.

Вплоть до XIII в. каждые 3-5 лет недород регулярно вызывал голод. Причины голода:

1. Слабость средневековой техники и экономики, приводившая к сокращению периода продовольственно предвидения до одного хозяйственного года и к отсутствию необходимых резервов на случай неурожая.

2. Отсутствие либо утрата умений и навыков в течение длительного времени хранить продукты.

3. Бессилие государственной власти.

4. Множество таможенных барьеров - сборов и пошлин - на путях перемещения товаров.

5. Неразвитость транспортной инфрастуктуры.[2]

Первенство здесь держит XI в.: только во Франции в нём насчитывается 48 голодных лет. Конечно же, голод и эпидемии сильнее поражали беднейшие слои населения. Лишь в редких случаях голод был настолько велик, что находил своих жертв во всех классах населения. Так, в хронике монаха из Клюни Рауля Глабера за 1032 - 1034 гг. читаем:

«Сие карающее бесплодие зародилось в странах Востока. Оно опустошило Грецию, достигло Италии, передалось оттуда Галлии, пересекло эту страну и переправилось к народам Англии. Поскольку нехватка продуктов поражала целиком всю нацию, то гранды и люди среднего состояния разделяли с бедняками бледную немочь голода; разбой власть имущих должен был прекратиться перед всеобщей нуждой.

Голод принялся за своё опустошительное дело, и можно было опасаться, что исчезнет почти весь человеческий род. Атмосферные условия стали настолько неблагоприятны, что нельзя было выбирать подходящего дня для сева, но главным образом по причине наводнений не было никакой возможности убрать хлеб. Продолжительные дожди пропитали всю землю влагой до такой степени, что в течение трёх лет нельзя было провести борозду, могущую принять семя. А во время жатвы дикие травы и губительные плевелы покрыли всю поверхность полей».[3]

Во время страшного голода 1195-1198 гг. во Франции даже самые богатые и могущественные страдали от недоедания. В льежской хронике конца XII в. утверждалось, что люди дошли до того, что ели падаль. «Что же касается бедняков, то они умирали от голода, они падали на площадях, их видели лежащими с утра у врат нашей церкви, стенающих, умирающих, моливших о раздаче подаяний, которые производились в первый час», - добавляла хроника.[4]

Начиная с XI века крупные светские и особенно церковные сеньоры, государи, а также города создавали запасы и во время недорода или голода осуществляли экстраординарное распределение этих резервов или пытались даже импортировать продовольствие.

Так, в хронике, написанной Гальбертом Брюггским, рассказывается, как фландрский граф Карл Добрый пытался в 1125г. бороться с голодом в своих владениях. В деятельности Карла Доброго отмечаются черты и простой благотворительности (открытой системы призрения), и некоторой регламентации государственной помощи неимущим (закрытой системы). Так, к открытой системе призрения можно отнести такие мероприятия, как раздача милостыни беднякам и кормление неимущих. К закрытой системе - мер по предотвращению спекуляций хлебом, по улучшению севооборота. В тот же время продовольственное предвидение не могло осуществляться на срок более одного года. Низкая урожайность, медленное внедрение трёхпольного севооборота, который позволял сеять озимый хлеб, несовершенство способов хранения продуктов - всё это в лучшем случае оставляло надежду, что удастся застраховать себя в промежутке между старым и новым урожаем.

Одной из неукоснительных забот церкви в неурожайные годы становилась обязанность кормить голодающих, одевать их и предоставлять временное прибежище. В каждом крупном аббатстве имелись службы раздачи милостыни и оказания гостеприимства, а также два специальных должностных лица несших эти послушания. Так, в цистерцианском ордене раздатчик милостыни назывался привратником, и в его келье, расположенной близ монастырских ворот, всегда должны были храниться хлеба, приготовленные для раздачи прохожим и нуждающимся. Во время голода в 1217 г. аббат Цезарий Гейстербахский в своей «Хронике» отмечал, что был день, когда милостыню у дверей его аббатства получили 15 тысяч бедняков. Все дни до жатвы, когда дозволялось скромное, забивали быка, жарили его с овощами и оделяли пищей голодающих. В постные дни раздавались только хлеб и овощи.

Не оставались чуждыми к делам благотворительности и частные лица. Так, в 1195 г., как свидетельствует хроника города Труа, в день Пасхи некая знатная дама Алиса, будучи на приходской мессе, удивилась тому, как мало народа присутствует в церкви. Кюре объяснил ей, что большая часть прихожан занята поисками кореньев в полях, дабы утолить голод. Растроганная Алиса велела доставить им продовольствие и приказала, чтобы отныне третью часть её десятины раздавали в Пасху жителям города.[5]

В XIII веке голод, казалось бы, стал приходить реже, что во многом было связано с позитивными последствиями аграрной революции и с появившейся возможностью создавать продовольственные запасы на случай неурожая, но тем не менее время от времени «мор» поражал Европу, о чём свидетельствуют средневековые хроники. «В Польше три года подряд лили проливные дожди и происходили наводнения, результатом которого стал двухлетний голод, и многие умерли» (1221-1222); «Были сильные заморозки, которые погубили посевы, отчего последовал великий голод во всей Франции»; «Очень жестокий голод в Ливонии - настолько, что люди поедали друг друга и похищали с виселиц трупы воров, чтобы пожирать их» (1223); Очень сильный голод в Моравии и Австрии; многие умерли, ели корни и кору деревьев (1263); «В Австрии, Иллирии и Каринтии был такой сильный голод, что люди ели кошек, собак, лошадей и трупы» (1277); «Великая нехватка всех продуктов: хлеба, мяса, сыра, рыбы, яиц. Дело дошло до того, что в Праге за грош с трудом можно было купить два куриных яйца - тогда как раньше столько стоило полсотни. В тот год нельзя было сеять озимые, кроме как в далёких от Праги краях, да и там сеяли очень мало; и сильный голод ударил по беднякам, и много их от этого умерло» (1280).[6]

Таким образом, средневековый мир - это мир, постоянно находящийся на грани голода, надоедающий и употребляющий скверную пищу.

2 Эпидемии в средние века

Эпидемии напрямую были связаны с голодом, с употреблением скверной пищи. Способствовало беспрепятственному распространению эпидемий и тогдашнее состояние городов, не имевших канав и мостовых, где дома были не более, чем протекающими трущобами, а улицы - клоаками. В Париже, в «прекраснейшем из городов», горожане хоронили покойников на равнине Шампо: кладбище не было огорожено, прохожие пересекали его во всех направлениях, и на нём же устраивались базары. В дождливое время место упокоения становилось смердящим болотом. Лишь в 1187 г. король Филипп Август окружил его каменной стеной, да и то больше из уважения к мёртвым, нежели ради общественного здоровья. двумя годами ранее король решился на попытку мощения дорог, но лишь больших, ведущих к городским воротам. Остальное же оставалось трясиной, благодатной почвой для распространения эпидемий.[7]

Наибольшую опасность представляли массовые эпидемические заболевания. Прежде всего, это эпидемии «горячки», которую как нынче считается, вызывало употребление в пищу зерна, испорченного грибком спорыньи - эта болезнь появилась в стране в Европе в конце X в. Представление об этой страшной болезни может дать «Хроника» Сигеберта Жамблузского, в которой говорилось, что «1090 год был годом эпидемии, особенно в Западной Лотарингии. Многие гнили заживо под действием «священного огня», который пожирал их нутро, а сожженные члены становились чёрными как уголь. Люди умирали жалкой смертью, а те, кого она пощадила, были обречены на ещё более жалкую жизнь с ампутированными руками и ногами», от которых исходило зловоние».[8]

Именно горячечная болезнь лежала в основе появления особого культа, который привёл к основанию нового монашеского ордена и к появлению, тем самым, нового типа орденов - госпитальеров. Движение отшельничества XI в. ввело почитание св. Антония. Отшельники Дофине (область Франции) заявили в 1070г., что они якобы получили из Константинополя мощи святого. В Дофине в это время свирепствовала горячка. Возникло убеждение, что мощи святого могут её излечить, и «священный огонь» был назван «антоновым». Аббатство, в котором хранились мощи, стало называться Сент - Антуан - ан - Вьеннуа, а его филиалы были даже в Венгрии и Святой земле.

Антониты (или антонины) принимали в своих аббатствах-госпиталях больных, а госпиталь в Сент - Антуан - ан - Вьеннуа получил название госпиталя «увечных». Легендарным основателем ордена стал проповедник Фульк из Нейи, прославившийся своими гневными обличениями ростовщиков, скупающих продовольствие в голодное время. Примечательно также, что наиболее фанатичными участниками первого крестового похода 1096 г. от эпидемии «священного огня» - Германии, рейнских областей и восточной Франции.

Конечно же здесь следует учитывать и методы лечения больных. В горячке видели «священный огонь» (ignis sacer, ignis infernalis), кару свыше. Снедаемых жаром больных пользовали всегда одними и теми же средствами: крестными ходами, молебнами, проповедями в церквах, молитвами, обращёнными к святым целителям и т.п.

На рубеже XI - XII вв. эпидемия горячки постепенно сошла на нет, что было связано с достижениями аграрной революции, в частности - с увеличением периода продовольственного предвидения и снижением опасности употребления в пищу суррогатов и ядовитых трав и кореньев. Кроме того, с 1150 по 1300 гг. происходило потепление климата, что благоприятствовало развитию сельского хозяйства.

Однако на смену горячечной болезни пришла не менее страшная эпидемия другой болезни - проказы (или лепры), причиной появления которой в Европе считается начавшееся в результате крестовых походов общение с очагами инфекции на Востоке.

Следствием распространения проказы стало появление специальных изоляторов для больных - лепрозориев, организованных специально учреждённым католической церковью для призрения прокажённых орденом св. Лазаря (отсюда - лазареты). Всего в Западной Европе в XIII в. насчитывалось не менее 19 тыс. лепрозориев для больных проказой.[9]

Отношение к увечным, прокажённым, вообще к пострадавшим от всяческих болезней людям оказывалось крайне неоднозначным, двойственным, включавшим самые разнообразные чувства - от ужаса до восхищения. Христианский мир раннего и классического средневековья не был особенно милосерден и человеколюбив.

Средневековое общество нуждалось в этих людях: «их подавляли, поскольку они представляли опасность, но одновременно не выпускали из поля зрения; даже в проявляемой заботе чувствовалось осознанное стремление мистически перенести на них всё то зло, от которого общество тщетно пыталось избавиться. Лепрозории устраивались хотя и за пределами городской стены, но невдалеке от неё».[10]

Таким образом, к этим отверженным общество испытывало те же чувства, что и к Христу - влечение и страх. Не случайно Франциск Ассизский, пожелавший жить, как Христос, смешался с толпой прокажённых, чтобы превратиться, как он сам себя называл, в «скомороха Господа».

В середине XIV в. в Европу пришла ещё более страшная эпидемическая болезнь, поставившая западный мир на грань жизни и смерти, - чума. Эпидемия 1348 г., например, по разным оценкам, унесла жизни от четверти до трети населения (около 50 млн. человек). Европа обезлюдела, прекратились войны, так как некому стало воевать. В крупных европейских городах (Вена, Прага, Лондон, Париж, Марсель, Амстердам и др.) вымерло тогда от половины до 90 процентов населения.[11]

Эпидемии чумы, периодически повторяющейся на протяжении полутора веков (вплоть до начала XVI в.) стимулировали галлюцинирующие процессии. Даже ведя полуголодную жизнь, люди были предрасположены к блужданиям разума: галлюцинациям, видениям. Им могли явиться дьявол, ангелы, святые и сам Бог. В литературе и живописи прочно закрепился сюжет «пир во время чумы» - общество в период великих и жестоких потрясений.

Эпидемии чумы положили также начало становлению санитарного законодательства и городской санитарии. В связи с задачей предупреждения эпидемий проводились некоторые общесанитарные мероприятия - удаление падали и нечистот, обеспечение городов доброкачественной водой.

Заключение

Таким образом, средневековый мир был далёк от тех чувств милосердия и сострадания к ближнему, какие проповедовались христианской церковью. Идеализация нищенства вовсе не предполагала, а отношение к неизлечимо больным людям граничило с чувствами страха и отвращения. Сам же западный мир находился на грани жизни и смерти, а прогресс европейской цивилизации во многом диктовался необходимостью выживания.

Список литературы

1. Виолле - ле - Дюн Э.Э. Жизнь и развлечения в средние века. СПб., 1999.

2. Гуревич Л.Я. Средневековый мир: культура безмолвствующего большинства. М., 1996.

3. История государства и права зарубежных стран. М., 1998.

4. Кузьмин К.В., Сутырин Б.А. История социальной работы. М., 2002.

5. Ле Гофф Ж. Цивилизация средневекового Запада. М., 1992.

6. Фирсов М.В. Краткий курс истории социальной работы за рубежом и в России. М., 1992.

[1] Цит. по: Виоле-ле-Дюн Э.Э.  Жизнь   и   развлечения  в  средние   века. СПб., 1999. С.49.

[2] См.: Кузьмин К.В., Субырин Б.А. История  социальной  работы. М., 2002. С. 123.

[3] Цит. по:  Ле Гофф Ж. Цивилизация  средневекового  Запада. М., 1992. С.29.

[4] Цит.  по: Там  же. С. 37.

[5] См.: Фирсов М.В. Краткий  курс  истории  социальной  работы  за рубежом  и  в  России. М., 1992. С.82.

[6] История  государства  и  права   зарубежных  стран. М., 1998.С. 172.

[7] См.: Виоле-ле-Дюк  Э.Э. Указ.  работа. С.92.

[8] Цит. по: Гуревич Л.Я. Средневековый  мир:  культура безмолвствующего  большинства. СПб, 1999. С. 122.

[9] См.: Кузьмин К.В., Сутырин Б.А. История  социальной  работы. М.,2002. С.134.

[10] См.: Там  же. С.136.

[11] См.: Там  же. С 137.