Книгопечатание и книжная справа на Руси в первой половине XVII в.

Книгопечатание и книжная справа на Руси в первой половине XVII в.

Книгопечатание и книжная справа на Руси в первой половине XVII в.

А. Волков

История Русской Церкви неразрывно связана с историей богослужения на Руси, а та, в свою очередь, с историей русского обряда. Обряд — форма богослужения — играл на Руси в силу особенных исторических условий очень большое, если не главенствующее, значение. Тому свои причины. Эпоха Ивана Грозного явила все признаки подъема творческой энергии русских церковных сил, дерзновенных попыток вождя Церкви митр. Макария разрешить национальными силами ряд вопросов вселенского, всемирного значения. Высоко было самосознание Русской Церкви, обильны были подвиги ее благочестия, далеко заглядывали идеологические религиозные выводы. Но столь же явны были и недостатки орудий и средств к реальному осуществлению ее высоких замыслов. Одним из главных недостатков в сравнении с величием открывшейся русскому взору его вселенской задачи была бесспорно скудость школьного, научного просвещения, недостаток культуры. К XVII столетию внешность Русской Церкви казалась не менее, а даже более, чем прежде, благолепной, ибо украсилась помпой патриаршества. А полет русской богословской мысли явно засыпал и уходил в песок. И интерес ее невольно сосредоточивался на стороне несколько второстепенной, но психологически характерной для русского религиозного темперамента: на стороне культа и обряда. Вот тогда-то и становился еще более очевиден уровень «технической невооруженности», отсутствие школы, отсутствие исторических и археологических знаний. [1, стр. 86]

Усвоенная Москвой с половины XVI века техника книгопечатания наглядно и ярко выявила перед руководителями Русской Церкви широкое разнообразие и бесчисленное множество ошибок в рукописных оригиналах богослужебных книг, которым теперь пора было придать однообразие. Но перед этими вопросами неученая и бесшкольная начетническая русская иерархия оказалась беспомощной: все средства к просвещению находились у нас в жалком состоянии. Книги печатались, конечно, по предварительной правке, но правка эта ограничивалась консультацией оказавшегося под рукой начетчика и, естественно, никогда не претендовала на подлинное единообразие и тождество с древним русским, и тем более греческим текстом, о котором, в силу незнания, просто забывали. Как править книги? Даже Стоглавый собор не нашелся сказать ничего более ясного, кроме как «писать с добрых переводов». Не определялся ни критерий «добрoты», ни кодекс оригинальных изданий. Эта степень беспомощного невежества была одним из симптомов неслышно приближавшейся церковной катастрофы — грядущего раскола старообрядчества. Первыми продуктами московского книгопечатания были четыре богослужебных книги: Евангелие, Апостол, Часослов и Псалтирь, печатание непрерывно расширялось, продолжаясь даже во время Смуты. В 1611 г. при поляках Печатный Двор оказался сожжен, но тем не менее, при патр. Иове было напечатано восемь книг, три при патр. Ермогене. [1, стр. 87] Последний, для предупреждения ошибок, установил при типографии особое звание книжных справщиков. [3, стр. 405] Из предисловий видно, что некоторые книги редактировали даже и сами патриархи, но объем и метод редакции оставался неясен.

Первые заметные попытки исправления богослужебных книг новой эпохи начались в период междупатриаршества 1612—1619 гг. Ясной и неизбежной становилась задача достижения единообразия в тексте путем сравнения его с древними «пергаментными» списками, а еще лучше, и греческим оригиналом. Среди бесшкольных начетчиков найден был знаток греческого языка, канонарх ТСЛ, старец Арсений (Глухой), самостоятельно выучивший греческий, который и «был выписан» в Москву по царскому распоряжению «для государева дела, что правити книга Потребник в печатное дело». К Арсению присоединился поп Иван Наседка, оказавшийся в Лавре еще во времена Смуты. Сравнение с греческим оригиналом тут же открыло новым справщикам величину затеянного мероприятия, а разница текстов в атмосфере тогдашней Москвы заставила засомневаться в недостатке своего авторитета для подобных исправлений. Арсений и Наседка исхлопотали при Дворце протекцию и испросили себе в помощь лаврского игумена Дионисия (прп. Дионисия Радонежского) и библиотекаря Антония, также знавшего греческий, чтобы те разделили с ними и труд, и ответственность. [1, стр. 88—89] Предчувствие не обмануло, и вся научно-просвещенная критическая работа по чистке текста действительно грозила неизбежным гонением и карами. Московские справщики вернулись в Лавру, взяв с собою из царской библиотеки три древних Потребника, среди которых один еще митрополита Киприана (XIV в.). Безнадежность сводки русских текстов в один без критерия греческого оригинала, и при этом дух чрезмерного консерватизма и национальной ксенофобии, заставляли Арсения отказываться от начатого дела. Москва едва ли сможет перешагнуть через амбиции «истинного Православия», не приняв греческую правку как кощунственное оскорбление всех национальных русских чувств. Так и случилось.

И вот, пишет Дионисий, «безо всякия хитрости, сидели полтора года день и ночь» над добросовестной работой, с небывалой еще тщательностью приняв во внимание около двадцати текстов славянских (старейшие были написаны более чем за 150 лет — времени Максима Грека) и использовали и пять печатных греческих изданий [1, стр. 89]. В большинстве случаев исправления касались только грамматических и смысловых моментов, например окончаний молитв, обращенных к Одному Лицу, и при этом механически заканчивающихся славословием всем Трем Лицам Св. Троицы. Находились и более грубые. Так, например, в конце одной из молитв, обращенной к Богу Отцу, значилось: «молитвами Пречистые Ти Матери». А о воплощении Сына Божия в служебниках вообще говорилось, что «Бог Отец с Сыном воплотися». [2, стр. 275] Ошибки находили не только в прежних печатных книгах. Найдено было что исправлять и в новых изданиях с благословением митрополита Ионы, патриаршего местоблюстителя. Это вызывало раздражение временной церковной администрации, не говоря уж о том, что справа была затеей не его, Ионы, а государевой власти. [3, стр. 406] Особенно много всяких, в том числе и серьезных ошибок, найдено в новейших перепечатках Типикона 1610 г. Издание это было приготовлено к печати головщиком ТСЛ Логгином Коровой и уставщиком Филаретом. Они были людьми крайне дерзкими и невежественными. О Филарете известно, что он в своей неучености мог исповедывать и богохульные ереси [3, стр. 408], а Логгин еще и раньше доставлял своему архимандриту Дионисию скорби, безчинствовал при богослужении, ругал и плевался, даже вырывал из рук книги и однажды изломал архимандриту жезл. [2, стр. 276] Они-то и составили оппозицию вместе с Крутицким митрополитом. Против справы настроили и царскую мать — Марфу Ивановну. [3, стр. 407] И как только в июне 1618 г. Дионисий представил работу, митрополит Иона тут же на 18-е июля назначил собор. Цель собора превзошла все наихудшие ожидания справщиков, он собирался не для принятия результатов работы, а прямо для суда над ними.

На соборе, под председательством Ионы, помимо оппозиционеров был еще только Авраамий, архимандрит Чудовский, и несколько лиц из московского духовенства. «Имя Св. Троицы велел в книгах марать и Духа Святаго не исповедует, яко огнь есть», — выступал Логгин с Филаретом. [1, стр. 90]. Справщики позволили себе в чине водоосвящения в освятительной формуле: «и освяти воду сию Духом Твоим Святым», убрать распространенную русскую приставку: «и огнем», породившую в традиции соответствующее символическое погружение в воду вместе с крестом в момент освящения и пучек зажженных свечей. Дионисий, Арсений и Наседка оказались осуждены за это как еретики. Четыре дня длились заседания, собор присудил: «арх. Дионисия и попа Ивана от церкви Божией и литургии служити отлучаем, да не священнодействуют». [1, стр. 90; 6, стр. 281] Главного «еретика», Дионисия, присудили сослать в оковах в Кирилло-Белозерский монастырь, куда он не попал только ввиду военного закрытия дорог. Велено было содержать его в Новоспасском монастыре, где его сорок дней томили на палатях в дыму, били плетью, морили голодом и заставляли в день принародно на полощади класть тысячу поклонов «за грехи». [3, стр. 409] Прп. Дионисия приводили скованного в сени патриарших покоев и заставляли там в жаркие летние дни стоять без капли воды, мучили насмешками и побоями. Когда Дионисия на худой лошади везли по улицам, чернь толпами выходила потешаться над ним, бросать в святого камнями и грязью. Народу разъясняли нелепую вину: хотел «вывести огонь из мiра». [1, стр. 90—91; 2, стр. 276] Последнее особенно производило впечатление на ремесленников, которым без огня невозможно было ничего делать... [3, стр.407]. Помимо идейных, судя по всему, присутствовали еще и тривиальные причины. Архимандрита богатейшего по тем временам монастыря принуждали заплатить «за вину» 500 рублей. «Денег у меня нет, да и дать не за что», — отвечал преподобный, чем еще более усиливал ярость обвинителей. [3, стр. 406]

Подсудимые справщики имели что сказать в свое оправдание. Прп. Дионисий написал оправдательную речь общего характера, адресуя ее «ко всем православным христианам». Арсений, которого томили в цепях на Кирилловском подворье [3, стр. 409], написал две речи: к боярину Борису Михайловичу Салтыкову и к протопопу Ивану Лукьянову. Арсений доказывает свое православие, дипломатически смиряется, но не скрывает правоты проведенного книжного исправления. Упрек судьям не лишен даже некоторой иронии: «Есть, государь, и такие, которые на нас ересь возвели, но едва и азбуку умеют. А то ведаю, что они не знают, какие в азбуке письмена гласные, согласные и двоегласные. А чтобы разуметь 8 частей речи и что такое роды и числа, времена, лица и залоги, то им и на ум не восходило». Арсений смиренно сознается в возможных ошибках, «но не от хитрости, а от ненаучения и слабости разума», и просит, де «достойно и великому святителю Ионе покрыть погрешность нашего ненаучения своим человеколюбием». [1, стр. 92—93] Бесшкольные и безлитературные враги мучеников просвещения, не умея что ответить, нашли себе бойкое продажное перо в лице бродячего монаха Антония из Подолии. Антоний с особым размашистым удовольствием противопоставляет смиренным московским самоукам свою юго-западную ученость, и особенно нападает в своих листовках на Ивана Наседку, называя его и «пройдохой», и «ловкачем», и «еретиком». Наседка, которому удалось избавиться от заточения [5], пространно, в 35 главах, возражает ему, применяя и все свое начетническое знание, и богословское чутье, и даже диалектику. Ссылаясь на книгу Бесед Евангельских, Наседка интуитивно точно формулирует принципы восточного апофатического богословия, применяя их к недавнему спору о Духе Святом и об «огне». [1, стр. 93] В лице оппонента недавний справщик упрекает и всех своих соотечественников, укоряя их за невежественное слепое поклонение печатному тексту. По моменту и обстановке, как противовес пропаганде Антония перед рыночной толпой, сочинения Ивана снабжены ответными бранчливыми эпитетами, сарказмом и острым словом. Обличая своего антагониста в пьянственном житии Наседка пишет: «не сатана выучил тебя, Антоний, мудрствовать, но родной брат и тебе и мне — утопленный в сусле хмель». [1, стр. 94] Несмотря на все ходатайства, несчастные ученые самоуки так и не могли освободиться от осуждения, пока властвовал Иона, и пока не пришел конец междупатриаршеству...

В 1619 году вернулся из плена отец Государя — митрополит Филарет, а в июне он был поставлен патриархом. Иерусалимский патр. Феофан, прибывший в Москву, нашел здесь еще «любопрящихся мнозех о прилозе (и огнем)», — как писал позже он сам. [5] Разобравшись в истории он обратил внимание нового русского первосвятителя на Дионисия и его невинных сострадальцев, предложив облегчить их положение. Один из справщиков, Иван Наседка, познакомил патр. Филарета со своим делом, и даже представил ему обширную «Речь» с изъяснением всех подробностей. В том же году был созван специальный собор, состоящий на этот раз не только из московского духовенства, но из всех русских архиереев с подчиненными им духовными лицами, присутствовали оба патриарха и сам государь [там же]. Первоначально справщики были освобождены, но осторожный первосвятитель только тогда полностью оправдал их, когда получил и от других восточных патриархов отзыв о словах «и огнем» в освятительной молитве. [6, стр.282] Это случилось 5 апреля 1625 г., т. е. спустя более пяти лет со времени отъезда Иерусалимского патриарха из Москвы. Прибыли послы: архимандрит Кирилл, келарь Акакий и старец Герман — и привезли от патриархов Александрийского Герасима и Иерусалимского Феофана грамоты и греческие списки молитвы на Богоявление. Александрийский патриарх адресовал свою грамоту (писанную еще в 1623 г.) на имя самого Государя Михаила Федоровича. Он исследовал вопрос о приставке, и заключал — «Тем же убо сему прилогу (— «и огнем») всячески не подобает в вас пребывати, но паче отвержену быти далече» [5]. В следующем, 1626 году, от имени патриарха Филарета была издана специальная грамота, в которой повелено не читать более этой приставки и зачеркнуть ее в требнике, [3, стр. 409] а еще раньше Иваном Наседкою по благословению патриарха написано специальное сочинение относительно этой прибавки. [5]

Как ни ограничен был личный школьный горизонт патр. Филарета, недостаточный запас церковных книг на фоне быстро развивавшегося в Европе книгопечатания первосвятителя беспокоил. Время междупатриаршества породило увядание церковного книгопечатания и новый патриарх понимал книжную скудость Русской Церкви. В 1620 г., типография, временно после пожара работавшая в Кремле, перенесена была обратно на старое место на «Никольском Крестце», и в ней было уже 70 печатных станков. «Зельною ревностию одержим быв к божественным книгам, повелел печатание строиться безпрестанно и предавать книги по всей русской земле святым Божиим церквам» — повествует предисловие одной напечатанной при нем книги. [1,стр. 99] Прп. Дионисий и его сотрудники, пользуясь благосклонным отношением новой церковной власти, указали и на иные многочисленные ошибки в церковных книгах. Согласно с волею патр. Филарета особенно были пересмотрены Потребник и Служебник. [3, стр. 410]. Для работы над книжным исправлением отведена была особая комната — «Правильная палата». В качестве справщиков при типографии состояли уже новые люди, по тогдашнему времени высокограмотные. Трое из них: прежний старец Арсений Глухой, Богоявленский игумен Илия и мiрянин Григорий Онисимов знали греческий язык. С ними работали еще старец Антоний Кралев и Иван Наседка. При справщиках состоял вспомогательный штат чтецов и писцов. В их распоряжении оказалась богатейшая коллекция пергаменных и бумажных, по возможности самых древних рукописей, собранных по особому указу царя и патриарха: «повелеста от градов книги харатейныя добрых переводов древних собрата и от тех древних божественных писаний стихословия исправляти, яже неисправлением от преписующих и многолетних обычаев погрешена быша». Патриарх продолжал проявлять осторожность, и книги велено было справлять преимущественно по своим же — древним славянским «харатейным» спискам. Инструкция сверху удерживала от последовательного греческого критерия, справщики ей покорялись, но, скорее всего, как знающие греческий, не могли не пользоваться последним в случае выбора наилучшего варианта из тех или иных русско-славянских. В тоже время, не имея единого критерия правильного текста, справщики добросовестно сознавались в послесловиях в допущении разных погрешностей и потому просили у богослужебных исполнителей снисхождения и прощения. Чуждый буквоедческого представления о непогрешимости текстов скромный метод их работы не приводил к механическому единообразию текста, поэтому в разных богослужебных книгах новых изданий могли встречаться разночтения одних и тех же молитвословий. [1, стр. 99]

Злополучный Логгинов устав постигла особая судьба. Когда патр. Филарет убедился в наличии множества ошибок и несуразностей, то прибег к громкой и показательной мере публичного его сожжения. [1, стр. 101; 3, стр. 410] В 1633 г. патриаршим указом приказано отобрать экземпляры этого Типикона у всех церквей и монастырей и прислать в Москву. Столь бесславный конец, хотя и не без демагогии и некоторой надуманной вины обоснованный церковными властями, все же, по-видимому, достойно завершил историю несправедливого осуждения пионеров отечественной научной книжной справы. «Те Уставы печатал вор, бражник, Троицкаго-Сергиевскаго монастыря крылошанин, чернец Логгин, без благословения святейшаго Ермогена, патриарха Московскаго» — приговор суров и неумолим. Хотя предисловие нескольких уцелевших экземпляров и показывает, что Типикон был издан все же прямо «благословением и свидетельством п. Ермогена»... [1, стр. 101—102]

Итак, благодаря особому вниманию к книжно-типографскому делу патр. Филарета, к концу его первосвятительства получился довольно показательный статистический итог. Московская типография за время патр. Филарета напечатала книг больше, чем за все время русского книгопечатания. Богослужебный круг оказался полностью снабжен новыми книгами, в некоторых случаях даже по несколько изданий. Изданы были все двенадцать Миней месячных, печатание их продолжалось одиннадцать лет: книги за сентябрь и октябрь вышли в 1619 г., а книга за август в 1630 г. Служебник издавался шесть раз (1620, 1623, 1627, 1630, 1632, 1633). Часослов — пять раз (1628, 1631 — дважды, 1632, 1633). По четыре раза изданы были Апостол (1621, 1623, 1631, 1633), Требник (1623, 1625, 1633 — дважды) и Минея общая (1623, 1626, 1629, 1632). По три раза — Евангелие (1627, 1628, 1633), Псалтирь (1620, 1624, 1632), Псалтирь следованная (1626, 1628, 1632), Устав церковный (1631, 1633 — дважды), Триодь постная (1621, 1628, 1630). По два раза — Триодь цветная (1621, 1630), Шестоднев (1625, 1626), Евангелие учительное (1629, 1633). По одному разу — Октоих (1631) и Каноник (1631) [5]. На титульных листах всех книг значится благословение патриарха, а у некоторых из них отмечено и личное его свидетельствование. Заботясь о полноте богослужения и о приведении его к однообразию, царь и патриарх щедро рассылали их по городам для раздачи в церквях, монастырях и торговым людям в лавки. Приказано было брать за книги «деньги по той цене, во что те книги стали в печати, без прибыли, чтоб теми книгами св. Божия церкви просвещались и имя бы Божие славилось, а за них бы, государей, Бога молили». В некоторые же церкви и монастыри, например Сибирского края, книги рассылались совсем бесплатно [там же]. Инструкции патр. Филарета, снисходя к общей скудости, не запрещали употребления всех прежних книг, но при этом подчеркивали, что книги эти далеко несвободны от многих ошибок, и подлежат постепенному вытеснению новыми печатными изданиями. [1, стр. 100—101]

Патр. Филарет долгое время не запрещал употребления богослужебных и учительных книг, вышедших из типографий Львовской, Виленской, Супрасльской, Киево-Печорской и проч. Издания эти давно расходились в Московских пределах и стояли на полках библиотек у самих патриархов. Но в 1627 г. патр. Филарет решил изменить эту ситуацию бесконтрольности и применил к книгам особую, строгую цензуру. Было проведено расследование, вследствии которого в 1627 г. в Москве всенародно сожжено «за слог еретический и составы, обличившиеся в книге» 60 экземпляров Учительного Евангелия Транквиллиона и изъяты иные книги. После этого патр. Филарет поднял вопрос о генеральной чистке от книг литовской печати. В 1628 г. царь и патриарх вновь приказали произвести по всем церквам точную перепись: сколько в каждой церкви книг московской печати и литовской; от каких годов печати идут литовские книги; не останутся ли церкви без пения, если все литовские книги отобрать. Церкви извещались, что решение царя и патриарха твердое, и что на место отобранных будут высланы книги московской печати, а литовские дозволялось держать лишь по нужде и до получения новых, «чтобы в церквах без пения не было». [1, стр. 102]

В связи с книгопечатанием при патриархе Филарете следует еще добавить о деле с катихизисом прот. Лаврентия Тустановского (по греческому прозванию Зизания), брата известного борца против унии в Вильне, Стефана Зизания. Он прибыл из Ярослава (Галицкого) в Москву бить челом о милостивом приеме, ибо поляки его выгнали, церковь его разорили и все имение у него отняли. Лаврентий был принят с честью и представил свою книгу, выразив желание напечатать ее здесь, в Москве. Но почуяв напряженно-критическую атмосферу Москвы и строгую цензуру, представляя рукопись катихизиса патр. Филарету Лаврентий «бил челом государю, святейшему патриарху, чтоб книгу исправити». [1, стр. 102—103; 5] Патр. Филарет отдал катихизис своим компетентным специалистам и справщикам, но уже вскоре распорядился отдать книгу в печать, а по напечатании намеревался пожертвовать все это издание в распоряжение автора, в форме милостыни. Об исправленных местах уже по напечатании указано было обменяться мнениями в своеобразном богословском диспуте. Таких собеседований было три, и в ходе их выяснились некоторые мнения автора, которые отнюдь не казались московским грамотеям православными, хотя они и не умели сформулировать и обосновать свою позицию. А при дальнейшем чтении текста обнаруживалось, что с благоволением Москвы по отношению к книге Лаврентия явно поторопились. Доклад об этих собеседованиях патриарху Филарету привел его в смущение, без соборного суждения такую книгу пускать в ход было нельзя. Было приказано из типографии книгу не выпускать. Она там и осталась до новых переделок, а в данном Лаврентию виде она сохранена лишь в нескольких экземплярах и без выходного листа. Этот опыт с публикацией новой богословской книги в очередной раз обнаружил школьную немощь Москвы. [1, стр. 103—106; 5]

После смерти Филарета Никитича при новом русском патриархе Иоасафе I печатание богослужебных книг продолжалось очень оживленно. Типография работала уже аж на 12 станках и за шесть лет правления патр. Иоасафа было выпущено 23 книги, больше по наименованию чем при патриархе Филарете. Среди них было 7 книг новых, с особым усердием напечатанных впервые после рукописного периода. Сначала патр. Иоасаф издал Требник, Типикон и Служебник Филаретовы, без всяких изменений, но позднее он поменял в них многое. Главное исправление состояло в пополнении чинов молитвами и действиями, частию же напротив — в отмене некоторых указаний (напр. касательно употребления рыбы в посты и др.). [3, стр. 410] Так, в Филаретовом Требнике 1623 г. указано: «аще случится младенцев 2 и 3 крестити, то коемуждо младенцу особо глаголати и все доследование святого крещения и крестити». А в Иоасафовом Требнике 1639 г. уже предписано «аще случится 2 или 3 крестити и множае, то глаголем молитвы обще всем, а не особо всякому, и все доследование св. крещения, точию имя глаголем коемуждо свое». Кроме того, в Требнике 1638 г. в обряде крещения и бракосочетания было изменено кол-во возгласов и молитв. К Требнику прибавлен «Номоканон» — канонико-богословский справочник, составленный южноруссом Захарием Копыстенским [7, стр. 94]. В Филаретовом Требнике есть особый «чин погребению священническому», а в Иоасафовом замечено, что этот чин — «от Еремея попа болгарского» (т. е. квалифицирован, как текст богомильский) [1, стр. 111]. В Октоихе исправлялись ошибки переписчиков проверкою по спискам [3, стр. 410]. В пособие улучшению книг собирали различные славянские списки в Москву из монастырей. Кроме того, создавалась своего рода целая армия свежих, толковых справщиков. В 1641 г. потребованы были для этого из всех монастырей в Москву «старцы добрые и черные попы и дьяконы, житием воздержательные и крепкожительные и грамоте гораздые». [1, стр. 111] Патр. Иоасаф, как и его предшественники, сознавал, что справа все еще остается не совершенной, и что в новых книгах все же возможны ошибки. В послесловии к Требнику 1639 г. написано: «молим же вы... аще что узрите в них нашим забвением или неведением просто что и неисправлено или погрешно от неразумия; то простите нас грешных». [3, стр. 410] А в послесловии к псалтири 1641 года замечание даже более решительное: «аще вникнувше обрящите в ней неукрашение в словесех или погрешение в речех или неудобрение в деле... да исправите, молимся». [там же]

По заведенному уже порядку книгопечатание на Москве при следующем русском Патриархе — Иосифе — расширялось и развивалось, объемы изданий увеличивались, история сохранила нам 36 наименований. [5; 6, 282] Но научных знаний для критики текстов не хватало, и книги по-прежнему размножали грамматические и смысловые ошибки. В основании ошибок лежал старый коренной недостаток: ограничение правки своими же славянскими образцами, хотя и древними «харатейными», но без сравнения с греческим оригиналом. Таким образом ошибки кочевали из издания в издание, закреплялись и размножались; секрета из взаимных расхождений не делалось и самими правщиками. Получалось так, что в одних деталях книги были сходными с изданиями патр. Иова, в других — патр. Филарета, в третьих — патр. Иоасафа... [1, стр. 116] Сложился свой, новый состав справщиков, хотя среди них нетрудно заметить и былых, опытных теперь уже, ученых-книжников. Это были: Иван Наседка, постригшийся к этому времени в монашество с именем Иосиф, протопоп Черниговского собора Михаил Рогов, и менее известные: архимандрит Андрониевского монастыря Сильвестр, протопоп Александро-Невского собора Иоаким, старцы: Савватий, Евфимий и Матфей и светские лица: Шестак Мартемьянов, Захарий Афанасьев и Захарий Новиков. [5; 6, 282; 7, стр. 92] Над ними надзирали: прот. Стефан Вонифатьев с его друзьями, Казанским прот. Иваном Нероновым и прот. Аввакумом Юрьевским. [1, стр.118] Между прочим, в это же время начинал свою «книжную карьеру» и Арсений Грек, личность сомнительная и авантюрная — проявившаяся позже уже при патр. Никоне. Иосиф вовремя распознал Арсения и удалил его в ссылку. [6, стр. 283—284]

Самый обширный отдел книг, изданных при патриархе Иосифе, составляют книги богослужебные, издававшиеся и прежде. Учебная Псалтирь напечатана была восемь раз (1642, 1645, 1647, 1648 — дважды, 1649, 1650, 1651). Затем по пяти раз напечатаны: Часослов (1643, 1646, 1651 — дважды, 1652), и Потребник (1646, 1647, 1649, 1651, 1652). По четыре раза: Евангелие (1644 — дважды, 1648, 1651) и Служебник (1646, 1647, 1650, 1651). По три раза: Псалтирь следованная (1642, 1647, 1649), Минея общая (1643, 1644, 1650) и Триодь постная (1642, 1648, 1650). Дважды — Апостол (1644, 1648), Октоих (1644, 1649), Святцы (1646, 1648), Каноник (1646, 1651) и Шестоднев (1646, 1650). И один раз: Учительное Евангелие (1642), обе половины Пролога (1642 и 1643), Минея на все двенадцать месяцев в двенадцати книгах (1644—1646), Молитвослов (1647), Цветная Триодь (1648) и церковный Устав (1651). [5]

Вступление Иосифа на патриаршество ознаменовалось изданием его собственных проповедей и поучений, в этом же году были изданы статьи Иоанна Наседки и других московских ученых того времени. [7, стр. 96] Кроме этих и богослужебных изданий, эпоха патр. Иосифа отмечена появлением в печати у нас и ряда других новых книг: перепечатана уже изданная в Западной Руси первая грамматика церковно-славянского языка еп. Мелетия Смотрицкого, ставшая настольной книгой русских педагогов более, чем на целое столетие [там же, стр. 94]. Из творений Отцов Церкви напечатаны: «Лествица» прп. Иоанна, поучения аввы Дорофея, «Толкование на Четвероевангелие» блаж. Феофилакта, письма прп. Ефрема, святоотеческий сборник поучений из сочинений Анастасия Синаита, Василия Великого, Григория Богослова, Григория Двоеслова, Епифания Кипрского, Иоанна Дамаскина, Иоанна Златоустого, Кирилла, еп. Туровского, и многих других. Изданы также жития русских святых вместе с службами им: прп. Саввы Сторожевского, прпп. Сергия и Никона Радонежских, свт. Николая. Примечательно, что житие радонежских подвижников вышло в свет под редакцией Симона Азарьина, одного из любимейших учеников первого книжного справщика и первого мученика просвещения XVII в. — архимандрита ТСЛ Дионисия. [7, стр. 100] Но особую известность получили так называемые «Кириллова Книга» и «Книга о вере». [1, стр. 117; 5; 7, стр. 97—100]

В послесловии «Кирилловой Книги» сказано, что царь Михаил Феодорович приказал «от св. писаний учинити на еретики и раскольники нашея православные христианские веры на римляны и латыни, на люторы же и кальвины... И пустити ю во всю русскую землю всякому православному христианину, хотящему ее почитати и божественные догматы ведети и те еретические уста заграждати». [1, стр. 117; 5] Книга названа «Кирилловой» по первой статье под заглавием «Книга иже во святых отца нашего Кирилла, архиепископа Иерусалимского, на осьмый век». На самом деле это довольно обширное, подразделенное на 9 глав, толкование виленского книжника Стефана Зизания на 15-ое огласительное слово св. Кирилла, с присовокуплением оригинала. Эта работа уже была напечатана на польском языке в 1596 г. в Вильне, и теперь снова увидела свет у нас в Москве, в церковно-славянском переводе. Работа достаточно апокалиптично настроенная и спорная. Зизаний доказывает, что кончина мiра и второе пришествие должны явиться уже в VIII «веке» (т. е. «тысячелетии») от сотворения мiра, а потому как он уже наступил, то и антихрист уже пришел, и царит в лице римского папы [там же]... Сюда же перепечатали в церковно-славянском почти всю «Книгу о вере единой, святой, соборной и апостольской церкви», изданную в 1619 г. в Киеве против протестантов архимандритом Печерским Захарием Копыстенским. Дальнейшие главы в большинстве своем являются перепечатками из различных православных изданий Литовской Руси, всего насчитывается до 48 статей. [5] Как известно, «Кириллова Книга» была скомбинирована и напечатана на предмет состязаний о вере и убеждениях королевича Вольдемара одним из участников диспута — Михаилом Роговым, помогал которому Иосиф Наседка и «прочие избранные мужы». В свое время книгой пользовался сам патр. Иосиф во 2-м своем послании к принцу Вольдемару. [там же]

Другое иосифовское издание, «Книга о вере», над составлением которой потрудился уже киевский книжник, игумен Михайловского монастыря в Киеве, Нафанаил, представляло из себя критику униатства, с которым учившийся ранее в латинских школах у иезуитов автор оказался знаком не понаслышке. Примечательно, что он приводит текст исповедания веры, произнесенного в Риме пред папой в 1596 г. Кириллом Терлецким и Ипатием Потеем. Исповедание, скрытое от народных масс, и на деле являвшееся полной капитуляцией перед латинством... [1, стр. 117] В книге собраны тридцать глав «не от своего умышления», заимствованные из других источников юго-западной Руси, в том числе 10 глав из «Палинодии» Захария Копыстенского, еще не опубликованной. Присланная составителем в Москву по просьбе царского духовника, она также была переведена на церковнославянский язык и издана с прибавлением статьи о крещении. Это было так называемое «Феодоритово Слово», напечатанное в 1627 г. Лаврентием Зизанием в «Большом Катехизисе», только московские грамотеи изменили в нем троеперстие своим двуперстием... Этот апокриф перенесен и в другие печатные книги — Псалтырь 1642 г., в «Кириллову Книгу» и т. п. Между прочим, именно с этого времени распространилось и отчетливое указание «сугубить» аллилуию, видимо, стараниями научных «надсмотрщиков» книгопечатания и справы — Стефаном, Нероновым и Аввакумом. [там же, стр. 118]

Говоря о книжной справе патр. Иосифа, следует упомянуть еще о «Малом Катихизисе» митр. Петра Могилы, первый раз изданном в Киеве в 1645 г. и теперь перепечатанном в Москве с некоторыми исправлениями. В 1650 г. была отпечатана также, хотя и не выпущена, «Кормчая» по спискам рязанской редакции (древн. пергаменный список XIII в.). Пересмотренная и распространенная уже при следующем Патриархе она вошла в историю под названием «Никоновой». [1, стр. 117; 5] Книжное дело продвигалось уже слишком уверенным шагом. К концу своего правления престарелый Иосиф не поспевал за событиями и фактически потерял бразды управления, а за дело преобразований взялся уже Никон, грядущий Патриарх... [6, стр. 284]

Книгопечатание в Московской Руси началось значительно позже, чем на западе Европы, и даже почти на полстолетия позже чем в русских областях Польши и Литвы — лишь около 1550 года. Это усугублялось еще и слабостью ученого дела, столь необходимого при исправлениях и унификациях нового печатного материала. И хотя к середине 17-го века книжная справа и печатное дело на Руси шло уже полным ходом, все явственнее вскрывалась книжно-научная беспомощность Москвы. Начиная со времени междупатриаршества все первосвятители второй четверти века радели об исправлении богослужебных книг и обрядов, но так уж было суждено историей, что потребности и амбиции превзошли возможности. Под влиянием ревнителей православия и книжников-богословов, Москва, казалось бы, возрастала во влиятельный центр, к голосу и политике которого начинали прислушиваться и западноруссы, и даже православное население Востока, все чаще смотрящее на Москву, как на залог освобождения от турок. Но решительная и спешная рука нового Патриарха, медвежья услуга восточных доброжелателей и все более явственная церковная катастрофа — вот тот горький пафос истории, которым она увенчала бесславный триумф московской книжной справы...

Список литературы

1. Карташев А.В. Очерки по истории Русской Церкви. 685 стр. Москва, «Терра», 1993.

2. Троицкий Патерик. Житие прп.Дионисия, архимандрита Сергиева монастыря. 368 стр., С-ТСЛ, 1992.

3. Н.Тальберг История Русской Церкви. 1 том, 528 стр. Джорданвиль, 1959.

4. Русская Православная Церковь 988-1988. Очерки истории I-XIX вв. Том 1, 112 стр. Москва, ИМП, 1988.

5. Макарий, митрополит Московский и Коломенский. История Русской Церкви. Электронное издание «История России». Раздел: Том 5, Отдел 1, ГЛАВА III.

6. Проф. Знаменский П.В. История Русской Церкви. 474 стр. Париж-Москва, 1996.

7. С.А. Зеньковский. Русское старообрядчество. Духовные движения семнадцатого века. 527 стр., Москва, «Церковь», 1995.

Для подготовки данной работы были использованы материалы с сайта http://old-rus.narod.ru/