Национальные вопросы Сибири

Национальные вопросы Сибири

ФЕДЕРАЛЬНОЕ ГОСУДАРСТВЕННОЕ ОБРАЗОВАТЕЛЬНОЕ УЧРЕЖДЕНИЕ

ВЫСШЕГО ПРОФЕССИОНАЛЬНОГО ОБРАЗОВАНИЯ

«СИБИРСКИЙ ФЕДЕРАЛЬНЫЙ УНИВЕРСИТЕТ»

Институт экономики управления и природопользования

КОНТРОЛЬНАЯ РАБОТА

по дисциплине «Отечественная история»

Выполнила: студентка 1 курса группы Э-111 заочной формы обучения Логинова Наталья Сергеевна

Проверил: Кузьменко Александра Сергеевна

Красноярск, 2010

Содержание

Введение

Национальные вопросы Сибири

Начало коллективизации и первые кризисы

Коллективизация

Список литературы

Введение

XX век в истории России отчетливо делится на три периода, каждый продолжительностью около трети столетия. Первый из них выявил глубину кризиса принятой в России с XVIII в. цивилизационной модели, сочетавшей адаптацию высших (и отчасти средних) слоев общества к ценностной системе западноевропейской цивилизации с консервацией у низших классов и страт (в том числе и “инородческих” сообществ) традиционных общественных институтов и соответствующих им культурных моделей.

Во второй трети столетия была предпринята уникальная попытка цивилизационного переустройства страны, смысл которой был в обязательности приобщения всего общества к прошедшим целенаправленный отбор ценностям западной цивилизации. Критической точкой этого отбора было исключение из системы языков цивилизации языка экономики (товара, рынка, денег).

Последняя треть XX века имела своим содержанием размывание и деформацию этого социокультурного эксперимента, завершившись всеобъемлющей – политической, демографической, экономической, моральной, культурной – катастрофой.

Национальные вопросы Сибири

XX век встретил коренные народы Сибири не слишком приветливо. Поначалу, впрочем, все шло как и раньше: люди "жили и плодились и правили тягло" (ясак). В конце ХIX – начале XX в. часть "инородцев" в земледельческой зоне региона была окончательно переведена на положение крестьянского сословия; особенно это коснулось алтайцев, хакасов, существенно ограниченных в сельскохозяйственном землепользовании, и нарымских селькупов, которые утратили льготы, положенные им по уставу Сперанского. И все же это не затронуло основные компоненты традиционных культур.

Социалистическая революция, начавшаяся Октябрьским переворотом 1917 г., изменила судьбы всех народов России. Не стали исключением и народы Сибири. Правда, в первое десятилетие новой власти особых изменений не произошло. Ясак был заменен налогом, вместо волостей были образованы так называемые «туземные сельсоветы» и «туземные (национальные) районы», главами которых оказались пользовавшиеся авторитетом у соплеменников, как правило, наиболее состоятельные люди. Однако отсутствие систематического вмешательства в жизнь коренных народов Сибири в 20-е годы было временным явлением. Создание национальной государственности было одной из императивных установок новой власти: Наркомат по делам национальностей (Наркомнац) был учрежден еще в первом большевистском Совнаркоме 1917 г.

Если национальные сельсоветы и даже национальные районы продолжали и развивали практику административного управления «инородцами» как особой категорией населения, то развернувшееся с начала 20-х годов и практически завершившееся во второй половине 30-х годов создание национальных автономий по территориальному принципу было смелой новацией, невозможной в предшествующие столетия. Одной из первых в 1922 г. была образована Якутская АССР, в 1923 г. самоопределение получило население Бурятии. Местными национальными администрациями в созданных автономных республиках (Якутская, Бурятская, с 1944 г. – Тувинская), областях (Горно-Алтайская и Хакасская), национальных округах (Ямало-Ненецкий, Ханты-Мансийский, Таймырский, Эвенкийский, Усть-Ордынский, Агинский, Чукотский и Корякский) стало управляться все население данной территории, независимо от его этнической принадлежности. Впервые в истории Сибири «инородцы» стали править “русскими”.

В рамках национальных автономий развернулась многосторонняя деятельность по «национальному строительству» – самый термин «строительство» подчеркивает активную политическую составляющую процесса. Коренные народы Сибири были предопределены к скачкообразному переходу от традиционной культурно-хозяйственной системы к общественному и бытовому устройству по модели индустриальной цивилизации.

Главные базисные сдвиги произошли в социальной сфере. В годы коллективизации народы Сибири подверглись ряду социальных преобразований, происходивших в общем контексте сталинской политики и оказавшим во многом необратимое воздействие на жизнь коренного населения. Началась борьба с традиционными устоями (гонения на шаманов и служителей культов и т.п.)

Начало коллективизации и первые кризисы

«Курс на коллективизацию» провозгласили на XV съезде ВКП(б) в декабре 1927 г. Применительно к деревне это означало осуществление весьма многообразной системы мер, направленных на производственный подъем многомиллионной массы крестьянских хозяйств, увеличение их товарной продукции и вовлечение в русло социалистического развития. Это вполне обеспечивалось на пути их кооперирования

Зимой 1927-1928 г. разразился острый кризис хлебозаготовок. Под угрозой голода оказались города и армия, провалился экспортно-импортный план. Руководство страны прибегло к насильственным («чрезвычайным», как тогда говорили) методам изъятия зерна. Хлебный дефицит был ликвидирован, но крестьяне стали сокращать невыгодное им теперь производство. Зимой 1928-1929 г. кризис повторился, вновь последовали «чрезвычайные» меры. Анализ причин кризиса, путей выхода из него привел к формированию в партии двух основных точек зрения.

В представлении Бухарина кризис был вызван в основном субъективными причинами: не был создан резервный фонд промтоваров, рост денежных доходов деревни не был сбалансирован налогами, что обострило товарный голод, уменьшило предложение хлеба крестьянами на рынке; было установлено невыгодное для производителей зерна соотношение цен на хлеб и сырьевые культуры. На первый план Бухарин выдвинул нормализацию рынка, он выступал за сбалансированное развитие тяжелой и легкой промышленности, индустриального и аграрного секторов, предусматривал развертывание крупных коллективных хозяйств в зерновых районах, индустриализацию сельского хозяйства в других областях (создание небольших предприятий по переработке сельхозпродукции в деревне). Но основой аграрного сектора, по его мнению, еще долго должны были оставаться индивидуальные крестьянские хозяйства, в том числе и кулацкие, которые будут постепенно «врастать» в социализм.

Сталин считал кризис структурным: недостаточный темп развития индустрии порождает товарный голод, что не дает возможности получить у крестьян хлеб экономическим путем – через обмен на промтовары, в свою очередь, мелкокрестьянское хозяйство не способно обеспечить потребности растущей промышленности. Подчеркивался классовый аспект проблемы: эксплуататор-кулак саботирует хлебозаготовки. Сталин предлагал осуществить форсированное развитие тяжелой промышленности (за счет напряжения всей хозяйственной системы и перераспределения средств из других отраслей), а затем, создав собственные энергетическую и металлургическую базы, отечественное станкостроение, перевести на индустриальную основу все народное хозяйство. И.В. Сталин, ближайшие его сподвижники (В.М. Молотов, Л.М. Каганович и др.) считали основным и единственным средством борьбы с кулачеством насильственную экспроприацию, репрессии, а вовлечение крестьян в строительство социализма видели в прямом и непосредственном переходе к колхозам, минуя первичные формы кооперации.

Введение по предложению Сталина «чрезвычайных» мер во время хлебозаготовок 1928-1929 гг. в корне изменило прежнюю политику не только в отношении кулачества, но и крестьянства вообще. «Чрезвычайные» меры стали все более превращаться из средства изъятия налоговых платежей, зерна в средство ликвидации хозяйств (раскулачивание). В декабре 1929 г. политика раскулачивания была провозглашена Сталиным в речи на Всесоюзной конференции аграрников-марксистов. 30 января 1930 г. было принято постановление Политбюро ЦК ВКП(б) «О мероприятиях по ликвидации кулацких хозяйств в районах сплошной коллективизации».

Исторические источники приводят разные данные о числе раскулаченных и выселенных хозяйств. Называются следующие данные: к концу 1930 г. раскулачено около 400 тыс. хозяйств (т.е. примерно половина кулацких хозяйств), из них выселено в отдельные районы около 78 тыс., по другим данным - 115 тыс. Хотя Политбюро ЦК ВКП(б) ещё 30 марта 1930 г. вынесло постановление о прекращении массового выселения кулаков из районов сплошной коллективизации и предписало проводить его только в индивидуальном порядке, число выселенных хозяйств в 1931 г. возросло более чем вдвое - почти до 266 тыс.

Раскулачиваемые делились на три категории. К первой относился «контрреволюционный актив» - участники антисоветских и антиколхозных выступлений (они сами подлежали аресту и суду, а их семьи - выселению в отдалённые районы страны). Ко второй – «крупные кулаки и бывшие полупомещики, активно выступавшие против коллективизации» (их выселяли вместе с семьями в отдалённые районы). И, наконец, к третьей – «остальная часть кулаков» (она подлежала расселению специальными посёлками в пределах районов прежнего своего проживания). Составлением списков кулаков первой категории занимался исключительно местный отдел ГПУ. Списки кулаков второй и третьей категорий составлялись на местах с учётом «рекомендаций» деревенских активистов и организаций деревенской бедноты, что открывало широкую дорогу разного рода злоупотреблениям и сведению старых счётов. Кого отнести к кулакам? Кулак «второй» или «третьей» категории? Прежние критерии, над разработкой которых в предыдущие годы трудились партийные идеологи и экономисты, уже не годились. В течение предыдущего года произошло значительное обеднение кулаков из-за постоянно растущих налогов. Отсутствие внешних проявлений богатства побуждало комиссии обращаться к хранящимся в сельсоветах налоговым спискам, часто устаревшим и неточным, а также к информации ОГПУ и к доносам.

В итоге раскулачиванию подверглись десятки тысяч середняков. В некоторых районах от 80 до 90% крестьян-середняков были осуждены как «подкулачники». Их основная вина состояла в том, что они уклонялись от коллективизации. Сопротивление на Украине, Северном Кавказе и на Дону (туда даже были введены войска) было более активным, чем в небольших деревнях Центральной России.

Раскулачивание использовалось как средство ускорения сплошной коллективизации, хотя в официальных документах утверждалось, что ликвидация кулачества должна проводиться на основе сплошной коллективизации. В действительности раскулачивание проводилось либо одновременно с коллективизацией, либо предшествовало ей. Раскулачивание сплошь и рядом носило характер не экспроприации основных средств производства, а конфискации всего имущества вплоть до предметов быта, сопровождалось административным выселением крестьянских семей. Подавляющее большинство высланных (около 90 %) было расселено в необжитых или малообжитых районах Севера, Сибири, Урала и Казахстана.

Постановление Политбюро ЦК партии от 30 января 1930 г. устанавливало контрольные цифры по раскулачиванию – 3-5 % от общего числа крестьянских хозяйств, что примерно вдвое превышало наличие кулацких хозяйств даже по официальным данным (2,3 %). Это значит, что "раскулачиванию" подлежала часть середняцких хозяйств. Сотни тысяч людей подвергались репрессиям без суда и следствия не за конкретные преступления, а только потому, что они принадлежали к определенному социальному слою. Это было грубейшее беззаконие, попрание всех правовых норм.

Коллективизация

5 января 1930 г. было принято постановление ЦК ВКП(б) «О темпе коллективизации и мерах помощи государства колхозному строительству». Как и предлагалось комиссией, зерновые районы были разграничены на две зоны по срокам завершения коллективизации. Но Сталин внёс свои поправки, и сроки были резко сокращены. Северный Кавказ, Нижняя и Средняя Волга должны были в основном завершить коллективизацию «осенью 1930 г. или, во всяком случае, весной 1931 г.», а остальные зерновые районы - «осенью 1931 г. или, во всяком случае, весной 1932 г.» (см. табл. № 1). Столь сжатые сроки и признание «социалистического соревнования по организации колхозов» находились в полном противоречии с указанием о недопустимости «какого бы то ни было «декретирования» сверху колхозного движения». Хотя постановление характеризовало артель как наиболее распространенную форму колхозов, но как всего лишь переходную к коммуне. Были исключены положения о степени обобществления скота и инвентаря, о порядке образования неделимых фондов и т.д. В результате сталинской обработки из проекта постановления было исключено положение о том, что успешность коллективизации будет оцениваться ЦК не только по числу хозяйств, объединённых в кооперативы, «но прежде всего на основе того, насколько тот или иной район сумеет на основах коллективной организации средств производства и труда действительно расширить посевные площади, повысить урожайность и поднять животноводство». Тем самым создавались благоприятные условия для гонки за «сто процентным охватом» вместо превращения коллективизации в средство для повышения эффективности сельскохозяйственного производства.

 Под сильнейшим нажимом сверху не только в передовых зерновых районах, но и в Чернозёмном центре, и в Московской области, и даже в республиках Востока выносились решения завершить коллективизацию «в течение весенней посевной кампании 1930 года» Разъяснительная и организационная работа в массах подменялась грубым нажимом, угрозами, демагогическими обещаниями.

Таблица 1: Темпы коллективизации в СССР.

Регионы	Сроки завершения
Северный Кавказ, Средняя и Нижняя Волга	Осень 1930- Весна 1931
Украина, Центрально-Чернозёмный район, Сибирь, Урал, Казахстан	Осень 1931- Весна 1932
Остальные регионы	К 1933 г.

Насильственная коллективизация, раскулачивание и высылка многих сотен тысяч семей вызвали массовое недовольство крестьян, вылившееся в повстанческое движение в ряде районов страны – на Украине, в Белоруссии, в Узбекистане, на Северном Кавказе. Повстанцы упорно сопротивлялись, предъявляли политические требования. Против восставших были применены регулярные части РККА.

Следует сказать, что для хозяйственной деятельности коренного населения таежной и тундровой зон наиболее приемлемой являлась система интегральной кооперации 20-х годов. Новые, искусственно сконструированные формы хозяйственной организации: вначале простейшие производственные объединения, затем колхозы, – были введены директивно, не считаясь с желанием населения. Впрочем, колхозная система, несмотря на полуподневольный труд, еще оставляла некоторые возможности для самореализации человека в пределах исконных, традиционно сложившихся видов и способов производства, следовательно, традиции в этой сфере деятельности продолжали сохраняться.

Плюсы и минусы преобразований в сельскохозяйственном секторе экономики можно оценить на примере Якутии. «Первые артели и товарищества по совместной обработке земли появились здесь в 1924 г. Коллективизация в Якутии сопровождалась поселкованием. Якуты стали жить в поселках и деревнях, а не отдельными самостоятельными усадьбами и перешли к строительству срубных домов. В настоящее время по всей Якутии невозможно найти традиционную якутскую юрту… Все села и поселки Якутии за годы Советской власти стали электрифицированными, были открыты школы, больницы, магазины и т. д. Основным транспортным средством в сообщении между селами стали самолеты, автобусы, автомашины».

«В то же время развитие колхозного и совхозного производства прервало преемственность в передаче якутами опыта традиционного ведения семейного хозяйства. В последние годы, с проведением реформ в России, предпринимаются попытки возрождения в Якутии единоличных хозяйств. Приняты законы о выделении земли желающим завести хозяйство. Однако, так называемые «фермерские» хозяйства по сути таковыми не являются, т. к. не могут обеспечить даже потребности семьи. Кроме того, обратный переход от колхозов к единоличным хозяйствам не поддерживает молодежь, привыкшая воспринимать электричество, связь и т. п., как естественные составляющие быта. Возврат к прежнему образу жизни затруднен и тем, что в Якутии изменен экологический баланс. Якуты живут в достаточно крупных поселках, вокруг которых осталось очень мало промысловых животных, боровой и водоплавающей птицы. Несколько более благополучно обстоит дело с рыбными угодьями.

Возрождение традиционных способов ведения сельского хозяйства в условиях Якутии, сохранявшихся до 30-х гг. XX в., вряд ли возможно. Сейчас, видимо, требуется комплексное решение проблем семейной формы скотоводческого освоения Якутии. Нужны научно обоснованные предложения по использованию современной техники и сочетанию ее с ревитализацией исконно якутских способов скотоводства и коневодства».

Таким образом, социально-экономические преобразования в аграрной сфере хозяйства народов Сибири привели к достаточно глубоким изменениям в стереотипах поведения населения, делающих простое «возрождение» некогда привычных приемов хозяйствования проблематичным. Полевые исследования последних лет позволяют, например, этнографу Б. Мышлявцеву утверждать, что «современная структура населения сельских районов Тувы была создана искусственно в расчете на крупное сельскохозяйственное производство (колхозы и совхозы). Поэтому возврат большинства населения к традиционному кочевому образу жизни уже невозможен. В связи с этим представляется необходимым воссоздание модифицированной системы совхозов и колхозов при одновременной поддержке аратских (частных) хозяйств и экономическом стимулировании постепенного перехода хотя бы части сельского населения к традиционному кочевому образу жизни».

Не лучше обстоит дело с итогами индустриализации национальных регионов Сибири. В той же Туве были созданы мощные горнодобывающие комплексы. «Проблема этих предприятий в недостатке местных квалифицированных кадров из числа представителей коренного этноса. Это способствовало отторжению сравнительно высокооплачиваемого контингента русских специалистов тувинским населением, проживающим в зоне расположения промышленных объектов.

Подбор кадров по национальному признаку отчасти может сгладить эту проблему, однако сделает работу промышленности малоэффективной. Для частного инвестора такой бизнес не будет обладать привлекательностью, государство же вынуждено будет тратить огромные средства.

Подготовка технических специалистов из числа тувинцев уже проводилась в советское время, но проблема кадров полностью решена не была. Связано это, в частности, с нежеланием большинства выпускников тувинских школ обучаться этим профессиям. Большей привлекательностью для молодых представителей тувинского этноса обладают гуманитарные специальности. Проблемы экономики теснейшим образом связаны с культурно-исторической спецификой региона».

Этот вывод, сделанный на тувинском материале, выглядит безусловно верным и в связи с проблемами, стоящими перед другими народами Сибири. Исследуя социально-культурную жизнь тюрок Алтая в советский и постсоветский периоды, И. В. Октябрьская справедливо подчеркивает, что «неэффективная структура занятости и низкая социальная мобильность делают коренное население более уязвимым в условиях растущей социальной конкуренции…»

Столь же проблематичны итоги государственной политики в сфере языка и культуры. «Состояние, в котором ныне оказались традиционная бурятская культура и язык, обусловлено целым рядом факторов общего и местного значения. Вполне естественно, что традиционная культура бурят, взращенная во многом еще в недрах патриархальных устоев, оказалась не в состоянии обеспечить материальные и духовные потребности представителей современного общества. Интернационализация культуры, стирание элементов традиционного быта – явления закономерные, происходящие во всем современном мире. Другое дело, что этот процесс нередко искусственно подстегивался. Необходимо также учесть, что процесс интернационализации в условиях советского периода представлял собой преимущественно внедрение культуры западного образца, что воспринималось аборигенным населением зачастую крайне болезненно.

Что касается факторов частного порядка, то здесь также имеются моменты субъективного характера. Это касается проводимой в 1960-70-х гг. национально-языковой политике в республике, особенно в сфере образования. Следует, однако, отметить рост научного потенциала местных ученых и значительный вклад бурятского искусства в культурную жизнь страны в целом».

Н. А. Томилов отмечает увеличение значения русского языка в общественной жизни и образовании, что приводило к снижению интереса сибирских татар к обучению детей на татарском языке. Этому способствовала и идеологическая политика, направленная на нивелирование национальных особенностей и провозглашавшая всеобщее сближение народов СССР. Начиная с конца 1940-х гг. и на протяжении последующих десятилетий занятия в большинстве школ татарских селений были переведены на русский язык, несмотря на то, что еще в 1976 г. около 70 % татар считали, что преподавание языка своей национальности в школах необходимо.

Аналогично положение дел в Якутии, где подавляющее большинство якутов стало двуязычными и достаточно свободно владеет двумя языками – якутским и русским. Русский язык находился в привилегированном положении. В старших классах все предметы (за исключением родной литературы) преподавались на русском языке. Русский язык стал и основным языком делопроизводства. Родным языком якуты пользовались ограничено: в обыденной жизни, частично в делопроизводстве районов и в литературном творчестве.

Особого внимания требуют проблемы малочисленных народов Сибири. Культуры этих народов наиболее хрупки и уязвимы. Причинами того являются, во-первых, собственно малочисленность этих народов, во-вторых, дисперсность расселения, в-третьих, традиционное хозяйство присваивающего типа. Все это плохо согласуется с внедряющейся в их жизнь и быт современной цивилизацией. Между тем, следует помнить, что эти этнические образования издавна населяли и осваивали таежные пространства Сибири и Дальнего Востока, а также тундру циркумполярной зоны.

Все эти народы достаточно пострадали от советского «добра с кулаками». Однако хуже всех пришлось тем народам, на традиционной территории обитания которых были обнаружены запасы стратегического сырья – нефти и газа. Это ханты, манси, селькупы, лесные и тундровые (ямальские) ненцы.

Еще в начале индустриального освоения таежной зоны Западной Сибири (60-е годы ХХ в.) большая беда постигла народы региона в процессе ликвидации “неперспективных” селений вместе с маленькими таежными колхозами. При этом совершенно не учитывалась специфика традиционно сложившегося дисперсного расселения аборигенов тайги и объективные причины этого явления.

В новых условиях, в отрыве от испокон века используемых мест промысла, не имея специальностей индустриального профиля, немалая часть аборигенов тайги подверглась люмпенизации. Такая участь постигла не только манси, но и хантов, селькупов и другие малочисленные народы. Как пишет выдающийся исследователь Сибири З.П. Соколова: «На проведение в жизнь государственной политики, строительство поселков, домов были отпущены большие средства. Чтобы занять население, живущее в поселках и оторванное от угодий, стали внедрять клеточное звероводство, животноводство и овощеводство. Эти занятия были непривычными и нерентабельными в условиях Севера. Они охватывали лишь часть населения поселка…».

Известные этнографы – сибиреведы В.М. Кулемзин и Н.В. Лукина по поводу результатов промышленного освоения Сибири с болью отмечают (речь идет о хантах и манси), что «по документам 1988 г. за предыдущие 15 лет изъято и выведено из строя более 30 % охотничьих угодий; из-за вырубки сосновых боров в Кондинском и Ханты-Мансийском районах в четыре раза сократилось поголовье дикого северного оленя; в Березовском районе нарушено восемь маршрутов каслания оленей; выведено из рыбохозяйственного оборота 28 речек. Наибольший урон окружающей среде наносят аварии на объектах нефте- и газодобычи. В 1986 г. только по Нижневартовскому району произошло 17 аварий с общим выходом около 2,5 тыс. т. нефти в водоемы…».

Залогом существования культуры является межпоколенная трансляция культурного достояния народа. Для традиционного общества характерна ситуация «домашней академии» – дети, находясь с родителями, во всевозможных жизненных ситуациях совершенно естественно постигают приемы и навыки хозяйственной деятельности, мировоззренческие установки, морально-этические нормы. В советское время, начиная с 1930-х гг., была введена интернатная система обучения детей, предполагавшая изъятие детей из семей на период обучения (за исключением каникулярного времени). Коренное население пыталось противостоять этой неестественной ситуации. Родители не отдавали детей в интернаты или при первой возможности забирали их оттуда. Известное казымское восстание 1933 г. было в значительной мере связано именно с попыткой коренного населения не допустить обучения детей вдали от семьи (разумеется, причины восстания гораздо глубже – они определялись неприятием аборигенами нововведений советской администрации).

Конечно власть победила. Дети, будучи оторванными от родной культуры, в массе были обречены стать маргиналами, не постигшими в должной мере ценностей ни собственной, ни русской культуры, в контексте которой велось (и ведется) обучение.

Государственная политика по отношению к народам Сибири, отнюдь не способствовала гармоничному развитию духовной культуры. Не было осознано, что уровень социально-экономического развития малочисленных народов Сибири обуславливал нерасчлененность в духовной сфере религиозно-мифологического и рационального начал. С еще большим рвением, чем миссионерами XVIII в., искоренялись традиционные обряды, фольклор, разрушались святилища. Вплоть до середины 1980-х гг., например, ляпинским манси под страхом административных наказаний запрещалось проводить медвежьи праздники; в глубокой тайне проводились традиционные обряды на культовых местах. Такое отношение со стороны властей деформировало культуру народа, способствовало забвению традиционных норм морали, прерывало межпоколенную трансляцию этнической культуры, провоцировало возникновение у молодежи нигилистического отношения к истории и культуре собственного народа, утрату родного языка.

Если вести речь о цивилизационном аспекте взаимодействующих культур коренного населения Сибири и безмерно преобладающего по численности иноэтничного окружения, сопряженного с властью, то трансформацию культур сибирских аборигенов можно охарактеризовать как «заимствование поневоле». Это относится к изменениям в характере расселения, организации хозяйственной деятельности, воспитании детей и т.д.

Однако традиционная культура многих народов Сибири еще не полностью исчезла. В значительной мере сохранились производственные приемы и навыки, островки духовной культуры. Для системного восстановления этого наследия народы Сибири нуждаются в помощи государства. При этом необходимо прежде всего учитывать волеизъявление самих людей. Той части молодежи, которая стремится к интеграции в индустриальное и постиндустриальное общество, необходимо создать условия для максимально безболезненного протекания этого процесса (обеспечить возможность получения образования в учебных заведениях соответствующих профилей, работы в регионах традиционного обитания, реальных перспектив профессионального роста и служебной карьеры).

Для традиционно ориентированного большинства необходимо обеспечить условия, при которых промысловая деятельность даст реальную возможность достойного существования. Прежде всего, необходимо поддерживать стремление коренного населения восстановить складывающуюся веками систему расселения таежных охотников и рыболовов в небольших поселках, снабженных необходимой инфраструктурой. Только это позволит людям заниматься эффективной охотой и рыболовством и одновременно находиться в период промысла на досягаемом расстоянии от постоянного жилища. С этим напрямую связаны признание за коренным населением преимущественного права землепользования, появление однозначно воспринимаемых законодательных актов по этому поводу.

Надо сказать, что это находится в поле зрения созданных национальной интеллигенцией ассоциаций, таких как «Спасение югры» в Ханты-Мансийском и «Ямал – потомкам» в Ямало-Ненецком автономных округах. В Томской области ханты и селькупы создали общество «Колта–куп» («Обской человек») и др.

Очень важно, что и органы управления высокого уровня не остаются в стороне от решения проблемы юридического обеспечения прав коренного населения на промысловые угодья. Так, совсем недавно (май 2002 г.) в резиденции Полномочного представителя Президента РФ в Сибирском федеральном округе Л.В. Драчевского состоялся семинар, на который были приглашены представители коренных народов. Много и обстоятельно, с конкретными предложениями говорилось по вышеуказанному вопросу, был принят соответствующий документ, который должен быть рассмотрен высшими властными структурами.

Решение вопроса «о земле» весьма важно, но не достаточно. Дело в том, что за последние годы народы Сибири (как и другие народы России) обеднели, многие не имеют необходимых орудий и средств производства. Понятно, что государство не может дарить снегоходы (транспортное оленеводство почти повсеместно исчезло, утрачены и его навыки), ружья, моторные лодки, лодочные моторы, капроновые сети и т.д. Но есть форма продажи в лизинг или, если угодно, в рассрочку. Если снабдить таким способом промысловика, то у него будет реальная возможность охотиться и рыбачить. Сдавая добычу не заезжему скупщику, а приемщику, работающему на государство, он в течение 5-6 лет сможет рассчитаться с государством. Разумеется, такая форма государственной помощи должна быть исключительно адресной; дело местной власти – выявить толковых, добросовестных, работящих людей из числа лиц коренной национальности.

И последний штрих. Для нормального воспроизводства этнически полноценного населения необходимо заменить школы-интернаты малокомплектными школами, размещенными в национальных селениях.

Представляется, что этот комплекс мер сможет обеспечить выживание традиционных культур народов Сибири и их относительно безболезненное взаимодействие с неудержимо наступающей цивилизацией.

Список литературы

1. «Страницы истории советского общества» под редакцией А.Т. Кинкулькина; Москва, 1989

2. «История советского государства». Н.Верт

3. «Что это было? Размышления о предпосылках и итогах того, что случилось с нами в 30-40-е годы» Л.А. Гордон, Э.В. Клопов; Москва, 1989

4. «Путь к социализму. Трагедия и подвиг» А.И. Колганов; Москва, 1990

5. «История России в вопросах и ответах. Курс лекций» С.А. Кислицын; Ростов-на-Дону, 1997