Новейшие исследования важнейших сражений Великой Отечественной войны

Новейшие исследования важнейших сражений Великой Отечественной войны

Содержание

Введение

1. Новейшие исследования причин Великой Отечественной войны

2. Сталинградская битва: новые подходы

3. Новая правда о Курской битве

Заключение

Список используемой литературы

Введение

С 1990-х годов в отечественной историографии начался новый этап, характеризующийся созданием условий для дальнейшего углубления знаний о войне, возможностью критического осмысления достижений предшествующего периода. Разнообразие подходов при изучении важнейших проблем и изложении взглядов, освоение российскими историками новых пластов зарубежной литературы в целом положительно сказались на объективном освещении малоизученных страниц Великой Отечественной войны.

Наряду с методологическим и идеологическим плюрализмом важнейшей предпосылкой совершенствования представлений стала существенно возросшая источниковая база исследований. Подготовка и публикация десятков сборников архивных материалов значительно облегчили историкам работу над всеми без исключения проблемами истории войны, предоставив возможность детального изучения многих ранее практически не рассматривавшихся сюжетов. Особым образом следует отметить уникальную серию «Русский архив: Великая Отечественная война 1941—1945 гг. Документы и материалы», работа над которой ведется коллективом Института военной истории МО РФ с 1993 года. За прошедшие десять лет было издано несколько десятков томов, материалы которых освещают деятельность высших органов политического и военного руководства страны, подготовку и осуществление важнейших стратегических операций, решение задач обеспечения и поддержания боевой готовности войск, организацию формы и методы партизанской борьбы, судьбу советских и иностранных военнопленных и многие другие вопросы. Целью контрольной работы является изучение новейших исследований Великой Отечественной войны (по исторической литературе 1990 – 2000-х гг.)

В связи с поставленной целью необходимо решить следующие задачи:

¾      рассмотреть основные причины Великой Отечественной войны;

¾      изучить новейшие исследования о Сталинградской и Курской битвах.

1. Новейшие исследования причин Великой Отечественной войны

Без учета геополитических и цивилизационных факторов невозможно сегодня серьезное теоретическое осмысление проблем, связанных с причинами нападения Германии на Советский Союз. В советской литературе на первый план выдвигались трактовки, содержание которых ограничивалось указанием на классовый характер Великой Отечественной войны. При освещении целей германского вторжения акцент делался на стремлении уничтожить социализм в СССР. Осмысление известных документов программного содержания — плана «Барбаросса», директив по плану «Ост», и других — затруднялось необходимостью следовать сложившимся идеологическим клише. Десятилетиями складывавшийся в Германии «образ врага» включал представления о вечности борьбы германцев против славян, культурном призвании и праве европейцев господствовать на Востоке. В этой системе координат Советский Союз (Россия) рассматривался как законная добыча западноевропейских держав, которым предстояло «закончить войну», расчленив СССР и установив над его народами свое колониальное господство.

Таким образом, сегодня речь идет о помещении событий Великой Отечественной войны в широкий всемирно-исторический контекст, рассмотрение ее как имеющего вековую историю противостояния России и Европы. В.И. Дашичев, в частности, подчеркивает, что захватнические планы нацистского руководства по своему характеру и направленности являлись прямым продолжением старых экспансионистских замыслов, восходящих к временам еще кайзеровской империи. Таким образом, стремление нацистов к первенству в Европе, воссозданию в новых условиях Священной «империи германской нации» предстает в современной литературе как итог предшествующего исторического развития. Игнорирование этих обстоятельств, сведение сути мирового конфликта середины ХХ века к столкновению «нацизма с большевизмом» с точки зрения современных представлений выглядит поверхностным. В то же время, начиная с периода «перестройки», в российской историографии появилось течение, заимствовавшее основные тезисы некоторых школ и течений зарубежной историографии. В частности, распространение получило представление о том, что главным содержанием мировой истории после Первой мировой войны была борьба «за либеральную демократию» против двух тоталитарных идеологий — фашизма и коммунизма (сформулированное главным образом в англоязычной литературе в период «холодной войны»).

Тезис о тождестве гитлеризма и большевизма, «родстве» третьего рейха и «сталинского» СССР в начале 1990-х годов активно использовался в отвечавшей определенному политическому заказу публицистике и внедрялся в общественное сознание. Прежде всего, внимание обращалось на поверхностное сходство использовавшихся технологий легитимации политического порядка, в том числе репрессивных мер, способов взаимодействия государственного и партийного аппарата и т.п. Утверждение подобных взглядов в историографии второй мировой войны происходило за счет привлечения исторического материала, относящегося к периоду 1939—1941 годов, прежде всего советско-германских договоренностей лета-осени 1939 года и прилагавшихся к ним секретных протоколов. Эти и другие события интерпретировались как подтверждение внутреннего сходства «тоталитарных режимов», сначала сотрудничавших, а затем столкнувшихся из-за обоюдных агрессивных устремлений. В результате во многих постсоветских исторических сочинениях в разных вариациях повторяются обвинения СССР в экспансионизме, обусловленном либо стремлением к мировой коммунистической революции, либо «имперскими амбициями» сталинского руководства. С точки зрения этой концепции, СССР не только не стремился к сохранению мира в Европе, но и активно содействовал обострению международной напряженности и, в конечном счете, сползанию мира в войну. В этом контексте в 1990-е годы повторялись попытки ревизовать историческую ответственность Германии за нападение на СССР, распространялись выдумки о подготовке Советским Союзом нападения на Германию в 1941 году[1].

Изучение места и роли СССР в мировой политике в 1920-е — 1930-е годы, степени ответственности руководителей Советского государства за постепенное сползание мира к войне и обстоятельств ее развязывания оставалось в центре внимания историков, специализирующихся на истории международных отношений, начиная с дискуссии вокруг секретных протоколов к советско-германскому договору 23 августа 1939 года. Большинство современных ученых, опираясь на достижения предшественников, развивают реалистический взгляд на успехи и просчеты советской внешней и внутренней политики в 1930-е годы, подчеркивая в то же время незаинтересованность советского руководства в обострении международной обстановки. Это связывается с тем, что в межвоенный период возникла реальная угроза объединения наиболее развитых в экономическом отношении держав против СССР. Важнейшая задача советской внешней политики в 1920—1930-е гг., таким образом, заключалась в том, чтобы найти союзников, не допустить сплочения могущественных противников на антисоветской платформе и не допустить (или, по крайней мере, максимально отсрочить) вступление страны в войну. Этот подход методологически основан на представлениях о конфликте национально-государственных интересов как основной пружине международных отношений в Новое и Новейшее время, и является, в общем, традиционным для отечественной историографии внешней политики СССР. Советская историография, несмотря на определенную идеологизацию, по своим метологическим приемам в целом продолжала традиции дореволюционного позитивизма. Действительно, лучшие достижения историографии предшествующего периода — в частности, тщательно документированные работы В.Я. Сиполса, дополненные и переработанные автором в 1990-е годы с учетом расширения источниковой базы, никак не могут рассматриваться как «устаревшие», несмотря на сохранение в ряде аспектов типично советской терминологии, и вполне соответствуют современным требованиям и уровню развития науки[2]. Тем более это относится к новейшим трудам А.А. Кошкина, М.Ю. Мягкова, А.С. Орлова, О.А. Ржешевского, В.В. Соколова, В.М. Фалина, а также ряда других авторов, творчески осваивающих категории геополитики в применении к исследованию внешнеполитической деятельности СССР в 1930-х — 1940-х годах. В частности, получает обоснование тезис о том, что советская внешняя политика формировалась под влиянием тех базовых геополитических императивов, которые действовали на протяжении столетий российской истории, изменение же общественно-политического строя сказалось главным образом на идеологическом и пропагандистском обосновании тех или иных конкретных акций. Наибольшие споры вызвала интерпретация содержания некоторых из этих документов, известных как «Соображения по плану стратегического развертывания Красной Армии». Вариант «Соображений», датируемый маем 1941 года, был истолкован многими историками как план превентивного (упреждающего) удара. Кроме того, содержание развернувшейся дискуссии затемнялось использовавшейся терминологией: сторонники версии о подготовке Советским Союзом «упреждающего удара» употребляли это понятие как синоним нападения (агрессии), что затрудняло взаимопонимание участников дискуссии и в конечном итоге мешало разрешению конкретных вопросов: в частности, можно ли считать его «действующим» документом и т.п. В советское время показу несостоятельности тезиса о превентивном характере гитлеровского нападения 22 июня 1941 года историками уделялось немало внимания. В то же время, в литературе, посвященной этой проблеме, зачастую не проводилось четкой грани между «превентивной войной» в том значении, которое вкладывалось в это понятие идеологами гитлеризма, и «превентивным ударом» как специальным военным термином, что сегодня приводит к определенным трудностям в анализе, как самой проблемы, так и посвященной ей историографии. Очевидно, что существует принципиальная разница между «превентивной войной», о которой десятилетиями твердила западногерманская правоконсервативная историография, и «превентивным ударом», дискуссия по поводу которого была навязана российским историкам в первой половине 1990-х годов. Интерпретируя известные «Соображения...» Генштаба как предложение нанести упреждающий удар, российские исследователи имеют в виду военную операцию, предпринимаемую в оборонительных целях ввиду изготовившегося к агрессии (или уже начавшего ее) противника[3]. Аргументация же тех авторов, которые использовали это выражение как синоним нападения, не мотивированного внешней угрозой, была расценена как недостаточно убедительная. Прежде всего, было обращено внимание на неоправданное отождествление в работах этих историков понятий «наступление» и «агрессия». Если не путать нанесение упреждающего агрессора удара, совершаемого в целях обороны, с наступлением в целях завоевания, то необходимо признать, что в «Соображениях...» Генерального штаба Красной армии невозможно увидеть план, который бы соответствовал «экспансионистским устремлениям» советского руководства.

Из его текста отчетливо видно, что советское командование исходило из признания угрозы со стороны Германии, оценивало ее войска как изготовившиеся для нападения и свои действия рассматривало как ответные. Более того, «наступательный характер» советской военной доктрины и документов планирования в принципе не может свидетельствовать в пользу того, что советским руководством было принято решение о нападении на Германию летом 1941 года (или в какой другой «подходящий» момент).

2. Сталинградская битва: новые подходы

Сталинградская битва продолжает привлекать большое внимание историков и писателей, как в нашей стране, так и за ее пределами.

Среди вышедших в последнее время книг выделяются сборник документальных материалов «Сталинградская битва», подготовленный авторским коллективом Министерства обороны РФ под руководством генерал-лейтенанта В.А. Жилина, и сборник документов из архива ФСБ России «Сталинградская эпопея»[4]. Из исследовательских работ следует отметить монографию ирландского историка Дж. Робертса «Сталинград. Битва, которая изменила историю», а также работу историка из США А. Аксела «Герои России», одна из глав которой посвящена герою Сталинграда снайперу Василию Зайцеву[5].

Продолжающееся изучение Сталинградской битвы, появление в последние годы новых документов и мемуарных свидетельств расширило базу исторических исследований, дало возможность существенно дополнить представления историков о характере и ходе военного противоборства на советско-германском фронте летом 1942 – зимой 1943 года.

Традиционно считается, что битва за Сталинград продолжалась 200 суток (17.07.1942 – 2.03.1943). В новейшей литературе, однако, встречается предложение включить в ее хронологические рамки оборонительные действия советских войск на Воронежском и Донбасском направлениях, начиная с 28 июня. В этот день ударная группировка армейской группы «Вейхс» перешла в наступление против войск Брянского фронта, — была начата «главная операция» летней кампании 1942 года, планом которой предусматривалось овладение Сталинградом и нефтеносными районами Кавказа[6].

В развернувшемся ожесточенном сражении участвовали миллионные армии, многие тысячи единиц боевой техники. Чрезвычайно велики были потери сторон. Войска Германии и ее сателлитов потеряли 1,5 млн. человек (что составило примерно четвертую часть действовавших на советско-германском фронте сил), Красная армия – 1 млн. 130 тыс. человек[7]. Поражение под Сталинградом явилось настоящей катастрофой для стран фашистского блока. В то же время стало ясно, что победа антигитлеровской коалиции неминуема. Во всем мире Сталинград стал восприниматься как символ стойкости советского народа, символ победы над фашизмом.

Окружение и разгром советскими войсками вражеской группировки под Сталинградом справедливо признается решающим событием, предопределившим изменение военно-стратегической обстановки в пользу стран антигитлеровской коалиции и знаменовавшим коренной перелом в ходе Великой Отечественной. В то же время в современной литературе контрнаступление под Сталинградом (операция «Уран») предлагается рассматривать в общем контексте наступательных замыслов Ставки ВГК. В частности, внимание историков привлечено к сражениям на Центральном направлении, а именно 2-й Ржевско-Сычевской операции (операции «Марс»), проводившейся войсками Западного и Калининского фронтов в ноябре—декабре 1942 года. В прежние годы эта операция не получила достаточного освещения в отечественной историографии. Оживление интереса к вопросу о значении событий в районе Ржевского выступа для исхода Сталинградской битвы в настоящее время не в последнюю очередь связано с появлением монографии американского историка Д. Глэнца «Крупнейшее поражение маршала Жукова», в которой операции «Марс» приписывается самостоятельное значение, и она рассматривается как равнозначная по масштабу и значению операции «Уран». Согласно Глэнцу, окружение и разгром 9-й армии вермахта под Ржевом должно было наряду с наступлением под Сталинградом стать основным звеном в цепи громких побед Красной армии зимой 1942/43 года, что могло бы привести к поражению Германии уже в 1943 году.

Д. Робертс, критикуя вслед за Глэнцем советских историков за «принижение» значения операции «Марс», обращает внимание на названия планировавшихся Ставкой ВГК операций. «Если посмотреть на замысел стратегических наступательных действий командования Красной армии в кампании 1942/43 года, — пишет он, — то можно заметить, что запланированные тогда операции располагались на карте с севера на юг точно в таком же порядке, в каком убывали от солнца те планеты, названия которых они как раз и носили – Марс, Юпитер, Сатурн и Уран». Эта точка зрения оказалась привлекательной для некоторых российских историков, согласившихся считать операцию «Марс» провальной и возложить ответственность за это на Г.К. Жукова. Действительно, ставшие известными историкам в последнее время материалы позволяют дать убедительное обоснование тезиса о тесной взаимосвязи победы под Сталинградом с развитием событий на других участках фронта, прежде всего — на западном (московском) направлении. Тем не менее, обстоятельства подготовки и проведения операции «Марс», а также некоторые важные детали (в частности, сообщение П.А. Судоплатова о том, что советской контрразведкой немцам были переданы сведения о планирующемся наступлении под Ржевом[8]), вынуждают рассматривать итоги операции «Марс» прежде всего в контексте общей ситуации на всем советско-германском фронте: несмотря на неудачу наступления под Ржевом, советское командование в целом переиграло противника в стратегическом плане, воспрепятствовав переброске немецких войск с московского направления на юг и обезопасив себя от вероятного удара вермахта на Москву.

В числе других дискуссионных вопросов истории Сталинградской битвы особое место занимает оценка приказа Народного комиссара обороны № 227 от 28 июля 1942 года об итогах первого года войны и мерах по наведению порядка и дисциплины в войсках, известного как «Ни шагу назад!» Приказ требовал укрепления дисциплины самыми жестокими мерами. Предусматривалось создание штрафных подразделений, а также заградительных отрядов, которые должны были располагаться в тылу дивизий с задачей в случае паники и беспорядочного отхода частей расстреливать на месте паникеров и трусов.[9] (Следует отметить, что формирование заградительных отрядов в Красной Армии практиковалось с сентября 1941 г.) В российской историографии соответствующие оценки Приказа № 227 получили распространение лишь недавно. В предисловии к изданному в серии «Русский Архив: Великая Отечественная» сборнику приказов Наркома обороны за 1941—1942 годы, например, предусматривавшиеся приказом № 227 мероприятия по укреплению дисциплины характеризуются как «аморальные», «циничные», «фашистские», «нечеловеческие методы принуждения русских воинов к ведению боевых действий», которым нет примеров в истории России.

Недавно рассекреченные документы ФСБ России позволяют ближе подойти к ответу на вопрос, каким образом был воспринят приказ № 227 на фронте, непосредственно в частях на передовой. Согласно докладной записке особого отдела Сталинградского фронта от 14 августа 1942 года, подавляющее большинство бойцов и командиров приняли приказ с «большим воодушевлением… Приказ поднял боевой дух личного состава частей, укрепил веру в победу…». Были отмечены высказывания ряда военнослужащих, в которых выражалось сожаление, что подобный приказ не появился раньше. Особыми отделами фиксировались также и негативные, пораженческие реакции на появление приказа, вроде: «поздно проснулись», «как отступали, так и будем отступать» и т.п. Однако не они определяли общее настроение, морально-психологическое состояние советских войск в период Сталинградской битвы. Историки и публицисты, сетующие на «антигуманный» характер Приказа № 227, избегают сопоставления действий советского командования с мерами, предпринимавшимися в армиях других воюющих стран. Соблюдение принципа историзма, помещение сталинского приказа в широкий исторический контекст немедленно выявляет беспочвенность его рассмотрения как проявления беспрецедентной жестокости, свойственной «коммунистической системе» и ее представителям, не признававшим ценности человеческой жизни и готовым поэтому громоздить по любому поводу гекатомбы трупов.

3. Новая правда о Курской битве

Курская битва занимает в Великой Отечественной войне особое место. Она продолжалась 50 дней и ночей, с 5 июля по 23 августа 1943 г. По своему ожесточению и упорству борьбы эта битва не имеет себе равных.

Если заглянуть в 4-й том Советской военной энциклопедии (СВЭ), то в статье "Курская битва" победа 5-й гв. ТА признана безоговорочно: "…12 июля в районе Прохоровки сражение было выиграно советскими войсками… Основные силы врага перешли к обороне… 13-15 июля немецко-фашистские войска продолжали атаки против частей 5-й гв. танковой и 69-й армий в районе южнее Прохоровки (на картах-схемах Курской оборонительной операции 69-я А в эти дни действовала только восточнее и юго-восточнее Прохоровки. - В.С.)". Отсюда следует, что 2-й ТК СС далее района "южнее Прохоровки" продвинуться не смог. Между тем необходимые документальные подробности (рубежи развертывания корпусов, названия населенных пунктов и др.), подтверждающие успех 5-й гв. ТА, в тексте отсутствуют. Сказано только, что "за день боя гитлеровцы потеряли до 400 танков". Схема боевых действий не прилагается. В 6-м томе СВЭ в статье "Прохоровка" также нет каких-либо подробностей встречных боев, однако подчеркнута победа советских войска (схемы сражения также нет). В учебнике для военных академий ("История военного искусства", 1984, с. 201) обнаруживается и нечто новое: "…Враг не только был остановлен, но и в последующем был отброшен на 8-10 км". Какие-либо подробности сражения традиционно не приводятся, однако потери противника составили уже "свыше 400 танков" (схемы также нет). В 1999 г. выходит новая российская Военная энциклопедия (ВЭ), в которой прежние итоговые формулировки о Прохоровском сражении ("было выиграно" и др.) из текста изъяты, а сам факт победы 5-й гв. ТА обойден молчанием (удивляет схема на вкладке: на ней вместо окончания 16.07 боев 2-го ТК севернее Прохоровки почему-то проставлена дата 12.07). Приведены только данные об уроне: 5-я гв. ТА безвозвратно потеряла 350 танков и САУ, а противник - 360 танков и штурмовых орудий. Это "…предопределило срыв наступления противника на Курск с юга… Понеся большие потери… и опасаясь окружения своих войск, вклинившихся на глубину до 35 км, противник 16 июля начал планомерный отход главных сил в исходное положение"[10].

Но вот что написал в 1987 г. академику Александру Самсонову научный сотрудник Белгородского краеведческого музея Лебедев: "…5-я гв. ТА уничтожила за три дня 150 танков противника, а не 400, как это провозглашал командарм 5-й ТА. Да и эти бои назывались в то время контрударом, а затем начали называть встречным танковым сражением. А ведь до 12 июля каждый день сражения был свирепее Прохоровки... Печать, радио, телевидение и кино фактически свели успех советских войск на Курской дуге к успехам 5-й гв. ТА у Прохоровки... До чего же мы допишемся дальше?.."

Сколько было танков и САУ у Ротмистрова к началу боевых действий в районе Прохоровки, также не все однозначно. Практически во всех изданиях, в том числе и мемуарных, называется цифра 850. Но, раскрыв фундаментальный труд "Стратегические решения и Вооруженные Силы", можно узнать, что 5-я гвардейская танковая армия имела "...5 корпусов, до 1100 машин". А о тяжелейших потерях объединения в боях у Прохоровки свидетельствует командующий Степным фронтом Иван Конев: "...Эта армия, вновь возвращенная фронту, была уже не той, какой она от нас уходила... в ней насчитывалось только 160 танков и самоходных орудий". Таким образом, без повреждений в 5-й гв. ТА осталось (с учетом восстановленных за две недели после окончания боев) порядка 14% бронированных машин[11]. Для более объективной оценки событий тех июльских дней следует уточнить боевые возможности трех танковых дивизий 2-го ТК СС, которые командующий 4-й германской танковой армией Герман Гот бросил против соединений Ротмистрова. "Лейбштандарт СС Адольф Гитлер" (1-я тд Ваффен СС), "Дас Райх" (2-я тд Ваффен СС) и "Тоттен Копф" ("Мертвая голова", 3-я тд Ваффен СС) к началу июля 1943 г., согласно всем немецким источникам, были полностью укомплектованы людьми и техникой. Соединения имели практически одинаковые численность (до 15 тыс. солдат и офицеров) и боевой состав, тяжелые танки Т-VI "Тигр" с 88-мм пушкой, танки Т-IV с новой 75-мм длинноствольной пушкой и дополнительными бортовыми экранами-"фартуками" и штурмовые орудия с 75 и 88-мм пушками (или 105-мм гаубицами). Всего во 2-м ТК СС насчитывалось около 500 танков (в том числе до 50 "Тигров", около 300 Т-IV). Командовал корпусом обергруппенфюрер СС Пауль Хауссер (1880-1972 гг., войну закончил командующим группы армий "Г" на Западном фронте, один из 159 кавалеров Рыцарского креста с дубовыми ветвями и мечами). Танковой армии Ротмистрова предстояло сразиться с лучшими (по немецким оценкам) дивизиями германской армии. Известно, что формирование 5-й гв. ТА (18-й гвардейский танковый, 29-й танковый и 5-й гвардейский механизированный корпуса и другие части, в основном оснащенные Т-34 с 76-м пушкой) закончилось всего за три месяца до начала Курской битвы. Так что, находясь в подчинении Ставки ВГК до момента передачи 9 июля 1943 г. Воронежскому фронту, армия необходимого боевого опыта практически не имела. Введенная после длительного форсированного марша в бой без должной разведки положения танковых частей противника и его отдельных подвижных противотанковых групп (8-12 88-мм ПТО с единым управлением огнем) армия понесла тяжелейшие потери. Результат боев свидетельствует о том, что критические замечания Сталина ("…ничего с танковыми армиями не получилось"), сделанные им 3 сентября 1942 г. в связи с неудовлетворительными действиями впервые организованных наших ТА, к июлю 1943 г. были учтены не в полной мере. Этот вывод в достаточной степени согласуется с мнением немецкого генерала Меллентина: "1943 год был для русских все еще периодом учебы… Лишь в 1944 году крупные русские танковые и механизированные соединения приобрели высокую подвижность и мощь и стали весьма грозным оружием в руках смелых и способных командиров". Некоторые авторы пытаются "усилить" 2-й ТК СС новыми танками "Пантера" и штурмовыми орудиями "Фердинанд" (а их летом 1943 г. дивизии Хауссера не имели) и "вводят" в его состав 11-ю тд 48-го ТК. Утверждают также, что на участке 2-го танкового корпуса СС действовал и 3-й ТК из состава группы Вернера Кемпфа, которая завязла в боях юго-восточнее Прохоровки в районе Сабынино-Казачье. В завершение этого хотелось бы выразить надежду, что о прохоровском сражении будет сказана правда: что было хорошо и что было плохо, где была победа и где была неудача. По своему военно-политическому значению Курская битва явилась крупнейшим событием как Великой Отечественной, так и всей Второй мировой войны. Курская битва – одна из наиболее славных дат в военной истории нашего Отечества, память о которой будет жить в веках.

Заключение

Таим образом, из выше написанного можно сделать вывод, что изучение истории Великой Отечественной войны относится к наиболее разрабатываемым исследовательским направлениям в современной российской историографии, что во многом объясняется ее значением для судеб страны и народа. Отразившись в историческом сознании общества, события военных лет и в последующем сказывались на его развитии, формировании определенного восприятия прошлого и современности у российских граждан.

Современная историографическая ситуация характеризуется переосмыслением или отказом от многих устаревших и мифологизированных положений в освещении различных событий и явлений прошлого. Переоценке подвергается изучение проблем Великой Отечественной войны, в их разработке проявляются новые подходы, хотя перемены в этой области научных знаний и не носят столь кардинального характера, как в исследовании ряда других сюжетов советской истории. Без критического осмысления накопленного историографического опыта невозможно понять современного положения науки, ее роли и задач в обществе. В то же время залогом дальнейшего успешного развития историографии является сохранение всего ценного, что создано историками предыдущих поколений.

Изданные в последнее десятилетие труды не просто обогащают историографию Великой Отечественной войны, но позволяют поднять военно-исторические исследования на качественно новый уровень. Созданы условия для многопланового научного изучения истории войны, исправления и дополнения, сложившихся ранее представлений. Кроме того, публикация архивных документов имеет и большую общественную значимость в качестве важнейшего средства разоблачения нередких в современной литературе недобросовестных истолкований и прямых фальсификаций фактов отечественной истории..

Список используемой литературы

1.       Аксел А. Герои России. М.: Интерстамо, 2002.

2.       Великая Отечественная война 1941—1945. Военно-исторические очерки. Кн. 2. М., 1998.

3.       Военная энциклопедия. Т. 4 — М.: Воениздат. 1999.

4.       Геополитический фактор в исторических судьбах России (о корнях германской агрессии 1941 года) // Созидательная роль Великой Победы. М.: ИФ РАН, 2000.

5.       Дашичев В.И. Стратегия Гитлера. Путь к катастрофе, 1933—1945. Т. I: Подготовка ко Второй мировой войне. 1933—1939. М.: Наука, 2005.

6.       Мельтюхов М.И. Упущенный шанс Сталина. Советский Союз и борьба за Европу: 1939—1941. М.: Вече, 2000.

7.       Мировые войны ХХ века. Кн. 4. Вторая мировая война. Документы и материалы. М., 2002.

8.       Сталинградская битва. Хроника, факты, люди.: В 2 кн. М.: ОЛМА-ПРЕСС, 2002; Cталинградская эпопея. М.: Звонница, 2000.

9.       Сталинградская битва. Хроника, факты, люди. Кн. 1. М., 2002.

10.   Сталинградская эпопея: Материалы НКВД СССР и военной цензуры из Центрального архива ФСБ. М., 2000.

11.   Сиполс В.Я. Великая Победа и дипломатия. М.: «Новина», 2000.

12.   Судоплатов П.А. Разведка и Кремль: Записки нежелательного свидетеля. М., 1996.

13.   Стратегические решения и Вооруженные Силы. Т.1. Под общ. Ред. В.А.Золотарева. М. 1995.

14.   Орлов А.С. Роковой 41-й: готовил ли Советский союз нападение на Германию? // Россия ХХI. 2001. № 3. С. 80 – 81.

[1] Мельтюхов М.И. Упущенный шанс Сталина. Советский Союз и борьба за Европу: 1939—1941. М.: Вече, 2000.

[2] Сиполс В.Я. Великая Победа и дипломатия. М.: «Новина», 2000.

[3] Орлов А.С. Роковой 41-й: готовил ли Советский союз нападение на Германию? // Россия ХХI. 2001. № 3. С. 80 – 81.

[4] Сталинградская битва. Хроника, факты, люди.: В 2 кн. М.: ОЛМА-ПРЕСС, 2002; Cталинградская эпопея. М.: Звонница, 2000.

[5] Аксел А. Герои России. М.: Интерстамо, 2002.

[6] Сталинградская битва. Хроника, факты, люди. Кн. 1. М., 2002. С. 14, 15.

[7] Великая Отечественная война 1941—1945. Военно-исторические очерки. Кн. 2. М., 1998. С. 100.

[8] Судоплатов П.А. Разведка и Кремль: Записки нежелательного свидетеля. М., 1996. С. 188.

[9] Мировые войны ХХ века. Кн. 4. Вторая мировая война. Документы и материалы. М., 2002. С. 251.

[10] Военная энциклопедия. Т. 4 — М.: Воениздат, 1999, с.361.

[11] Стратегические решения и Вооруженные Силы. Т.1. Под общ. Ред. В.А.Золотарева. М. 1995 с. 307.