Последние страницы истории романовской монархии

Последние страницы истории романовской монархии

МИНИСТЕРСТОВО ОБРАЗОВАНИЯ РОССИЙСКОЙ ФЕДЕРАЦИИ

МОСКОВСКИЙ ГОСУДАРСТВЕННЫЙ ИНСТИТУТ

РАДИОТЕХНИКИ ЭЛЕКТРОНИКИ И АВТОМАТИКИ

(ТЕХНИЧЕСКИЙ УНИВЕРСИТЕТ)

Реферат по истории

Тема: Последние страницы истории романовской монархии (лето 1914

– февраль 1917 годов)

Вариант 13.

Студент:

Группа:

Преподаватель:

МОСКВА 2000

План реферата.

I. Введение.

1). Война.

II. Последние страницы истории романовской монархии (лето 1914 – февраль

1917 годов)

1). Отношение фракций Госдумы к участию России в мировой войне. Ход войны и эволюция «ура-патриотизма».

2). Политические партии и вопрос о власти.

Противостояние Госдумы и правительства: от лозунга

«правительства доверия» к лозунгу «правительства спасения страны».

3). Николай II. Григорий Новых (Распутин).

Министерская чехарда. Дворцовый переворот правых политических сил – отстранение Николая II от власти.

Формирование Временным комитетом Госдумы Временного правительства Г. Львова. Состав Временного правительства.

4). Петросовет как оплот правосоциалистических партий.

Библиографический список.

Введение.

Война.

Из дневника Николая II:
« 19 июля 1914 года, Суббота.

Утром были обычные доклады. После завтрака вызвал Николашу
(великий князь Николай Николаевич, дядя Николая II) и объявил ему о его назначении верховным главнокомандующим вплоть до моего приезда в армию. Поехал с Аликс в Дивеевскую обитель.

Погулял с детьми. В 6 Ѕ поехали к всенощной.. По возвращении оттуда узнали, что Германия объявила нам войну. Обедали… Вечером приехал английский посол с телеграммой от Георгия (Георга V). Долго составлял с ним вместе ответ. Потом видел еще Николашу и Фредерикса.
Пил чай в 12 ј.

20 июля 1914 года, Воскресенье.

Хороший день, в особенности в смысле подъема духа. В 11 час. поехал с Мари и Анастасией (дочерьми) к обедне. Завтракали одни. В 2 ј отправились на «Александрии» в Петербург и на карете прямо в Зимний дворец. Подписал манифест об объявлении войны. Из малахитовой прошли выходом в Николаевскую залу, посреди которой был прочитан манифест и затем отслужен молебен. Вся зала пела «Спаси, Господи» и «Многие лета».

Сказал несколько слов. При возвращении дамы бросились целовать руки и немного потрепали меня и Аликс. Затем мы вышли на балкон на
Александровскую площадь и кланялись огромной толпе народа. Около 6 час. вышли на набережную и прошли к катеру через большую толпу из офицеров и публики. Вернулись в Петергоф в 7 ј. Вечер провели спокойно.» (Дневники императора Николая II).

Опубликованный на следующий день царский манифест традиционно переложил ответственность за начало войны на противоположную сторону:
«Мы, Николай Второй, Император и Самодержец Всероссийский… объявляем всем верным нашим подданным.

Следуя историческим своим заветам, Россия, единая по вере и криви со славянскими народами, никогда не взирала на их судьбу безучастно. С полным единодушием и особой силой пробудились братские чувства русского народа к славянам в последние дни, когда Австро-Венгрия предъявила Сербии заведомо неприемлемые для державного государства требования …

Вынужденные, в силу создавшихся условий, принять необходимые меры предосторожности, МЫ повелели привести армию и флот в военное положение, но, дорожа кровью и достоянием НАШИХ подданных, прилагали все усилия к мирному исходу начавшихся переговоров.

…союзная Австрии Германия, вопреки НАШИМ надеждам на вековое доброе соседство и не внемля заверению НАШЕМУ, что принятые меры отнюдь не имеют враждебных ей целей, стала домогаться немедленной их отмены и, встретив отказ в этом требовании, внезапно объявила России войну.

Ныне предстоит уже не заступаться только за несправедливо обиженную родственную НАМ страну, но оградить честь, достоинство, целостность России и положение ее среди Великих Держав. МЫ неколебимо верим, что на защиту Русской Земли дружно и самоотверженно встанут все верные НАШИ подданные.

В грозный час испытаний да будут забыты внутренние распри. Да укрепится еще теснее единение ЦАРЯ с ЕГО народом и да отразит Россия, поднявшаяся как один человек, дерзкий натиск врага…» (Новое время,
1914, 21 июля).

После опубликования манифеста о вступлении России в войну
«пятнадцать миллионов мирных русских крестьян,-- писал великий князь
Александр Михайлович, -- должны были оставить в 1914 г. домашний очаг, потому что Александр II и Александр III считали необходимым защищать балканских славян от притязаний Австрии. Вступительные слова
Манифеста… свидетельствовали о послушном сыне, распятом на кресте своей собственной лояльности…» (Великий князь Александр Михайлович.
Указ. соч., с. 148).

Красиво написал великий князь, и красиво получалось: в развязывании этой (пока еще неочевидно мировой, а, скорее, очередной балканской) войны виноват-де не Николай II, а покойные дед и отец императора. Думается, что царский родственник был бы значительно ближе к пониманию подлинных причин участия России в первой мировой бойне, если бы обратил внимание не на первые, а на последние строки манифеста. Хотя, конечно, и Николай II, так же как и его предки, отнюдь не был чужд (о чем есть свидетельства) мечтаний об установлении российского контроля за черноморско-средиземноморскими проливами.

К войне на Балканах, как отмечалось выше, готовились загодя, готовились с учетом уроков русско-японской войны. Генерал А.И.Деникин вспоминал, что «невзирая на пассивное противодействие ряда лиц, стоявших во главе военного министерства и генерального штаба, -- лиц неспособных или донельзя безразлично и легкомысленно относившихся к интересам армии, работа кипела. В течение девяти лет русская армия, не достигнув, конечно, далеко идеалов, все же сделала огромные успехи.
Можно сказать с уверенностью, что, не будь тяжкого маньчжурского урока, Россия была бы раздавлена в первые же месяцы отечественной
(имеется в виду Первая мировая) войны.

Но чистка командного состава шла все же слишком медленно. Наша мягкотелость («жаль человека», «надо его устроить»), протекционизм, влияния, наконец, слишком ригористически (строго) проводимая линия старшинства засорили списки командующего генералитета вредным элементом…» (Деникин А.И. Очерки русской смуты. М., 1991, с. 26)

В результате, как всегда, не успели, как всегда, Германия
«внезапно объявила России войну»… Эта «внезапность» германского нападения, объявленная в манифесте царя, разумеется, должна быть отнесена к традиционной отечественной политической мифологии, а неготовность России к войне – к не менее традиционной российской политической реальности. Вот что писал об этом еще один выдающийся генерал А.А.Брусилов: «Я был твердо убежден, что всемирная война неизбежна, причем, по моим расчетам, она должна была начаться в 1915 году…

Мои расчеты основывались на том, что хотя все великие державы спешно вооружались, но Германия опередила всех и должна была быть вполне готовой к 1915 году, тогда как Россия с грехом пополам предполагала изготовиться к этому великому экзамену народной мощи к
1917 году, да и Франция далеко не завершила еще своей подготовки…

В каком же положении находилась к этому времени наша армия и в какой боевой готовности в этот момент оказалась Россия…

Пехота была хорошо вооружена соответствующей винтовкой, но пулеметов было у нее чрезмерно мало… …минимально необходимо было иметь… на дивизию…160 пулеметов. В дивизии же было всего 32 пулемета.
Не было, конечно, бомбометов, минометов и ручных гранат…

… Что касается артиллерии, то в ее организации были крупные дефекты, и мы в этом отношении значительно отставали от наших врагов…

Конечно, никто в то время не предполагал, что на всех фронтах миллионные армии в скором будущем глубоко закопаются в землю и перейдут к той системе войны, которая столь осмеивалась в японскую кампанию……нужно признать, что… пехота наша обучалась в мирное время самоокапыванию отвратительно, спустя рукава, и вообще саперное дело в армии было скверно поставлено…

Воздушные силы в начале кампании были в нашей армии поставлены ниже всякой критики. Самолетов было мало, большинство их были слабые…
Знаменитые «Ильи Муромцы», на которые возлагалось столько надежд, не оправдали себя… Дирижаблей у нас в то время было всего несколько штук, купленных по дорогой цене за границей… В общем… по сравнению с нашими врагами мы технически были значительно отсталыми, и, конечно, недостаток технических средств мог восполняться только лишним пролитием крови (что, собственно, и произошло)…» (Брусилов А.А. Мои воспоминания. М., 1983, с. 48-52, 56-58).

Отношение фракций Госдумы к участию России в мировой войне.

Ход войны и эволюция «ура-патриотизма».

Отношение россиян к такой «неожиданной» и неожиданно
«отечественной» войне было неоднозначным. Например, задавшись вопросом: «Как принята вообще в России война 1914 года?», кадетский лидер П.Милюков дал следующий ответ: «Сказать просто, что она была
«популярна», было бы недостаточно…Конечно, в проявлениях энтузиазма – и не только казенного, -- не было недостатка, особенно вначале.
Рабочие стачки – на время – прекратились. Не говорю об уличных и публичных демонстрациях. Что касается народной массы, то ее отношение, соответственно подъему ее грамотности, было более сознательное, нежели отношение крепостного народа к войнам Николая I или даже освобожденного народа к освободительной (русско-турецкой) войне
1877—1878 гг., увлекшей часть нашей интеллигенции. Но в общем набросанная нашим поэтом картина – в столицах «гремят витии», а в глубине России царит «вековая тишина» -- эта картина оставалась верной. В войне 1914 года «вековая тишина» получила распространенную формулу в выражении: «Мы – калуцкие», то есть до Калуги Вилигельм не
Дойдет» (Милюков П.Н. Воспоминания. М., 1991, с. 390—391).

Последнее не покажется преувеличением, если вчитаться в следующие строки генерала А. Брусилова: «Если бы в войсках (до войны) какой-либо начальник вздумал объяснить своим подчиненным, что наш главный враг – немец, что он собирается напасть на нас, то этот господин был бы немедленно выгнан со службы, если только не предан суду. Если в меньшей степени мог бы школьный учитель проповедовать любовь к славянам и ненависть к немцам. Он был бы сочтен опасным панславистом, ярым революционером и сослан в туруханский или нарымский край.
Очевидно, немец, внешний или внутренний, был у нас всесилен, он занимал самые высшие посты…

… Даже после объявления войны прибывшие из внутренних областей
России пополнения совершенно не понимали, какая это война свалилась им на голову. Сколько раз спрашивал я в окопах, из-за чего мы воюем, и всегда неизбежно получал ответ, что какой-то там Эрц-Герц-Перц
(австрийский эрцгерцог Франц Фердинанд) с женой были убиты, а потому австрияки хотели обидеть сербов. Но кто же такие сербы – не знал почти никто, что такое славяне – было также темно, а почему немцы из-за
Сербии вздумали воевать, было совершенно неизвестно. Выходило, что людей вели на убой неизвестно из-за чего, то есть по капризу царя…

… Чем был виноват наш простолюдин, что он не только ничего не слыхал о замыслах Германии, но и совсем не знал, что такая страна существует, зная лишь, что существуют немцы, которые обезьяну выдумали, и что зачастую сам губернатор – из этих умных и хитрых людей. Солдат не только не знал, что такое Германия и тем более
Австрия, но он понятия не имел о своей матушке России. Он знал свой уезд и, пожалуй, губернию, знал, что есть Петербург и Москва, и на этом заканчивалось его знакомство со своим отечеством. Откуда же было взяться тут патриотизму, сознательной любви к великой родине!»
(Брусилов А.А. Указ. соч., с. 70-71).

Поскольку правительству оказалось недосуг заниматься географическим, историческим и политическим образованием народа, или оно сочло это излишним, то естественно, что трудную и опасную в условиях начала войны задачу объяснения населению России того, что же происходит, взяла на себя оппозиция, прежде всего социалистическая.

Уже 26 июля 1914 года при голосовании в IV Государственной думе
(начала работать в ноябре 1912 года. Из 442 депутатов: октябристов и примыкавших к ним – 98, националистов и умеренно правых – 88, правых и примыкавших к ним – 65, группа центра – 33, кадетов и примыкавших к ним – 59, прогрессистов /занимали промежуточную позицию между октябристами и кадетами/ и примыкавших к ним – 48) по вопросу о предоставлении военных кредитов правительству, фракция эсдеков (и правого /8 депутатов/ и левого /6 депутатов/ ее крыла) выступила со следующей декларацией о войне: «Настоящая война, порожденная политикой захватов, является войной, ответственность за которую несут правящие круги всех воюющих теперь стран. Пролетариат, постоянный защитник свободы и интересов народа, во всякий момент будет защищать культурные блага народа от всяких посягательств, откуда бы они не исходили – извне или изнутри. Но когда раздаются призывы к единению народа с властью, мы, констатируя, что народы России, так же как и все народы, вовлечены в войну помимо своей воли, по вине их правящих кругов, считаем нужным подчеркнуть все лицемерие и всю беспочвенность этих призывов к единению.

Не может быть единения народа с властью, когда она не является исполнительницей сознательной воли народа, когда народная масса, на которую ложится все бремя войны, бесправна, когда рабочая и крестьянская печать задушена, когда рабочие организации разгромлены, когда тюрьмы переполнены борцами за свободу и счастье народа и когда мы только что пережили расстрел петербургских рабочих войсками и полицией (незадолго до вступления России в войну на улицах Петербурга впервые с 1905 года вновь появились баррикады. Для снятия внутриполитического напряжения и предотвращения взрыва народного возмущения правительство срочно нуждалось в обнаружении врага
Российского государства. Революционеры на эту роль уже не подходили.
Требовался враг внешний, угроза со стороны которого сплотила бы народ вокруг власти.). Не может быть единения с властью и тех многочисленных народностей России, которые подвергаются национальным преследованиям и живут в атмосфере насилия и угнетения… Мы выражаем глубокое убеждение в том, что эта война окончательно раскроет глаза народным массам
Европы на действительный источник насилия и угнетения, от которых они страдают, и что теперешняя вспышка варварства будет в то же время и последней вспышкой» (Большевистская фракция IV Государственной думы.
Л., 1938, с. 507-508). О присоединении к этой декларации социал- демократов подумывал и лидер трудовиков (10 депутатов) А.Ф. Керенский, но раздумал.

Позднее, когда правое крыло эсдеков перешло на ставшие в политических кругах популярными позиции оборончества (т.е. временного приоритета решения внешнеполитических задач по отношению к внутриполитическим), В. Ленин от имени ЦК РСДРП сформулировал конкретные задачи, методы и цели борьбы пролетариата с
«империалистической» войной: «Обе группы воюющих стран нисколько не уступают одна другой в грабежах, зверствах и бесконечных жестокостях войны, но чтобы одурачить пролетариат и отвлечь его внимание от единственной действительно освободительной войны, именно гражданской войны против буржуазии как «своей» страны, так и «чужих» стран, для этой высокой цели буржуазия каждой страны ложными фразами о патриотизме старается возвеличить значение «своей» национальной войны и уверить, что она стремится победить противника не ради грабежа и захвата земель, а ради «освобождения» всех других народов, кроме своего собственного…

Задачей с.-д. Каждой страны должна быть в первую голову борьба с шовинизмом данной страны. В России этот шовинизм всецело охватил буржуазный либерализм («кадеты») и частью народников вплоть до с.-р.
(эсеров) и «правых» с.-д.(меньшевиков)…

Ближайшим политическим лозунгом с.-д. Европы должно быть образование республиканских Соединенных Штатов Европы, причем в отличие от буржуазии, которая готова «обещать» что угодно, лишь бы вовлечь пролетариат в общий поток шовинизма, с.-д. будут разъяснять всю лживость и бессмысленность этого лозунга без революционного низвержения монархий германской, австрийской и русской. В России задачами с.-д. ввиду наибольшей отсталости этой страны, не завершившей еще своей буржуазной революции, должны быть по-прежнему три основные условия последовательного демократического преобразования: демократическая республика (при полном равноправии и самоопределении всех наций), конфискация помещичьих земель и 8-мичасовой рабочий день.
Но во всех передовых странах война ставит на очередь лозунг социалистической революции…

Превращение современной империалистической войны в гражданскую есть единственно правильный пролетарский лозунг…» (Ленин В.И. Полн. собр. соч., т. 26, с. 16-17, 21-22).

Как видим, в 1914 году о «социалистической революции» в России В.
Ленин речи еще не вел «ввиду наибольшей отсталости этой страны».

Отрезвление от оборончества и ура-патриотизма во всех слоях населения, среди всех политических сил наступило в России примерно через год после начала войны. Вслед за разгромом в Восточной Пруссии элитных частей русской армии (1914) и утраты в итоге кампании 1915 года ряда территорий (Польша, часть Прибалтики и т.д.), вряд ли компенсировавшейся успехом в Закавказье, война постепенно стала приобретать характер позиционной, а следовательно, очевидно длительной войны. Теперь все должны были решить внутренние мобилизационные ресурсы воюющих государств, проще говоря, численность населения, стратегические запасы, уровень продовольственного самообеспечения и промышленная мощь страны. Последнее резко повышало политическую значимость и роль буржуазии. Для России это означало актуализацию и обострение вопроса о власти.

Политические партии и вопрос о власти. Противостояние Госдумы и правительства: от лозунга «правительства доверия» к лозунгу

«правительства спасения страны».

Неудивительно, что именно тогда буржуазное большинство Госдумы задумалось о «…последней попытке найти мирный исход из положения, которое с каждым днем становилось все более грозным. Средство, для этого употребленное, состояло в образовании, в пределах законодательных учреждений, большинства народного представительства, которое взяло бы в свои руки руководство дальнейшими событиями. Момент для такой попытки был довольно благоприятен (лето 1915 года).
Настроение в обеих палатах сложилось однородное, несмотря на различия политических партий. Это был своего рода суррогат «священного единения» -- после того, как оно было разрушено между правительством и страной. Но предстояло превратить это настроение в политический факт»
(Милюков П.Н. Воспоминания, с. 404).

«Политический факт» состоялся 22 августа 1915 года, когда 236 депутатов Госдумы и 3 группы членов Госсовета подписали соглашения об образовании Прогрессивного блока, заявив: «Нижеподписавшиеся представители фракций Государственной Думы, исходя из уверенности, что только сильная, твердая и деятельная власть может привести отечество к победе и что такою может быть власть, опирающаяся на народное доверие и способная организовать активное сотрудничество всех граждан, пришли к единогласному заключению, что важнейшая и насущнейшая задача создания такой власти не может быть осуществлена без выполнения следующих условий:

Создание объединенного правительства из лиц, пользующихся доверием страны и согласившихся с законодательными учреждениями относительно выполнения в ближайший срок определенной программы.

Решительное изменение применявшихся до сих пор приемов управления, основывавшихся на недоверии к общественной самодеятельности, в частности: а) строгое проведение начала законности в управлении; б) устранение двоевластия военной и гражданской власти в вопросах, не имеющих непосредственного отношения к ведению военных операций; в) обновление состава местной администрации; г) разумная и последовательная политика, направленная на сохранение внутреннего мира и устранение розни между национальностями и классами…» (цит. по:
Милюков П.Н. Тактика фракции Народной свободы во время войны. Пг.,
1916, с. 33).

Николай II. Григорий Новых (Распутин). Министерская чехарда.

Дворцовый переворот правых политических сил – отстранение Николая II от власти. Формирование Временным комитетом Госдумы Временного правительства Г. Львова. Состав Временного правительства.

Но дело не ограничивалось лишь требованием формирования правительства «народного доверия», т.е. подконтрольного Госдуме. Члены блока предложили и весьма характерный персональный состав этого правительства (впоследствии почти полностью реализованный в виде
Временного правительства князя Г. Е. Львова, что, на наш взгляд, говорит о принципиальной приемлемости для буржуазного большинства IV
Госдумы сотрудничества с чуть прикрытым флером представительности самодержавием. Предложенный состав правительства выглядел так: «… премьер – Родзянко, министр внутренних дел – Гучков, министр иностранных дел – Милюков, министр финансов – Шингарев, путей сообщения – Некрасов, торговли и промышленности – Коновалов, главноуправляющий земледелием и землеустройством – Кривошеин, военный министр – Поливанов, морской – Савич, государственный контролер –
Ефремов, министр просвещения – гр. Игнатьев, обер-прокурор Синода – В.
Львов» (Утро России, 1915, 13 августа).

Однако вместо установления контроля за исполнительной властью думская оппозиция неожиданно получила не права, а прямую ответственность за ход войны. Правительство ловким маневром включило парламентариев в состав государственного органа, создав Особое совещание для обсуждения и объединения мероприятий по обороне государства. Положение об Особом совещании по обороне (17, 30 августа
1915 года) гласило: «1. Для обсуждения и объединения мероприятий по обороне государства и для обеспечения армии и флота предметами боевого и прочаго материальнаго снабжения учреждается, под представительством
Военного Министра, Особое совещание.

К предметам ведения Особого Совещания, в частности, относятся:
1) высший надзор за деятельностью всех правительственных заводов, арсеналов и мастерских, а также частных заводов и иного рода промышленных предприятий, изготовляющих предметы боевого и прочаго материальнаго снабжения армии и флота;
2) содействие образованию новых заводов и иного рода промышленных предприятий;
3) распределение необходимых, в видах снабжения армии, заказов между русскими и иностранными заводами и иного рода промышленными предприятиями…
2. Особое Совещание есть высшее государственное установление. Никакое правительственное место или лицо не дает Особому Совещанию предписаний и не может требовать от него отчета…
3. В состав Особаго Совещания входят: 1) Председатель Государственнаго
Совета; 2) Председатель Государственной Думы; 3) девять Членов
Государственнаго Совета и девять членов Государственной Думы… 4) представители от министерств; Морскаго, Финансов, Путей Сообщения…; 5) пять представителей от Военнаго Министерства…; 6) представители
Всероссийских земскаго и городскаго союзов (контролировавшихся кадетами), по одному от каждого…; 7) четыре представителя Центральнаго военно-промышленного комитета (находившегося под контролем октябристов)…» (Особые совещания и комитеты военного времени: Свод законов. Пг., 1917, с.7-9).

Увертливость правительства возмутила думскую оппозицию. Тем более что вышеизложенное совпало с устранением с поста Верховного главнокомандующего популярного в Думе великого князя Николая
Николаевича и самоназначением 23 августа на этот пост императора
Николая II, в связи с чем А. Деникин писал: «В августе 1915 года государь, под влиянием кругов императрицы и Распутина, решил принять на себя верховное командование армией. Этому предшествовали безрезультатные представления восьми министров и некоторых политических деятелей, предостерегавших государя от опасного шага.
Официальными мотивами выставлялись, с одной стороны, трудность совмещения работы управления и командования, с другой – риск брать на себя ответственность за армию в тяжкий период ее неудач и отступления.
Но истинной побудительной причиной этих представлений был страх, что отсутствие знаний и опыта у нового Верховного главнокомандующего осложнит и без того трудное положение армии, а немецко-распутинское окружение (Николая II), вызвавшее паралич правительства и разрыв его с
Государственной думой и страной, поведет к разложению армии.

Ходила, между прочим, молва, впоследствии оправдавшаяся, что решение государя вызвано отчасти и боязнью кругов императрицы перед все более возраставшей, невзирая на неудачи армии, популярностью великого князя Николая Николаевича…» (Деникин А.И. Указ. соч., с.27).
Более определенно о последней причине такого поступка царя записал в своем дневнике английский посол во Франции лорд Берти: «Принятие российским императором верховного командования не совсем неожиданно.
Он до некоторой степени подозревал, что великий князь Николай вышибет его, если он сам не вышибет великого князя… Император становится не популярным» (Берти Ф. За кулисами Антанты. Дневник британского посла в
Париже. 1914-1919. Л., 1927, с. 72). Правда, точнее было бы сказать более определенно: «император давно непопулярен», ибо уже в начале
1912 года, т.е. задолго до начала Первой мировой войны, до празднования 300-летия Дома Романовых, до скандала с делом Бейлиса, общественное мнение так сформулировало свое отношение к Николаю II: «В данное время всякое уважение к царю пропало» (Дневник А.В. Богданович
// Три последних самодержца. М. – Пг., 1924, с. 495).

Хотя думская оппозиция заявляла, что создание Прогрессивного блока
– это шаг в сторону ее сотрудничества с исполнительной властью,
Николай II и его близкое окружение пришли к иному мнению, и «… 29 августа (1915 года) И.Т. Горемыкин (тогдашний премьер-министр) выехал в Ставку к государю. Еще через день (31 августа) он вернулся и… сообщил коллегам, что Государственная дума 3 сентября должна быть распущена…

Протянутую руку оттолкнули. Конфликт власти с народным представительством и с обществом превращался отныне в открытый разрыв.
Испытав безрезультатно все мирные пути, общественная мысль получила толчок в ином направлении. Вначале тайно, а потом все более открыто начала обсуждаться мысль о необходимости и неизбежности революционного исхода» (Страна гибнет сегодня. Воспоминания о Февральской революции
1917 года. М., 1994, с. 5).

Подобная оценка событий конца лета 1915 года возлагала ответственность за все случившееся в дальнейшем (1917 год) непосредственно на царя. Императорское же окружение, естественно придерживалось версии прямо противоположной. Уже хорошо известный нам автор считал, что «императорский строй мог бы существовать до сих пор, если бы «красная опасность» исчерпывалась такими людьми, как Толстой и
Кропоткин, террористами, как Ленин и Плеханов, старыми психопатками, как Брешко-Брешковская (народница, одна из создателей эсеровской партии, эмигрантка с 1919 года, известная в демократических кругах как
«бабушка русской революции».) или же Фигнер, или авантюристами типа
Савенкова или Азефа. Как это бывает с каждой заразительной болезнью, настоящая опасность революции заключалась в многочисленных носителях заразы: мышах, крысах и насекомых… Или же выражаясь более литературно следует признать, что большинство русской аристократии и интеллигенции составляло армию разносчиков заразы. Трон Романовых пал не под напором предтеч советов или же юношей-бомбистов, но носителей аристократических фамилий и придворных званий, банкиров, издателей, адвокатов, профессоров и др. общественных деятелей, живших щедротами
Империи. Царь сумел бы удовлетворить нужды русских рабочих и крестьян; полиция справилась бы с террористами. Но было совершенно напрасным трудом пытаться угодить многочисленным претендентам в министры, революционерам, записанным в шестую книгу российского дворянства, и оппозиционным бюрократам, воспитанным в русских университетах»
(Великий князь Александр Михайлович. Указ. соч., с. 162-163).

Парадоксальность великокняжеской оценки чисто внешняя, поскольку она базировалась на реалиях последних лет царствования Николая II, когда личность этого императора стала неприемлемой для всех слоем российского общества – это во-первых, а во-вторых, свержение царя (и в итоге монархии), действительно, произошло отнюдь не только «снизу», как утверждала советская историография, но и «сверху», т.е. методом традиционного дворцового переворота, опиравшегося на военно- бюрократическую верхушку империи. Впрочем, об этом позже.

Итак, с осени 1915 года пути Госдумы и царского двора разошлись.
Отныне император сделал ставку на единственную политическую силу, которая осталась ему верной, -- на черносотенцев, к которым он всегда относился с искренней симпатией. В результате, «обломки провинциальных отделов «Союза русского народа» были восстановлены и принялись за ту же работу, которой занимались в 1905-1907 гг.: они резко нападали на
Прогрессивный блок, на Городской и Земский союзы, видя в оживившейся деятельности общественных организаций подготовку революционного выступления. Под их влиянием назначенная «не позднее 15 ноября» (1915 года) сессия Государственной думы была отсрочена без точного указания срока созыва -- первый случай за время существования законодательных учреждений. Съезды Городского и Земского союзов, назначенные на 5 декабря, были запрещены. Депутация этих союзов с жалобами на роспуск
Государственной думы и с требованиями «министерства доверия» не была принята государем…

…Отъезд царя на жительство в Ставку выдвинул оставшуюся в
Петрограде императрицу – посредницу и средоточие всех
«безответственных» влияний. Министры, желавшие укрепить свое положение, начали ездить к императрице с докладами. Шайка крупных и мелких мошенников и аферистов окружила царицу и пользовалась своим влиянием, чтобы за денежную мзду обходить закон и доставлять частные изъятия и льготы: назначение на должности, освобождение от суда, от воинской повинности и т. д. Слухи об этих сделках распространились в обществе и совершенно уронили уважение ко двору» (Страна гибнет сегодня… с.6-7).

О последней российской императрице следует сказать несколько слов, ибо Александра Федоровна Романова (урожденная Алиса Гессенская) – фигура несомненно трагическая и для России по-своему роковая, так как, обладая твердым характером, она оказывала на Николая II огромное влияние, направленность которого хорошо видна из ее письма к нему от
25 июня 1915 года: «Россия, слава Богу, не конституционная страна, хотя эти твари (депутаты Госдумы) пытаются играть роль и вмешиваться в дела, которых не смеют касаться! Не позволяй им наседать на тебя! Если им сделать уступку, то они поднимут голову» (Переписка Н. И А.
Романовых (1914-1917), т. 3. М.--Пг., 1923, с. 244).

Исповедуя подобные взгляды, писала известная поэтесса того времени
З.Н. Гиппиус, «…царица относилась к войне, как к делу семейному. Нам трудно понять, а между тем это естественно. Ведь воюют между собой все
«Джорджи», «Вильямы», «Ники». Война – дело Ники, и победа над
Вильгельмом будет его победой, его славой.

Царица не забывает о «России». О России, для этого случая, есть все готовые слова, которые следует говорить, как есть и предписания, что следует делать главным заинтересованным лицам: Ники и ей самой.
Ей, царице, «матери России» ( и наследника), нужно, прежде всего, стать «утешительницей», ухаживать за раненными, служить «царскому воинству», и она принимается за дело без промедления. Создает лазареты, одевается сама и одевает своих молоденьких дочерей сестрами милосердия…

Именно потому, что война – дело личное, семейное, царица обязано вмешаться в него, бороться радом с Ники не только против «Вильяма», но и против других его врагов – всех, кто может отнять у него славу победы… Ники добр и прост, не видит зла, но она-то, царица, видит.
Ведь это ей открывает тот, кто все видит, все знает, -- Бог (через
Распутина)» (Гиппиус З. Живые лица. Воспоминания. Кн. 2. Тбилиси,
1991, с. 65-66)

Вот и вновь появляется на наших страницах уже упоминавшийся ранее еще один из героев российской драмы того времени Григорий Новых –
«сибирский челдон, с молодых лет отличавшийся пьяной и распутной жизнью, откуда и прозвище Распутин…

Слово, всякий каприз Григория Распутина – стали законом для царицы, а царь уже давно был в полном подчинении у жены. Самые близкие к царю сановники, люди, которых он уважал и ценил, немедленно теряли уважение царя, свои места и положения, как только они обнаруживали малейшую брезгливость к Распутину. С другой стороны, самые отпетые негодяи, тупицы и бездарности получали феерические повышения, назначались на самые ответственные должности, вплоть до министров, если только они умели подделаться к Распутину… Дошло до того, что созыв или роспуск Государственной Думы, смена министерства, война и мир зависели от Распутина…» (Любош С. Указ. соч., с. 271-272).

Последнее – не преувеличение. Вот, например, довольно типичное послание «святого старца» императору и императрице: «Миленькаи папа и мама! Вот бес то силу берет окаянный. А Дума ему служит; там много люцинеров и жидов. А им что? Скорее бы божьего помазаннека долой. И
Гучков господин их прихвост, клевещет, смуту делает. Запросы. Папа.
Дума твоя, что хошь, то и делай. Какеи там запросы с Григории. Это шалость бесовская. Прикажи. Не какех запросов не надо.Григорий»
(Падение царского режима. Т. 3. Л., 1925, с. 435).

В 1916 год Россия вступила, по словам А.Д. Протопопова, ставшего в том же году министром внутренних дел, в следующем состоянии: «Финансы расстроены, товарообмен нарушен, производительность страны – на громадную убыль… пути сообщения – в полном расстройстве… двоевластие
(Ставка и министерство) на железных дорогах привело к ужасающим беспорядкам… Наборы обезлюдили деревню, остановили землеобрабатывающую промышленность, ощутился громадный недостаток рабочей силы, пополнялось это пленными и наемным трудом персов и китайцев… Общий урожай в России превышал потребность войска и населения; между тем система запретов вызова – сложная, многоэтажные – реквизиции, коими злоупотребляли, и расстройство вывоза создали местами голод, дороговизну товаров и общее недовольство… Многим казалось, что только деревня богата; но товара в деревню не шло, и деревня своего хлеба не выпускала… Единственного пути к установлению цен – конкуренции – не существовало… Таксы развили продажу «из-под полы», получилось
«мародерство»… Армия устала, недостатки всего понизили ее дух, а это не ведет к победе» (цит. по: Милюков П.Н. Воспоминания, с. 434).

Итак, «общее недовольство», «армия устала»… Плюс к этому – очевидный кризис власти: полуразогнанная Дума, господство придворной камарильи, некомпетентный Верховный главнокомандующий в чине полковника… Достаточно было искры, чтобы вспыхнул пожар революции.
Поэтому власти с огромным беспокойством ожидали очередной годовщины
Кровавого воскресенья. Начальник полицейского отделения по охране общественной безопасности и порядка в столице полковник Глобачев доносил 8 ноября 1916 года: «…отношение различных течений революционного подполья к вопросу о выступлениях 9 января в настоящее время вполне определилось и представляется в следующем виде: социал- демократы меньшевики и инициативная группа социал-демократов ликвидаторов (сторонников исключительно легальных методов борьбы с режимом) решили воздержаться от всяких выступлений, даже хотя бы в виде однодневной забастовки. Социалисты-революционеры… призывают к забастовке и устройству митингов, предоставляя во всем остальном полную свободу действий в зависимости от личной инициативы каждого отдельного члена организации и того, как сложится обстановка.

Что же касается социал-демократов большевиков, то последние стоят на крайней точка зрения, агитируя не только за проведение однодневной забастовки, которую они предполагают перевести в общеполитическую, но и за уличные демонстрации, оказывая вооруженное сопротивление чинам полиции при разгоне ее демонстрантов. Словом, социал-демократы большевики смотрят на наступающее 9 января сего года, как на день начала второй революции…

В целях ослабления предполагающейся забастовки и вооруженного выступления 9 января сего года вверенным мне отделением был принят заблаговременно ряд мер (репрессивного характера)…

Перечисленные выше меры, по указаниям агентуры, подорвали в широких рабочих массах веру в успех вооруженного выступления, по мнению социал-демократов большевиков, могущего, при содействии сочувствующих воинских частей, перейти в открытую революцию, и наступающее 9 января, по всей вероятности, ознаменуется забастовкой лишь наиболее распропагандированных фабричных предприятий столицы, главным образом, расположенных на Выборгской стороне..» (Рабочее движение в годы войны. М., 1925, с. 233-235).

В январе 1916 года социально-политического взрыва в России не было. Однако к осени ситуация в стране вновь стала критической.

Обострению социально-политической обстановки способствовали растущая дороговизна и военная политика правительства, бездарность которой наиболее ярко проявилась в неиспользовании Ставкой блестящего успеха Брусиловского прорыва в июне 1916 года на юго-западном фронте.

Впрочем, не менее оскорбительной для общественного мнения стала открытая торговля царского правительства жизнями, кровью своих солдат с западными союзниками. Современный автор сообщает, что «эти несчастные русские парни, одетые в солдатские шинели, составили впоследствии базу печально известного «Русского региона», который французское военное командование бросало в самые гиблые, горячие места, самые безнадежные операции, наравне с «туземцами», сенегальскими стрелками например.

…Уже весной 1916 года в Марсель и Бордо прибыли две особые пехотные бригады, каждая численностью 10,5 тысячи человек. В августе- сентябре 1916 г. были отправлены еще две пехотные бригады в обмен на поставленные союзниками в Россию артиллерию и снаряды» (Алексеева И.В.
Агония сердечного согласия, Л., 1990, с. 205).

В результате такой правительственной политики, инспирируемой двором и придворной камарильей, директор департамента полиции имел все основания для того, чтобы 30 октября 1916 года сообщить в МВД:
«Сравнение настроения населения Петрограда и Москвы и отношения его к центральному правительству в данное время и в период 1905-1906 гг. устанавливает, что теперь оппозиционность настроений достигла таких исключительных размеров, до которых она далеко не доходила в широких массах в упомянутый смутный период. Вся тяжесть ответственности за переживаемые родиной невзгоды возлагается ныне уже не только на правительство, в лице совета министров, но даже и на верховную власть…

Таким же напряженным, но все же в несколько меньшей мере, нежели в столицах, рисуется настроение во внутренней России. Здесь, однако, необходимо оговорить, что в данном случае речь идет лишь о городах…

Общее же недовольство в городах, а также даже среди казаков земли войска Донского, настолько разрослось вширь и вглубь, что… стихийные беспорядки могут вспыхнуть повсеместно при ближайших к тому поводах или под влиянием слухов о возникновении таких беспорядков в столицах.
Характерным представляется заключение начальника кронштадского жандармского управления о том, что возрастающая дороговизна и недостаток продуктов первой необходимости создают обстановку, при которой даже в крепости, находящейся на осадном положении, возможно возникновение среди рабочих беспорядков, причем на подавление их войсками гарнизона рассчитывать нельзя…

В связи с описанным находится и наблюдаемое повсеместно и во всех слоях населения как бы утомление войной и жажда скорейшего мира, безразлично, на каких бы условиях таковой ни был заключен.

Такому охлаждению высокопатриотического настроения начала и первого года войны (даже среди крестьян), помимо некоторых неудач нашего оружия, содействуют в значительной степени частные призывы ратников, особенно старших возрастов, а также злоупотребления при призывах, благодаря чему люди вполне здоровые, но состоятельные или имеющие протекцию, во множестве избавляются от несения службы в действующих войсках, устраиваясь в тыловые учреждения и переполняя их.
Как результат охлаждения к войне, можно рассматривать растущее дезертирство из армии и массовые сдачи в плен («уходы в плен»)…

Обращаясь к оценке отношения к Государственной Думе, должно сказать, что, судя по донесениям с мест, отношение народных масс к ней в последнее время серьезно изменилось, ибо деятельность Думы в прошлую сессию сильно разочаровало массы: в борьбе с наиболее насущными вопросами (дороговизной, продовольственными затруднениями) Дума ничего не сделала, а то, что сделала (закон о мясопустных днях), лишь еще ухудшило положение.

Такое ослабление веры в народное правительство в широкой народной массе особенно озабочивает кадет, которые собираются в предстоящей сессии продемонстрировать перед народом, что они являются столь же деятельными, как и левые партии…

Совокупностью всех имеющихся в департаменте полиции данных об общественно-оппозиционных и революционных движениях устанавливается, что хотя, действительно, весьма энергичные и планомерные действия руководителей и главных участников этих движений под предлогом обороны и спасения России от гибели направлены к изменению существующего строя, но, во-первых, как оппозиционные, так и революционные силы сами, вследствие распыленности их, не сорганизовались и не объединились для решительных выступлений в данный момент или в ближайшем будущем, а во-вторых, несмотря на все попытки представителей революционного и оппозиционного движения им до сего времени не удалось революционизировать в должной мере и сорганизовать крестьянские массы и, надо полагать, не удастся этого сделать в близком будущем, благодаря… благоприятно сложившимся для деревни экономическим условиям. Между тем, как показал революционерам опыт возбуждения частичных вооруженных восстаний, подобного рода выступления без участия в них крестьянских масс не могут достигнуть поставленных целей и неизбежно повлекут за собой лишь новый и на этот раз окончательный, по их мнению, разгром революции.

Такое положение вещей в революционном лагере, в связи с неимением в распоряжении революционеров оружия для вооружения боевых дружин, и делает близкие революционные выступления неосуществимыми…» (Буржуазия накануне Февральской революции 1917 г. в документах и материалах.
М.—Л., 1927, с. 136-139).

Процитированный документ чрезвычайно интересен тем, что, написанный в канун февральских событий 1917 года, он, признавая внутриполитическую напряженность, возможность рабочих беспорядков в крупных городах, вместе с тем напрочь отрицает наличие в стране конкретных условий для осуществления революции.

Примерно о том же – о подготовленности почвы для политических эксцессов – сообщал по инстанции и начальник Петроградского губернского жандармского управления: «Исключительная серьезность переживаемого страною исторического момента и те неисчислимые катастрофические бедствия, коими могут угрожать всему жизненному укладу государства, возможные в близком будущем бунтарские выступления озлобленных тяготами повседневного существования низов населения империи… властным образом диктуют крайнюю необходимость спешных и исчерпывающих мер к устранению создавшейся неурядицы и разрежению излишне сгустившейся атмосферы общественного недовольства…

Почва для подобных эксцессов вполне готова: экономическое положение массы, несмотря на огромное увеличение заработной платы, более чем ужасно.

В то время как заработная плата у массы поднялась всего на 50% и лишь у некоторых категорий на 100 --200%, цены на все продукты возросли на 100 –500%. По данным, собранным больничной кассой завода
«Треугольник», заработок рабочего до войны, считая посуточно, был: теперь же:

Чернорабочего 1 руб.—1 руб. 25 коп.

2. 50 коп.—3 руб.

Слесаря 2—2.50

4—5 руб.

Монтера 2—3

5—6 руб.

В то же время и стоимость предметов потребления рабочего изменилась следующим невероятным образом: были: теперь же:

Угол 2—3 руб. в месяц

8—12 руб.

Обед (в чайной) 15—20 коп.

1—1.30 руб.

Чай 7 коп.

35 коп.

Сапоги 5—6 руб.

20—30 руб.

Рубаха 75—90 коп.

2.50—3 руб.

Но помимо тяжелого экономического положения, «политическое бесправие» рабочих сделалось за последнее время совершенно
«невыносимым и нетерпимым». Запрещение рабочих собраний… закрытие профессиональных организаций, преследование активных деятелей заводских больничных касс, приостановление рабочих органов и печати и пр. – заставляют рабочие массы, руководимые в своих действиях и симпатиях наиболее сознательными и уже революционизировавшимися элементами, резко отрицательно относится к правительственной власти и протестовать всеми мерами и средствами против дальнейшего продолжения войны» (там же, с. 127, 131-132).

Сведения полиции о намечаемом «кадетском наступлении» в Думе оказались верными.

Два дня спустя (1 ноября) лидер конституционно-демократической партии Народной свободы П. Милюков произнес речь, всколыхнувшую не только обитателей Таврического дворца, но и всю Россию (знаменательно, что оратора кадетов поддержал ярый монархист В.В. Шульгин). «Речи ораторов этого дня были запрещены для печати, и это устроило им самую широкую рекламу. Не было министерства и штаба в тылу и на фронте, в котором не переписывались бы эти речи, разлетевшиеся по страны в миллионах экземпляров. Этот громадный отзвук сам по себе превращал парламентское слово в штурмовой сигнал и являлся красноречивым показателем настроения, охватившего всю страну. Теперь у этого настроения был лозунг, и общественное мнение единодушно признало 1 ноября 1916 г. началом русской революции» (Страна гибнет сегодня, с.
12).

Оставим на совести П. Милюкова определение им даты «начала русской революции» (хотя, пожалуй, в данном утверждении есть некий резон применительно к началу открытого выступления кадетов как против самого
Николая II, так и против самодержавной формы правления) и констатируем несомненно революционизирующее значение произнесенных речей, которые, по сообщению современного исследователя, «в десятках копий расходились по стране. В Петрограде цена за один экземпляр речи доходила до 3 рублей, в провинции – до полутора рублей. Многие переписчики вставляли в текст целые абзацы «от себя», так что копия речи становилась зачастую раз в десять радикальнее и острее самого выступления»
(Алексеева И.В. Указ. соч., с. 230).

Что же такого было произнесено в Госдуме 1 ноября 1916 года?
Приведем некоторые выдержки из речи П. Милюкова: «Господа члены
Государственной Думы. С тяжелым чувством я вхожу сегодня на эту трибуну… Мы потеряли веру в то, что эта власть может нас привести к победе… (Голоса: «Верно».), ибо по отношению к этой власти и попытки исправления, и попытки улучшения, которые мы тут предпринимали, не оказались удачными. …Мы говорим правительству, как сказала декларация
(Прогрессивного) блока: мы будем бороться с вами, будем бороться всеми законными средствами до тех пор, пока вы не уйдете. Говорят, что один член совета министров, услышав, что на этот раз Государственная Дума собирается говорить об измене, взволнованно воскликнул: «Я, быть может, дурак, но я не изменник». (Смех.) Господа, предшественник этого министра был несомненно умным министром, так же как предшественник министра иностранных дел был честным человеком. Но их теперь ведь нет в составе кабинета. Так разве же не все равно для практического результата, имеем ли мы в данном случае дело с глупостью или изменою?

Когда вы целый год ждете выступления Румынии… а в решительную минуту у вас не оказывается ни войск, ни возможности быстро подвозить их… и, таким образом, вы еще раз упускаете благоприятный момент нанести решительный удар на Балканах, -- как вы назовете это: глупостью или изменой? (Голоса слева: «Одно и то же».) Когда, вопреки нашим неоднократным настаиваниям, начиная с февраля 1916 г. и кончая июлем 1916 г., причем уже в феврале я говорил о попытках Германии соблазнить поляков и о надежде Вильгельма получить полумиллионную армию, когда, вопреки этому, намеренно тормозится дело… а враг наш, наконец, пользуется нашим промедлением, -- то это: глупость или измена? (Голоса слева: «Измена».) Выбирайте любое. Последствия те же.

Когда со все большею настойчивостью Дума напоминает, что надо организовать тыл для успешной борьбы, а власть продолжает твердить, что организовать – значит организовать революцию, и сознательно предпочитает хаос и дезорганизацию – что это: глупость или измена?
(Голос слева: «Измена». Аджемов: «Это глупость». Смех.) Мало того.
Когда на почве общего недовольства и раздражения власть намеренно занимается вызыванием народных вспышек – потому что участие департамента полиции в последних волнениях на заводах доказано, -- так вот, когда намеренно вызываются волнения и без порядки путем провокации и при этом знают, что это может служить мотивом для прекращения войны, -- что это делается сознательно или бессознательно?

Когда в разгар войны «придворная партия» подкапывается под единственного человека, создавшего себе репутацию честного у союзников
(шум) и когда он заменяется лицом, о котором можно сказать все, что я сказал раньше, то это (Марков 2-й: «А ваша речь --глупость или измена?»)… Моя речь – есть заслуга перед родиной, которой вы не сделаете. Нет, господа, воля ваша, уж слишком много глупости.
(Замысловский: «Вот это верно».) Как будто трудно объяснить все это только одной глупостью. …

Мы имеем много, очень много отдельных причин быть недовольными правительством. Если у нас будет время, мы их скажем. И все частные причины сводятся к одной этой: неспособность и злонамеренность данного состава правительства. (Голоса слева: «Верно!») Поэтому, господа, во имя миллионов жертв и потоков пролитой крови, во имя достижения наших национальных интересов, во имя нашей ответственности перед всем народом, который нас сюда послал, мы будем бороться, пока не добьемся той настоящей ответственности правительства, которая определяется тремя признаками нашей общей декларации: одинаковое понимание членами кабинета ближайших задач текущего момента, их сознательная готовность выполнить программу большинства Государственной Думы и их обязанность опираться не только при выполнении этой программы, но и во всей их деятельности на большинство Государственной Думы. Кабинет, не удовлетворяющий этим признакам, не заслуживает доверия Государственной
Думы и должен уйти (Шумные аплодисменты.)» (цит. по: Резанов А.С.
Штурмовой сигнал П.Н. Милюкова. Париж, 1924, с. 45-46, 58-61).

Все понимали, что пафос этой речи был обращен не к правительству, а к царю, к самому режиму самодержавия (тем более что свои вопросы П.
Милюков задавал, повернувшись лицом к царской ложе). Любой вариант ответа на вопрос: «Что это -- глупость или измена?» -- предполагал отречение Николая II. Не случайно в то время, когда П. Милюков раз за разом повторял перед думцами свой вопрос, за стенами Госдумы проходила рабочая демонстрация, организованная Центральным военно-промышленным комитетом (контролировавшимся октябристами) под лозунгом создания
«правительства спасения страны».

Итак, наиболее активные члены Прогрессивного блока открыто бросили вызов «придворной партии», осознанно провоцируя верховную власть на репрессии. Ведь ЦК кадетов прекрасно знал, что аргументы в речи П.
Милюкова буквально высосаны из пальца, но, по словам другого кадетского лидера П. Струве, «…партии нужна была инсинуация
(политическая ложь); центральный комитет партии ее одобрил; и лидер ее, не затрудняя себя ни присягой, ни верностью, ни патриотизмом, ни стыдом, ни совестью, отравил ею сердца у миллионов людей» (цит. по:
Ильин И.А. Собр. Соч., т. 2, кн. 2. М., 1993, с. 37).

Попытка членов правящей династии (великого князя Дмитрия
Павловича, князя Феликса Юсупова-Сумарокова-Эльстон) совместно с крайне правыми силами в лице лидера черносотенного Союза Михаила
Архангела В.М. Пуришкевича, прославившегося кличем «Бей жидов, спасай
Россию», сохранить престиж царизма убийством (16 декабря) Г. Новых-
Распутина цели не достигла. Напротив, она лишь спровоцировала Николая
II на новые столкновения с Думой, хотя, как писал современник событий,
«для всех и каждого было совершенно очевидно, что продолжение избранного государыней и навязанного ею государю способа управления неизбежно вело к революции и крушению существующего строя. Только такие слепые и глухие ко всему совершавшемуся люди, как столпы крайних правых… могли думать, что замалчиванием можно спасти положение, но люди, глубже вникавшие в события, ясно видели, что без очищения верхов, без внушения общественности доверия к верховной власти и ее ставленникам спасти страну (т. е. в данном контексте монархию) от гибели нельзя» (Гурко В.И. Царь и царица. Париж, б. Г. изд., с. 99).

О том же, правда, в менее резкой форме писал 25 декабря Николаю II его родственник: «Как это ни странно, но мы являемся свидетелями того, как само правительство поощряет революцию. Никто другой революции не хочет. Все сознают, что переживаемый момент слишком серьезен для внутренних беспорядков. Мы ведем войну, которую необходимо выиграть во что бы то ни стало. Это сознают все, кроме твоих министров. Их преступные действия, их равнодушие к страданиям народа и их беспрестанная ложь вызовут народное возмущение. Я не знаю, послушаешься ли ты моего совета или же нет, но я хочу, чтобы ты понял, что грядущая русская революция 1917 года явится прямым продуктом усилий твоего правительства. Впервые в современной истории революция будет произведена не снизу, а сверху, не народом против правительства, но правительством против народа» (Великий князь Александр Михайлович.
Указ. соч., с.153).

О том, что «в терновом венке революций» грядет 1917 год, говорили в России все. Правда, при этом понимая, что такое революция, по- разному – в диапазоне от бунта до дворцового переворота.

И вот 1917 год наступил. Судьба Николая II и самодержавия (но пока еще не монархии), по сути, была уже предрешена. Как свидетельствовал
П. Милюков, «в обществе широко распространилось убеждение, что следующим шагом, который предстоит в ближайшем будущем, будет дворцовый переворот при содействии офицеров и войска. Мало-помалу сложилось представление и о том, в чью пользу будет произведен этот переворот. Наследником Николая II называли его сына Алексея, а регентом на время его малолетства – вел. кн. Михаила Александровича.
…(Генерал Крымов) в начале 1917 г. обсуждал в тесном кружке подробности предстоящего переворота.

В феврале уже намечалось его осуществление. В то же время другой кружек, ядро которого составляли некоторые члены бюро Прогрессивного блока с участием некоторых земских и городских деятелей, ввиду очевидной возможности переворота, хотя и не будучи точно осведомлен о приготовлениях к нему, обсуждал вопрос о том, какую роль должна сыграть после переворота Государственная Дума… Значительная часть членов первого состава Временного правительства участвовала в заседаниях этого второго кружка; некоторые, как сказано выше, знали и о существовании первого…» (страна гибнет сегодня, с. 14).

Лидер партии кадетов знал что писал, поскольку сам принимал непосредственное участие в описываемом им заговоре с целью совершения, по его же словам, «дворцового переворота при содействии офицеров и войска». То есть налицо был традиционный российский верхушечный заговор для насильственной, если понадобится, смены монарха. По- видимому, сохранялась и традиция английского участия в подготовке такого дворцового переворота. Но ни о какой социально-политической революции, о коренной смене государственного строя заговорщики и не помышляли.

Сам же заговор против Николая II готовился вполне профессионально.
К этому выводу склоняют размышления как о причинах внезапного обострения продовольственно-топливного кризиса именно в столице, где он по логике вещей должен был бы проявиться в последнюю очередь, так и о порожденной им стихийности народных волнений, начавшихся в
Петрограде 23 февраля – всего за несколько дней до предполагавшегося открытия 27 числа того же месяца сессии Госдумы (деятельность которой царь приостановил еще в конце 1916 года).

Поскольку заговоры с целью совершения дворцового переворота, как свидетельствует исторический опыт, не предполагают привлечения к участию в нем широких слоев населения, то вполне можно предположить, что стихийные волнения в очередях за хлебом должны были лишь послужить предостережением Николаю II, заявившему ранее (10 февраля) председателю Госдумы М.В. Родзянко: «что касается настроения Думы, то если Дума позволит себе такие же резкие выступления, как прошлый раз, то она будет распущена» (цит. по: Родзянко М. В. крушение империи.
Харьков, 1990, с. 212-213).

Впрочем, император, вероятно, решил не дожидаться «резких выступлений» в Госдуме и сыграть на опережение, обезглавив брожение народного недовольства на улицах Петрограда. М. Родзянко вспоминал: «В ночь с 26 на 27 февраля мною был получен указ о перерыве занятий
Государственной думы, и, таким образом, возможности мирного улаживания возникшего конфликта был положен решительный предел, и тем не менее, дума подчинилась закону, все же надеясь найти выход из запутанного положения, и никаких постановлений о том, чтобы не расходиться и насильно собираться в здании, не делала.

Беспорядки начались с военного бунта (что вполне естественно, если власть стала защищаться и «возможности мирного улаживания» вопроса о смене лидера у руля этой власти «положен решительный предел») запасных батальонов Литовского и Волынского полков. Рано утром началась в районе расположения этих полков перестрелка, и мне по телефону дали знать, что командир Литовского батальона (фамилию забыл) убит взбунтовавшимися солдатами и убито еще два офицера, а остальные гг. офицеры арестованы. С трудом удалось успокоить взволнованные части эти и убедить их выпустить арестованных офицеров. Таким образом, революция началась с военного бунта…» (цит. по: Февральская революция. Революция и гражданская война в описаниях белогвардейцев. М.—Л., 1926, с. 38-
39).

Итак, вырисовывается как бы следующая картина: стихийные беспорядки в столице переросли в вооруженное выступление против властей только после того, как император в очередной раз запретил собраться народным представителям (думцам) на их заседания. И, естественно, обиженная Госдума тоже стихийно (в силу сложившихся обстоятельств) оказалась во главе «революции», вина за начало которой таким образом полностью ложилась на Николая II. Картина логичная, однако не во всем точная.

Петросовет как оплот правосоциалистических партий.

Как это было ни обидно для думских заговорщиков, но и вынужденная роль руководителей народной революции от них стала ускользать в самом начале событий, развивавшихся вопреки кадетскому сценарию дворцового переворота.

Еще вечером 26 февраля (о чем населению было сообщено два дня спустя) «…в Таврическом дворце открыл свои заседания Совет рабочих депутатов из представителей петроградского пролетариата и революционной армии.

Председателем Совета избран Чхеидзе (эсдек / меньшевик/), товарищами (заместителями) председателя депутаты Керенский (трудовик, с марта 1917 года эсер) и Скобелев (эсдек /меньшевик/). Несмотря на энтузиазм, которым были полны участники собрания, заседание носило строго деловой характер.

В первую очередь был выдвинут продовольственный вопрос. Собрание выделило особую продовольственную комиссию, которая совместно с временной комиссией Государственной Думы сейчас же приступила к выработке мер, необходимых для того, чтобы обеспечить армию и население Петрограда хлебом и другими пищевыми продуктами…

Кроме продовольственной комиссии, собрание организовало комиссии: военную – для дальнейшей организации революционных выступлений армии; литературную – для издания газет, листков и воззваний, а также выбрало десять временных эмиссаров для организации районных отделений Совета.

Наибольшее внимание заняло обсуждение вопроса о вхождении представителей Совета во временную комиссию Государственной Думы.
Решено делегировать туда депутатов Чхеидзе и Керенского.

Собрание несколько раз прерывалось овациями по адресу все вновь и вновь прибывавших представителей различных воинских частей, вставших на защиту свободы и революции.

Совет объявил свои заседания непрерывными и после краткого перерыва вновь, в 3 часа ночи, начал свою напряженную работу»
(Известия Петроградского Совета рабочих депутатов, прибавление к № 1,
1917, 28 февраля).

Иными словами, процесс формирования нового органа государственной власти взамен царского правительства начался еще до указа о невозобновлении работы думы. Более того, когда Совет начал свои заседания, председатель Госдумы направил в Ставку верноподданную телеграмму следующего содержания: «Положение серьезное. В столице – анархия. Правительство парализовано. Транспорт продовольствия и топлива пришел в полное расстройство. Растет общественное недовольство. На улицах происходит беспорядочная стрельба. Части войск стреляют друг в друга. Необходимо немедленно поручить лицу, пользующемуся доверием страны, составить новое правительство. Медлить нельзя. Всякое промедление смерти подобно. Молю Бога, чтобы в этот час ответственность на пала на венценосца» (цит. по: Февральская революция, с. 40-41).

Думцы, испугавшись того, что выпущенный ими на улицы столицы для устрашения Николая II джинн народного недовольства стал принимать вполне конкретные очертания революции, руководимой левыми партиями, вновь попытались договориться с царем о своем участии в органах исполнительной власти, уже не покушаясь на смену императора. Но венценосец, как мы видели, обрушил свой гнев именно на Думу.

И вот тогда, поняв, что ни на какие договоренности с думцами
Николай II не пойдет, а Перосовет все прочнее захватывает инициативу в борьбе за власть, в 3 часа дня 27 февраля частное собрание нескольких членов распущенной царем Госдумы приняло решение о формировании
Временного комитета для восстановления порядка и сношения с учреждениями и лицами. Этот весьма странно названный комитет тут же обратился с воззванием к населению: «Временный комитет членов
Государственной думы при тяжелых условиях внутренней разрухи, вызванной мерами старого правительства, нашел себя вынужденным взять в свои руки восстановление государственного и общественного порядка.
Сознавая всю ответственность принятого им решения, комитет выражает уверенность, что население и армия помогут ему в трудной задаче создания нового правительства, соответствующего желаниям населения и могущего пользоваться его доверием» (Российское законодательство X—XX веков. Т. 9. М., 1994, с. 118).

Одновременно с этой откровенной заявкой думцев на власть М.
Родзянко с целью «прощупать» отношение армии к происходящему направил телеграмму главнокомандующему ближайшего к Петрограду Северного фронта. В телеграмме говорилось: «Правительственная власть находится в полном параличе и совершенно беспомощна восстановить нарушенный порядок. России грозит уничтожение и позор, ибо война при таких условиях не может быть победоносно окончена. Считаю единственным и необходимым выходом из создавшегося положения безотлагательное призвание лица, которому может верить вся страна и которому будет поручено составить правительство, пользующееся доверием всего населения… Медлить больше нельзя, промедление смерти подобно»
(Отречение Николая II. М., 1990, с. 244).

Настроение генералитета оказалось благоприятным для осуществления запланированного ранее не без его участия переворота, и, рассчитывая на поддержку армии, думские заговорщики перешли к активным действиям.
П. Милюков вспоминал: «Никто из руководителей Думы не думал отрицать большой доли ее участия в подготовке переворота. Вывод отсюда был тем более ясен, что… кружок руководителей уже заранее обсудил меры, которые должны были быть приятны на случай переворота. Намечен был даже и состав будущего правительства. …Личный состав министров старого порядка был ликвидирован арестом их, по мере обнаружения их местонахождения. Собранные в министерском павильоне Государственной думы, они были в следующие дни перевезены в Петропавловскую крепость»
(Страна гибнет сегодня, с. 18)

Арест министров сделал Временный комитет Госдумы в глазах населения органом власти. Инициатива у Петросовета была, по сути, перехвачена и, по-видимому, своевременно, ибо на следующий день (28 февраля) «Известия Петроградского Совета рабочих депутатов» опубликовали воззвание: «Старая власть довела страну до полного развала, а народ до голодания. Терпеть дальше стало невозможно.
Население Петрограда вышло на улицу, чтобы заявить о своем недовольстве. Его встретили залпами. Вместо хлеба царское правительство дало народу свинец.

Но солдаты не захотели идти против народа и восстали против правительства. Вместе с народом они захватили оружие, военные склады и ряд важных правительственных учреждений.

Борьба еще продолжается; она должна быть доведена до конца. Старая власть должна быть окончательно низвергнута и уступить место народному правлению. В этом спасение России.

Для успешного завершения борьбы в интересах демократии народ должен создать свою собственную властную организацию.

Вчера, 27 февраля, в столице образовался Совет рабочих депутатов из выборных представителей заводов и фабрик, восставших воинских частей, а также демократических и социалистических партий и групп.

Совет рабочих депутатов, заседающий в Государственной думе (в здании Таврического дворца), ставит своей основной задачей организацию народных сил и борьбу за окончательное упрочение политической свободы и народного правления в России.

Совет назначил районных комиссаров для установления народной власти в районах Петрограда.

Приглашаем все население столицы немедленно сплотиться вокруг
Совета, образовать местные комитеты в районах и взять в свои руки управление всеми местными делами.

Все вместе, общими силами будем бороться за полное устранение старого правительства и созыв Учредительного собрания, избранного на основе всеобщего, равного, прямого и тайного избирательного права.

Совет рабочих депутатов» (Известия Петроградского Совета рабочих депутатов, 1917, 28 февраля).

Воззвание это в части борьбы за полное устранение старого правительства, как видим, опоздало. Однако призыв к тому, что «народ должен создать свою собственную властную организацию», не только сохранял актуальность, но и фактически указывал на существование такой организации в виде Перосовета. М. Родзянко был абсолютно прав, полагая, что «…в этом воззвании демократические слои и наиболее революционные элементы призывались к исключительному единению и повиновению своему выборочному органу – совету рабочих депутатов.
Исполнительный комитет совета рабочих депутатов, конечно, существовал, хотя тайно, без перерыва, начиная с 1905 года, и своей агитационной деятельности не прекращал» (Февральская революция, с. 46).

Таким образом, в феврале—марте 1917 года на улицах Петрограда в борьбе за власть столкнулись две политические группировки, заранее готовившиеся взять эту власть в свои руки: кадетско-октябристское большинство Госдумы, ставившее задачу дворцового переворота, и эсдеко- эсеровские лидеры Петросовета, делавшие ставку на буржуазно- демократический государственный переворот. Упущенный думцами контроль за развитием событий дал шанс революционерам.

И Петросовет начал действовать именно как орган власти. 1 марта им был издан Приказ № 1, гласивший: «По гарнизону Петроградского округа всем солдатам гвардии, армии, артиллерии и флота для немедленного и точного исполнения, а рабочим Петрограда для сведения.

Совет рабочих и солдатских депутатов постановил:
1) Во всех ротах, батальонах, полках, парках, батареях, эскадронах и отдельных службах разного рода военных управлений и на судах военного флота немедленно выбрать комитеты из выборных представителей от нижних чинов вышеуказанных воинских частей.
2) Во всех воинских частях, которые еще не выбрали своих представителей в Совет рабочих депутатов, избрать по одному представителю от рот, которым и явиться с письменными удостоверениями в здание Государственной думы к 10 часам утра 2- го сего марта.
3) Во всех своих политических выступлениях воинская часть подчиняется Совету рабочих и солдатских депутатов и своим комитетам.
4) Приказы военной комиссии Государственной думы следует исполнять, за исключением тех случаев, когда они противоречат приказам и постановлениям Совета рабочих и солдатских депутатов.
5) Всякого рода оружие, как-то: винтовки, пулеметы, бронированные автомобили и проч. – должно находиться в распоряжении и под контролем ротных и батальонных комитетов и ни в коем случае не выдаваться офицерам даже по их требованиям.
6) В строю и при отправлении служебных обязанностей солдаты должны соблюдать строжайшую воинскую дисциплину, но вне службы и строя в своей политической, общегражданской и частной жизни солдаты ни в чем не могут быть умалены в тех правах, коими пользуются все граждане. В частности, вставание во фронт и обязательное отдание чести вне службы отменяется.
7) Равным образом отменяется титулование офицеров: ваше превосходительство, благородие и т. п., и заменяется обращением: господин генерал, господин полковник и т. д.

Грубое обращение с солдатами всяких воинских чинов и, в частности, обращение к ним на «ты» воспрещается и о всяком нарушении сего, равно как и о всех недоразумениях между офицерами и солдатами, последние обязаны доводить до сведения ротных комитетов.

Настоящий приказ прочесть во всех ротах, батальонах, полках, экипажах, батареях и прочих строевых и нестроевых командах.

Петроградский Совет рабочих и солдатских депутатов» (Известия
Петроградского Совета рабочих и солдатских депутатов, 1917, 2 марта).

Обратим внимание на пункт 4 Приказа № 1, который рассматривал распоряжения Петросовета как приоритетные по отношению к приказам военной комиссии Временного комитета Госдумы.

В тот же день Петросовет принял еще одно постановление, не менее важное, чем Приказ № 1. Первые пункты его гласили: «Совет рабочих депутатов по предложению финансовой комиссии постановил:
1) Все государственные финансовые средства должны быть изъяты немедленно из распоряжений старой власти. Для этого немедленно революционными караулами должны быть заняты в целях охраны: а) Государственный банк, б) главное и губернское казначейства, в) Монетный двор, г) Экспедиция заготовления государственных бумаг.
2) Совет рабочих депутатов поручает Временному комитету

Государственной думы немедленно привести в исполнение настоящее постановление…» (там же, 1917, 1 марта). И вновь обратим внимание на то, что Петросовет п о р у ч а е т Временному комитету

Госдумы выполнить свое распоряжение.

Приведенные выше документы явно свидетельствуют о том, что российские социалисты усвоили уроки Парижской коммуны. И не только в
Петрограде. 1 марта в Моссовете был «заслушан доклад Временного революционного комитета о его деятельности.

Постановлено: задача текущего момента – захват народом власти в
Москве. Для выполнения этой задачи избран комитет Света рабочих депутатов в количестве 44 человек. В комитет вошли по партийным спискам: 16 представителей от Российской социал-демократической рабочей партии, 9 социал-демократов меньшевиков, 7 социал- революционеров, 3 от Бунда. Остальные места предоставлены профессиональным союзам, больничным кассам и кооперативам.

Собрание выбрало 2 представителя в Военный совет.

Член Государственной думы от Москвы М.М. Новиков сделал сообщение о положении дел в Петрограде. …

Власть в Петрограде находится в руках Временного комитета
Государственной думы и Совета рабочих депутатов. Все правительственные учреждения Петрограда заняты примкнувшими к народу войсками. Временный комитет распределяет места по государственному управлению… Арестованы в Петрограде: Щегловитов, Штюрмер, Курлов, Барк, Ширинский-Шахматов,
Фредерикс, митрополит Питирим, Комиссаров. Министры успели скрыться.
Члену Государственной думы А.Ф. Керенскому поручено арестовать прочих видных представителей старой власти. Фамилия Романовых пока за пределами досягаемости…» (Бюллетень Совета рабочих депутатов /Москва/, вып. № 1).

Что могли противопоставить думцы-заговорщики этой активной тактике захвата власти советами де-факто? Только ее же захват де-юре, т. е. создав видимость законности овладения высшей властью в стране. Для этого нужно было отречение от престола правящего императора по требованию Временного комитета Госдумы и сформирование последним правительства на основе этого юридического акта.

Библиографический список

1) Кушнир А.Г. «Хрестоматия по истории», том 2 «Одиннадцатый век русской государственности», «РИПОЛ КЛАССИК», 1999