Речь и самораскрытие

Речь и самораскрытие

Работа на тему:

«Речь и самораскрытие»

2004

План

Введение

Проблема общего языкознания

Язык и речь.

Речь

Корректные  методы  и  лояльные  уловки  для  убеждения партнёра.

Прямое убеждение              

Интенция  (нацеленность)   

  Компромисс 

Ссылка  на  удачные  доводы  партнёров – предоставление  им  инициативы.

Упреждающая  аргументация – перехват  инициативы.

Коммуникативных качеств речи

Заключение

Список рекомендуемой литературы

                                                                                   

Введение

  Наша  жизнь  пронизана  столкновениями  потребностей  и  интересов  вступающих  в  контакты  личностей.

  Во  время  деловых  переговоров,  бесед  с  официальными  лицами,  диалогов  в  системах «учитель - обучаемый», «продавец- клиент»,  «родители- дети», «врач- пациент» и т.п.  людям  приходится   отстаивать  собственные  интересы (жизненно  важные, принципиальные   или  скорее  похожие  на  прихоти, чем  на  потребности,  о  которых  стоит  спорить),  соизмерять  их  с  чужими, подчинять  или  подчиняться,  поступаться  чем-то либо  наносить  ущерб  партнёру.

  Сделать  свою  речь  убедительной  очень  просто,  необходимо  лишь  небольшое  усилие  с  вашей  стороны,  желание; в  наше  время, убеждение – это  необходимость.

Если  у  вас  есть  амбиции,  если  вы  хотите  достичь  большего  (карьерный рост) надо умело пользоваться коммуникативно-дипломатическими  приёмами,  уловками. Некоторые  из  них, самые  основные,  я  представила  в  этой  работе.  Здесь  рассматриваются  как  корректные  методы  и  уловки,  так  и  невербальные. У вас есть возможность  не  только  ознакомиться  с  ними,  но  и  использовать  их  в  повседневной  жизни  (при  устройстве  на  работу,  при  разговоре  с  начальством,  в  личной  жизни). Предоставленно  очень  много  примеров,  которые  призваны  помочь  усвоить  данный  материал.  Это  мизерная  часть  того,  что  можно  использовать.   

Проблема общего языкознания

Какие важнейшие вопросы решает эта наука? Прежде всего, она устанавливает, какова природа языка, т. е. принадлежит язык к числу явлений общественных или биологических, физических или психических. Одновременно общее языкознание решает и второй важ­нейший вопрос—о сущности языка, т.е. о том коренном отличии, которое выделяет язык среди других явлений жизни. Таким образом, первая проблема общего языкознания - это проблема природы и сущности языка, включающая важнейшие вопросы об отношении языка к обществу и мышлению.

Вторая, наиболее обширная проблема предполагает исследование большого круга вопросов, связанных с пониманием структуры, т. е. Строения  языка. Какими главными сторонами располагает язык? Что представляет собой звуковая сторона языка? Из каких составных частей и единиц она построена? Что такое звуки речи? Что такое лек­сика, или словарный состав языка? Что называется словом? Что такое грамматический строй языка? Какими сторонами и явлениями од располагает? Что такое часть  речи, члены предложения и предложение?

Третья проблема общего языкознания ставит перед учеными воп­росы, связанные с пониманием системы языка, т. е., тех многочислен­ных и разнообразных связей и отношений, которыми составные части и элементы языковой структуры объединены в целое. Язык — это не набор разрозненно существующих звуков, слов, интонаций, предложений, частей речи и т. п. Язык — это строжайше организованная система, закономерно согласованное единство сторон, частей и единиц, где каждая отдельная сторона, часть или единица связана со многими другими сторонами, частями и единицами. Эту строгую систему, это внутреннее единство языка и должно осмыслить общее языкознание.

Четвертая проблема этой науки охватывает многие вопросы раз­вития Языка в связи с развитием человеческого коллектива. Как, до каким направлениям и, в зависимости от чего изменяется, язык в целом? Каковы главные направления и причины изменения звуковой роли языка, его лексики и грамматики? Что такое внутренние законы языкового развития и насколько они независимы от внешних влияний на язык? Что представляют собой основные формы существования и развития каждого языка—общенародный разговорный. Язык, местные говоры (диалекты) и литературный язык? Каковы глав­ные этапы развития языка со времени его возникновения? Наконец, как, когда, в каких условиях возникла человеческая речь, началось развитие языков?

Пятая, несколько обособленная проблема общего языкознания— возникновение и развитие письма. Современное человечество распо­лагает несколькими различными видами письма. Как эти виды возникли? Что каждый из них собой представляет? В чем вообще сущ­ность письма в его отношении к  живой звучащей речи? Какие алфа­виты известны человечеству и как они складывались? Что такое графика в ее отношении к звукам человеческой речи? Что такое ор­фография и каковы ее принципы?           

Шестую проблему можно назвать проблемой классификации, или типологии, языков. На земном шаре насчитывается в настоящее время от 2500 до 5000 языков. Некоторые языки очень близки (напри­мер, русский, украинский и белорусский), их родство очевидно. Дру­гие языки как будто вообще ничего сходного между собой не имеют (например, узбекский и английский). Могут ли быть языки объеди­нены в какие-то труппы, классы, разряды по общим признакам, объективно им принадлежащим? Если могут, то, как же будет выглядеть эта классификация языков? И одна ли классификация возможна? И если не одна, то сколько же? Каково назначение различных классификаций?

Седьмую проблему общего языкознания мы сможем представить себе, вспомнив, что каждая наука, исследуя свой предмет, приме­няет определенные исследовательские приемы, а также методы ис­следования. Например, в естественных науках широко применяется метод эксперимента, в математических—метод подстановки равновеликих величин; в различных областях науки используется сравнительный метод. Языкознание также выработало свои исследовательские приемы, свои научные методы: сравнительно-исторический, описательный, сопоставительный, экспериментальный, количественный и т. д. Общее языкознание стремится теоретически понять сущность каждого метода и определить границы его наиболее разумного применения.  

.Восьмая проблема общего языкознания приобретает с каждым десятилетием все большее значение. Это проблема приложения на­учных знаний о языке к решению различных практических задач: лингвистика и школа, лингвистика и «ручной», а также машинный перевод, лингвистика и служба научно-технической информации и т. д. Теоретическим осмыслением соответствующего круга вопросов и практическим поиском возможных путей решения возникающих задач занимается так называемая прикладная лингви­стика.

Девятая проблема общего языкознания предполагает понимание необходимости, условий и влияния на лингвистику ее связей с дру­гими науками. Лингвистика издавна связана с историей, логикой, психологией, литературоведением; в недавнее время возникли и укрепляются широкие связи лингвистики с математикой (в частности, с теорией вероятности и математической статистикой) и кибернетикой.

Этими девятью проблемами не ограничивается, конечно, круг вопросов, исследуемых общим языкознанием. Очевидно, что по мере развития лингвистической науки, ее теоретических и прикладных; ответвлений и направлений обогащается и углубляется проблематика общего языкознания, расширяются и упрочиваются его связи с другими науками.

.

Язык и речь.

 Прежде всего, полезно выяснить, имеем ли мы в виду именно речь в отличие от языка в тех случаях, когда говорим о культуре речи. Это тем более необходимо, что осуществляются попытки различать культуру языка и культуру речи, и эти по­пытки небеспочвенны.

Хорошо известно, что проблема единства и разли­чия языка и речи — одна из сложнейших теоретических проблем, и она во всем своем объеме должна осмыс­ливаться в курсе «Общее языкознание» и в спе­циальных теоретических работах. Но автор обязан, очевидно, договориться с читателями о том понима­нии языка и речи, которое используется в обосновании и построении теории и описания культуры речи.

Термины и понятия «язык» и «речь» тесно связаны и взаимодействуют с терминами и понятиями «рече­вая деятельность», «текст», «содержание (смысл) тек­ста». Поэтому желательно рассматривать язык и речь не только в соотношении друг с другом, но и в соот­ношении с речевой деятельностью, текстом и смыслом текста.

Примем следующие определения:

·        язык—  знаковый механизм общения; совокуп­ность и система знаковых единиц общения в отвле­чении от многообразия конкретных высказываний отдельных людей;

·        речь—последовательность знаков языка, органи­зованная по его законам и в соответствии с потребно­стями выражаемой информации;

·        речевая деятельность— совокупность пси­хофизиологических работ человеческого организма, необходимых для построения речи;

·        текст—словесное, устное или письменное произ­ведение, представляющее собой единство некоторого более или менее завершенного содержания (смысла) и речи, формирующей и выражающей это содержание;

·        смысл текста— конкретная информация (логи­ческая, эмоциональная, эстетическая и иная), выражен­ная речью и при ее участии сформированная в созна­нии человека.

Видимо, из различения и определения этих терми­нов и понятий следует, что можно (и нужно!) говорить не только о культуре речи, но и о культуре языка. Культура языка окажется не чем иным, как степенью развития и богатства его лексики и синтаксиса, отто­ченностью его семантики, многообразием и гибкостью его интонации и т. д. Культура речи — это, как было сказано ранее, совокупность и система ее коммуника­тивных качеств, а совершенство каждого из них будет находиться в зависимости от разных условий, в число которых войдут и культура языка, и незатрудненность речевой деятельности, и смысловые задания, и возмож­ности текста.

Чем богаче система языка, тем больше возможно­стей варьировать речевые структуры, обеспечивая наилучшие условия коммуникативного речевого воз­действия. Чем обширнее и свободнее речевые навыки человека, тем лучше, при прочих равных условиях, он «отделывает» свою речь, ее коммуникативные каче­ства — правильность, точность, выразительность и др. Чем богаче и сложнее смысловые задания текста, тем большие требования он предъявляет к речи, и, откли­каясь на эти требования, речь приобретает большую сложность, гибкость и многообразие.

Можно рассмотреть и еще один терминологиче­ский вопрос: одинаковы или различны по своей поня­тийной сути термины «смысл текста» и «семантика языковых знаков»? Ведь, казалось бы, если смысл тек­ста выражается знаками языка, организованными в ре­чевые последовательности, то между ним, смыслом, и семантикой этих знаков исчезает различие. Однако мы допустили бы большую ошибку, если бы отожде­ствили смысл текста и семантику знаков языка, вошед­ших в речевые структуры, выражающие этот смысл.

Об этом совпадении и различии семантики знаков языка и смысла текста, «личностных смыслов» автора интересные соображения высказаны известным совет­ским психологом А. Н. Леонтьевым: «Не исчезает, да и не может исчезнуть постоянно воспроизводящее себя несовпадение личностных смыслов, несущих в себе интенциональность, пристрастность сознания субъекта и «равнодушных» к нему значений, посредством ко­торых они только и могут себя выразить. Поэтому-то внутреннее движение развитой системы индивидуаль­ного сознания и полно драматизма. Он создается смыслами, которые не могут «высказать себя» в адек­ватных значениях; значениями, лишенными своей жиз­ненной почвы и поэтому иногда мучительно дискреди­тирующими себя в сознании субъекта; они создаются, наконец, существованием конфликтующих между со­бой мотивов-целей».

Тот или иной текст, в особенности художествен­ный, наполнен личностными смыслами: он нужен для выражения видения и понимания каких-то явлений действительности личностью, отдельным индиви­дом — даже тогда, когда этот индивид высказывает вовсе не свои собственные, а общепринятые взгляды. Что же касается семантики слова (не говоря уже о се­мантике грамматических категорий и форм) — она «неличностна», она принадлежит всем, кто говорит на этом языке, она представляет собой результат дея­тельности сознания коллектива, общества, народа. Именно поэтому семантика знаков языка позволяет людям понимать друг друга, несмотря на многообра­зие и многоразличие личностных смыслов. Возникает и реализуется в построении речи сложное диалектиче­ское взаимодействие личностного и социального, ин­дивидуального и общего, и не всегда удается авторам личностные смыслы своего текста отчетливо выразить с помощью общей семантики слов и их объединений. Это немаловажное обстоятельство имеет прямое отно­шение к осмыслению условий, от которых зависит ре­чевая культура людей.

Речь

 По принятому нами определению, речь — это последовательность языковых знаков (прежде всего слов), организованная (или построенная) по «прави­лам» языка и в соответствии с потребностями вы­ражаемой информации. Такую последовательность создает говорящий (или пишущий), такую последова­тельность воспринимает и «расшифровывает», т. е. так или иначе понимает, слушатель (или читатель). В об­щем случае задача заключается в том, чтобы в созна­нии слушателя (читателя) возникла такая же информа­ция, которую выражал говорящий (пишущий); правда, это случай идеальный и, как всякий идеал, едва ли до­стижимый; практически же между информацией выра­женной и информацией, возникшей в сознании слуша­телей или читателей, устанавливается большее или меньшее сходство. И чем больше это сходство, тем полнее и лучше осуществлены коммуникативные за­дачи. Более полному и лучшему осуществлению этих задач и служат коммуникативные качества речи, совокупность и система которых образует речевую куль­туру общества и отдельного человека.

Речь — это внешняя, формальная сторона текста; она всегда имеет не только языковую структуру и ее организацию, но и выражаемый ею, по существу, не­языковой (или внеязыковой) смысл, ради которого и во многом подчиняясь которому она строится. Речь оказывается явлением не только лингвистическим, но и психологическим и эстетическим. Именно поэтому люди давно заметили хорошие и плохие стороны речи и давно делаются попытки объяснить их, в частности, прибегая к таким словам, как «точная», «правильная», «красивая», «ясная», «доступная» и т. д. Правда, эти слова применяются обычно нетерминированно, т. е. без точного и однозначного их логического содержа­ния и определения, и одна из центральных задач учения о речевой культуре — терминирование слов, обозначающих коммуникативные качества речи.

Уже римляне выработали целую систему понятий, мнений и рекомендаций, оценивающих качества хоро­шей речи. Были замечены и описаны (правда, не стро­го) сами эти качества, и среди них такие, как ясность, чистота, уместность и др. По убеждению Цицерона, чистота и ясность речи столь необходимы, что даже не нуждаются ни в каком обосновании. Однако эти необ­ходимые качества недостаточны для того, чтобы ора­тор мог вызвать восхищение слушателей, — для этого нужна красота речи. По мнению Диони­сия Галикарнасского, самое важное и совершенное из достоинств речи — уместность. «Обладающая им речь согласуется должным образом и с говорящим, и со слушателями, и с темой (ведь в этом заключается уместность».

Конечно, далеко не все мысли римских теоретиков красноречия и ораторов могут быть разделены нами; однако их попытки терминирования соответствующих слов, оценивающих качества речи, поучительны и должны быть приняты во внимание. Особо поучителен сам факт — попытка римских ораторов создать тео­рию качеств хорошей речи.

Возьмем еще лишь одну иллюстрацию, говорящую о поисках качеств речи и попытках их осмысления и описания. Едва ли не каждый действительно боль­шой писатель, и русский, и западноевропейский, писал и уж во всяком случае, думал о таких понятиях, как правильность языка (речи), его точность, выразитель­ность, образность, красота и т. д. Многочисленные вы­сказывания Пушкина, Тургенева, Л. Толстого, Чехова, Горького, А. Толстого, Флобера, Мопассана и многих, многих других как будто и известны, и в то же время еще ждут изучения под углом зрения теории речевой культуры.

Одна из неотложных задач современной лингвисти­ческой науки — теоретическое объяснение и описание главных коммуникативных качеств речи, их «истоков» и оснований, их структурно-языковых свойств и осо­бенностей, их системных связей, их непротиворечивого терминологического обозначения.

. В числе теоретических предпосылок верного понимания и успешного описания речевой культуры, качеств хорошей речи оказывается умение увидеть си­стемные отношения речи, ее языковой структуры к че­му-то, что находится за ее пределами, к другим, нере­чевым структурам. Это необходимо потому, что речь в процессе ее построения и понимания всегда решает те или иные коммуникативные задачи и всегда соотне­сена и связана с другими, внешними по отношению к ней структурами (самого языка, сознания в его це­лом, мышления, предметной действительности и т. д.). Попытаемся внимательнее присмотреться к тому, с чем же именно и как соотнесена речь и как ее соот­несенность с неречевыми структурами может быть и должна быть использована для осмысления и описа­ния ее коммуникативных качеств.

Корректные  методы  и  лояльные  уловки  для  убеждения партнёра.

  Для  того  чтобы  доказать  собеседнику  что-либо  или  переспорить  оппонента,  недостаточно  одних  лишь  сильных  аргументов,  фактов.  Какими  бы  убедительными  они  ни  казались,  без  тактического  обеспечения  процесс  убеждения  может  быть  затруднён  и  неоправданно  растянут  во  времени.  Кроме  общеизвестных  тактических  методов,  к  которым  прибегают  в  любой  дискуссии,  необходимо  запастись  личным  арсеналом  приёмов.  Среди  них  немало  вполне  корректных,  ещё  больше -  стоящих  на  границе  разрешённых  и  великое  множество  спекулятивных.  Деловым  людям,  а  также  всем  считающим  себя  воспитанными,  современными  (в  хорошем  смысле  слова)  полезно  начать  ознакомление  с  приёмами  убеждения  партнёра  с  первой  категории.

 Одна  из  сильнейших  уловок  в  споре – это  внушение.  Особенно  велика  его  роль  в  устном  споре.  Если  человек  обладает  громким,  внушительным  голосом,  говорит  спокойно,  отчётливо,  уверенно,  авторитетно,  имеет  представительную  внешность  и  манеры,  он  обладает  при  прочих  равных  условиях  огромным  преимуществом  в  споре.  Если  человек  глубоко  убеждён  в  том,  о  чём  спорит,  и  умеет  выразить  эту  непоколебимую  твёрдость  убеждённым  тоном,  манерой  говорить  и  выражением  лица,  он  обладает  большей  внушающей  силой  и  тоже  «действует »  на  противника,  особенно  такого,  у  которого  этой  убеждённости  нет.  Убедительный  тон  и  манера  часто  убедительнее  самого  основательного  довода.          

Прямое убеждение              

В  психологии  коммуникации  убеждением  называется  метод  воздействия  на  сознание  личности  через  её  собственное  мышление.  То  есть  человеку,  до  которого  доведена  некая  информация,  прямо  или  косвенно  предлагается:

  - осмыслить  её;

  - критично  подойдя  к  ней,  отобрать  существенное,  истинное,  отбросить  ложное;

  - определённым  образом  систематизировать  воспринятое;

  - выработать  суждение, высказать  либо  оставить  при  себе  оценку;   

  - в  зависимости  от  результатов  прохождения  перечисленных  этапов  принять  решение  и  т.п.

  Убеждение  составляет  основу   переговорного  процесса,  дискуссии,  полемики,  спора  любого  уровня  сложности  и  напряжённости.  Мы  обратим  особое  внимание  на  методы,  обеспечивающие  позитивный  подход  к  партнёру.  Поставив  перед  собой  цель,  убедить  собеседника,  что-либо  ему  доказать,  мы  чаще  всего  сознательно  или  интуитивно  нацеливаемся  на  психологическую  установку. 

  Установкой  можно  и  нужно  управлять,  если  стоит  задача  корректными  методами  убедить  собеседника  в  чём-либо.  Для  этого  существует  немало  приёмов.  Кроме   того,  приходится  учитывать  роль  объективных  факторов,  ведь  одни  способствуют  успеху,  другие  ведут  к  неудаче.  

  Извлекать  пользу  из  истории  и  фактов  биографии  известных  людей  всегда  нелишне. В  нашей  стране  деятели  искусств  всегда  занимали  особое  место.  Они  находились  под  пристальным  вниманием    и  властей   предержащих,  и  народа.  Посмотрим,  как  пользовались  воздействием   фактора  престижности  на  установку (в  данном  случае – идеологическую) известные  театральные  деятели.

  Пример  относится  к  эпохе  построения  социализма  в  СССР.  В  60-е  годы  театр  «Современник »  оказался  перед  необходимостью  представить  на  суд  цензоров  из  Министерства  культуры  свой  новый  спектакль  « Голый  король  ».  Заметим,  это  была  затея  на  грани  допустимого, так  как  в  пьесе  просматривались  нелицеприятные  политические  параллели.  У  постановщиков  оставался  последний  шанс  и  расчёт  на  хитрость:  как  можно  дольше  отсрочить  представление,  запланировав  его  перед  самым  отъездом  на  гастроли  в  Ленинград.  Сославшись  на  «чемоданную»  атмосферу  и  неразбериху  в  театре,  создатели  спектакля  уверили  цензоров, что  создали  всего  лишь  переложение,  римейк  классической  сказки   и  по  этой  причине  предварительный  просмотр  не  стоит  их  внимания. Проверяющий,  как  ни  странно,  поддался  на  уловку.

  Спектакль  был  заявлен  в  гастрольной  программе  в  Ленинграде – городе,  где  цензура  зверствовала  с  подачи  первого  секретаря  горкома  тов.  Толстикова.  Однако  и  тут  не  доглядели,  и  спектакль  прошёл  мимо  начальства,  и  театр  увёз  с  гастролей  пачку  позитивных  отзывов  ленинградских  критиков.  В  Москве  уже  началось  воздействие  установки  на  следующем  витке:  раз  уж  в  Питере,  с  его  строгостями,  горячо  и  единодушно  одобрили  спектакль,  в  родных  стенах -  сам  бог   велел.  Так,  благодаря  умело  построенным  тактическим  уловкам,  в  репертуар  «Современника»  прочно  вошёл  весьма  злободневный  спектакль.   Более  того – партийное  руководство  города  на  Неве  разрешило  местным  журналистам  и  театральным  критикам  публиковать  рецензии.  Невероятно,  но  факт:  руководители  театра,  слегка  покривив  душой,  убедили  местные  власти,  будто  в  столице  к  спектаклю  отнеслись  лояльно  и  разрешили  постановку.  Сработала  психологическая  установка  на  авторитетность  московского  начальства,  и  театр  увёз  с  гастролей  пачку  позитивных  отзывов  ленинградских  критиков.

  В  Москве  уже  началось  воздействие  установки  на  следующем  витке:  раз  уж  в  Питере,  с  его  строгостями,  горячо  и  единодушно  одобрили  спектакль,  в  родных  стенах -  сам  бог  велел.   Так,  благодаря  умело  построенным  тактическим  уловкам,  в  репертуар  «Современника»  прочно  вошёл  весьма  злободневный   спектакль.    

  Однако  вернёмся  к  рассмотрению  некоторых  теоретических  позиций,  касающихся  эффективности  убеждающего  воздействия.

  Прямое  убеждение,  по  мнению  психолога  В. Шрамма,  окажется  действенным,  если:

  - предлагаемая  информация  будет  соответствовать  потребностям  личности,  мотивам,  нормам  группового  поведения,  законам  социума;

  - передаваемая  информация  будет  соответствовать   требованиям,  предъявляемым  к  структуре  и  способу  аргументации;

  - человеку  будет  показано  направление  движения  к  цели,  и  он  найдёт  подтверждение  правильности  информации  в  самой  жизни;

  - прямая  аргументация  будет  умело  сочетаться  с  другими  типами  воздействия (в  том  числе  с  элементами  внушения,  уловками  и  т.п.);

  - и,  наконец,  если  информация  будет  представлена  в  доступной  собеседнику  форме,  понятой  и  приемлемой  как  по  содержанию,  так  и  по  стилю  изложения.  

  Не  правда  ли,  каким  простым  могло  бы  быть  общение  в  целом  или  убеждение  собеседника  в  частности,  если  бы  их  участники  умели  раскладывать  всё  по  полочкам,  вскрывать  доказательства  слой  за  слоем ?  Не  всякому  это  дано,  но  если  такая  возможность  есть,  целесообразно  разговаривать  и  с  союзником,  и  с  оппонентом  в  подобном  стиле,  вместе  с  ними  учиться  извлекать  выводы,  пробовать,  совершенствуя  мастерство  коммуникатора.

  Метод «извлечения  выводов» -  характерная  составляющая  фундаментального  убеждения.

  Позитивный  убеждающий  подход  может  быть  обеспечен  не  только  в  том  случае,  когда  мы  ободряем,  хвалим  собеседника,  но  и  когда  мы  его  критикуем,   обвиняем  в  проступках,  недоработках,  проявлениях  негативных  черт  характера  (лени,  расхлябанности,  безответственности).  Иными  словами,   он  может  быть  направлен  как  на  положительные,  так  и   на  отрицательные   моменты  в  личности  и  деятельности  субъекта.  Не  откладывая,  покажем  образцы  ключевых  фраз  прямой  аргументации,  используемых  при  позитивном  подходе.

Интенция  (нацеленность)   

  Согласно  психологическому  словарю,  данное  слово  обозначает  направленность  сознания,  мышления,  воображения  на  какой  - либо  объект.  А  в  качестве  вполне  корректного  приёма  убеждения  выступает,  во- первых,  сам  процесс  нацеливания   собеседника  на  конкретный  момент  обсуждаемой  проблемы;  во-  вторых,  ссылки  на  неё,  перевешивающие  порой  другие  веские  аргументы. Сложное (на  первый  взгляд) понятие требует простого  подкрепления.

  У  водителя  во  время  поездки  заглох  мотор.  Сам  он  не  смог  определить  причину  неисправности,  машину  кое- как  дотащили  до  ремонтной  мастерской.  Подошёл  мужичок,  открыл  капот,  подумал,  ударил  молоточком  -  машина  ожила.

 - Сколько  с  меня? -  спросил  владелец.

 - Сто  рублей.

 - Почему  так  дорого?  За  один  удар  молотком  сто  рублей?  Как  я  отчитаюсь  перед  бухгалтером?

  Мастер  достал  лист  бумаги  и  написал:  «Ударил  молотком – 10 рублей.  Знал  куда – 90 рублей.  Итого:  100 рублей ».

  По свидетельству Клода Шеннона одного из создателей  математической  теории  информации, «Альберт  Эйнштейн  однажды  сказал,  что  правильная  постановка  задачи  важнее  даже,  чем  её  решение. Для  нахождения   приемлемого  или  оптимального  решения  задачи  нужно  знать,  в  чём  она  состоит.  Как  ни  просто  и  прозрачно  данное  утверждение,  чересчур  многие  специалисты  в  науке  управления  игнорируют  очевидное.  Миллионы  долларов  расходуются  ежегодно  на  поиск  элегантных  и  глубокомысленных  ответов  на  неверно  поставленные  вопросы».

  А  теперь -  близкий  и  понятный  нам  пример  чёткой  постановки  задачи  (проявление  интенции),  выполняющей  роль  убеждения.

Воспоминания  известной  актрисы  Елены  Юнгер,  относящиеся  к  периоду  работы  под  руководством  режиссёра  Николая  Акимова.   Актрисе  поручили  сыграть  роль  старой  женщины – героини  пьесы  «Деревья  умирают  стоя ».  Работа  продвигалась  с  большими  трудностями  из-за  возрастных  различий  персонажа  и  исполнительницы.  Невербальный  рисунок  роли  (походка  с  опорой  на  палку,  грим)  были  освоены, но  эмоциональная  окраска  актрисе  не  давалась,  особенно  в  ходе  репетиции  сцены  волнующей  встречи  с  внуком.  Убедившись  в  тщетности  усилий  Юнгер,  режиссёр  бросил  всего  одну  реплику:

  - А  попробуй  представить,  что  ты – Иван  Грозный.

Этого  было  достаточно,  чтобы  исполнительница  нашла  опору,  баланс  доброты  и  силы,  присущий  старой  женщине.

« Я  попробовала – и  всё  у  меня  пошло, - вспоминает  актриса. -  Вот  в  чём  был  поразительный  дар  Акимова – крошечной  репликой  настраивать  актёра,  избегая  длинных  рассуждений  о  роли.  Были  люди,  которые  не  ленились  записывать  за  Николаем  Павловичем  каждое  слово».

  Деловые  люди  делают  ставку  на  интенцию,  соблюдая  принцип  АДРЕСНОСТИ  СООБЩЕНИЯ,  то  есть  стараются  сделать  его  интересным,  понятным,  ориентированным  на  того,  кому  предназначена  информация.  Послание  «бьёт  в  цель»,  если  в  нём  учитываются  экономические,  геополитические,  национальные,  поло – возрастные  и  даже  сезонные  факторы.  Поэтому  виртуозы  общения  и  просто  умные  и  наблюдательные  люди  изначально  ищут  индивидуальный  подход  к  адресату  передаваемой   информации.  Шеф – повар  Илья  Лазерсон  (радио- рубрика  « Скорая  кулинарная  помощь »)  дифференцирует  свои  рекомендации  менее  опытным  кулинарам.  Он  дважды  объяснял  способы  приготовления  кляра,  но  для  женского  понимания  сравнивал  его  консистенцию  с  рыночной  сметаной,  а  для  мужчин – с  густотёртой  масляной  краской.

  Компромисс              

 

  Когда  цели  определены,  логично  включать  в  убеждение  партнёра  уловки,  отвечающие  политике  компромисса.  Здесь  мы  представим  самые  важные,  эффективно  работающие  на  процесс  убеждения  партнёра.

  Поиск  общей  зоны  решения  осуществляют  в  форме  свободных  высказываний.  Каждый  имеет  право  предложить  свою  идею,  план.  Обозначив  информационное  поле,  приступают  к  поиску  общих  моментов,  позиций,  сближающих  интересы.

  В  конфликтных  ситуациях  порой  требуется  талант  дипломата,  чтобы  привести  оппонентов  к  этой  общей  зоне  решения.  Именно  вмешательство  австрийского  дипломата  фон  Ринга  спасло  когда-то  премьеру  оперы  Рихарда  Вагнера  «Валькирия ».  Стресс - фактором,  спровоцировавшим   инцидент,  выступил  сам  автор.

Рихард  Вагнер  ни  за  что  не  соглашался  с  замыслом  постановщика – появлением  на  сцене  живых  коней  серой  масти  (их  хотели  вхять  из  придворных  конюшен,  где  животные  проходили  курсы  дрессировки  и  были  послушными).  Вагнер  же  категорически  настаивал  на  лошадях  вороной  масти.

  - Вы  хотите  опозорить   меня! – топал  он  ногами  на  директора  театра. – Я  не  допушю  такого  издевательства,  пусть  уж  лучше  моя  опера  никогда  не  будет  поставлена  в  Вене,  чем  её  будут  играть  с  серыми  конями!

  - Но  ведь  оперу  подготовили,  затратили  средства… - пытался  урезонить  автора  директор.

  - Меня  это  не  касается! – упорствовал  Вагнер.

  И  тут  вмешался  дипломат  фон  Ринг.  Он  отвёл  разбушевавшегося  композитора  в  сторону  и  предложил  использовать   серых  коней,  выкрашенных  в  чёрный  цвет.

  Вагнер  с  восторгом  схватил  его  руку,  прижал  к  сердцу  с  возгласом: 

  - Вы  спасли  мне  жизнь!

  Коней  удалось  выкрасить.  Премьера  состоялась.

Последовательная  политика  взаимных  договорённостей – сближение  позиций – следующий  шаг,  если,  на  первый  взгляд,  явной  общности  не  обнаружено.  Классический  пример:  «вначале  деньги – потом  стулья ». 

  Приём  «равноценной  замены »,  включённый  в   косвенное  внушение,  от  такого  симбиоза  лишь  выигрывает:  информация  воспринимается  собеседником  благосклонно,  хорошо  запоминается.  «Если  вы  считаете,   что  ремни  безопасности  неудобны,  попробуйте  растяжку  для  берцовой  кости », - так  ненавязчиво  и  остроумно  можно  сформулировать  наказ  автомобилисту.

  Неплохо  работает  для  достижения  компромисса  приём  «боковой  тактики».  Бывает,  что  оппоненты  и  выдвигаемые  ими  аргументы  наступают  единым  фронтом.  Тогда   целесообразно  выделить  часть  проблем,  согласовать  мнения  по  ним, затем  постепенно  переходить  к  следующим  моментам.

Рассказывают ,  будто  в  самом  начале  перестройки  приснился  Михаилу  Сергеевичу  Горбачёву  вождь  всех  времён  и  народов  товарищ  И.В. Сталин  и  предложил  свой  план  интенсификации  политической  и  экономической  жизни  страны :

- Первое:  расстрелять  всех  противников  перестройки  как  врагов  народа.  Второе :  расстрелять  делегатов Первого  съезда  народных  депутатов.  Третье:  выкрасить  Кремль  в  зелёный  цвет.

- Почему  в  зелёный? – удивился  Горбачёв.

- Как  я  понимаю,  у  нас  возникли  разногласия  только  по  третьему  пункту  программы…

  Приём  «боковой  тактики »  удачно  сочетается  с  уловкой  «заронить  идею »  и  используется  при  выраженном  неравенстве  партнёров  (например,  один  из  них  профессионально  сильнее  либо  пребывает  в  убеждении,  что  яйца  курицу  не  учат).  Тогда  единственным  способом  донести  идею  до  партнёра  является  невинная  хитрость  преподнесения  информации,  своеобразная  ни  к  чему  не  обязывающая  болтовня,  а  на  самом  деле – сообщение  с  подтекстом.

  Когда  ситуация  складывается,  мягко  выражаясь,  не  в  вашу  пользу,  а  нужный  сильный  аргумент,  как  на  зло,  не  отыскать,  прибегают  к  такой  уловке,  как  оттягивание  возражения  и  другой  реакции.  Отсрочить  ответ,  который  требует  партнёр,  можно:

- ставя  дополнительные  уточняющие  вопросы  якобы  для  уяснения  частных  позиций,  пополнения  информации;

- начав  своё  сообщение  «издалека »,  с  чего-то,  имеющее  отдалённое  отношение  к  обсуждаемому  вопросу;

- с  помощью  создания  искусственной  паузы. 

  Виртуозы  переговоров  тем  и  отличаются  от   остальных,  что  в  напряжённой  обстановке  способны  во  имя  заполнения  паузы  произносить  блестящие,  гладко  отшлифованные  речи…  ни  о  чём.

   К  уловке  оттягивания  возражения  прибегают  не  уверенные  в  своей  правоте,   теряющиеся  в  присутствии  высокого  начальства  и  в  атмосфере  серьёзных  переговоров  люди.  Приём   также  даёт  временную  передышку  утомившимся,  растерявшимся  из-за  психической  напряжённости  деловой  беседы,  сомневающимся  не  выдать  своего  отчаянного  состояния  невербальными  сигналами:  не  суетиться,  не  жестикулировать  сверх  меры,  не  ускорять  речь,  не  изменять  тональность  высказывания  и  т. п.

  Вернёмся  к  рассмотрению  корректных  приёмов  убеждения  партнёра.  Если  путём  достижения  компромисса  договориться  не  удаётся,  можно  обратиться  к  другим  приёмам  и  уловкам.

Ссылка  на  удачные  доводы  партнёров – предоставление  им  инициативы.

  Приём  вписывается  в  известные  тактические  рекомендации  «не  доказывай  лишнего»,  «переложи  на  другого  бремя  доказательств».  Вполне  лояльный  приём,  если  учесть,  как  мало  среди  нас  желающих  принять  ответственное  решение,  особенно  в  критической  ситуации.

  В  менее  масштабных  межличностных  столкновениям  применение  приёма  выглядит  примерно  так:

- Подсудимый,  почему  вы  отказываетесь  от  последнего  слова?

- Думаю,  это  лишнее,  господин  судья.  Всё,  что  нужно  было  сказать,  изложил  мой  адвокат,  а  всё,  чего  говорить  не  стоило,  сказал  прокурор.

Упреждающая  аргументация – перехват  инициативы.

  В  данном  случае  речь  идёт  не  о  самостоятельном  тактическом  приёме,  а  о  лояльной  уловке.  Аргумент  заменяется  неким  «вопросом  на  засыпку »,  отвечая  на  который  оппонент  с  опозданием  обнаруживает  несостоятельность  своих  контрдоводов  (ещё  до  того,  как  намеревается  пустить  их  в  ход).

  Пришёл  к  Фёдору  его  приятель,  он  же – давний  должник.  Помялся  на  пороге  и  начал:

- Старик,  я  к  тебе  с  просьбой…

  Фёдор,  не  будь  дураком,  сообразил,  что  за  сим  последует  просьба  дать  ещё  денег,  и  пустился  на  хитрость:

- Вася,  у  меня  к  тебе  такое  предложение:  что  бы  ты  ни  просил,  я  всё  исполню,  но  у  меня  встречная  просьба – сперва  ты  исполни  мою,  а  потом  я  твою.  Идёт?

- Да  друг  сердечный.  Ради  тебя  я  на  всё  готов, -  опрометчиво  согласился  Василий.

- Тогда  слушай.  Я  тебя  умоляю:  не  проси  больше  у  меня  в  долг…

Коммуникативные качества речи

 Понимание норм литературного языка не имеет пока желаемого и нужного единообразия. И это ка­сается не только вопроса о том, что такое норма, но и вопроса о том, все ли структурные уровни языка имеют норму, а если да, то чем эта норма специфична на каждом уровне.

В частности, совсем неясно, имеет ли норму лекси­ческий и лексико-семантический уровень литератур­ного языка. Одни авторы такую норму предполагают и говорят о ней, другие — предпочитают о ней про­молчать. Есть и такие, кто в ее существовании сомне­вается. К числу сомневающихся должен отнести себя и автор этой книги.

Но если так, норма воспринимается и применяется в результате действия речевого автоматизма; если норма усвоена, нет колебаний в выборе языкового ва­рианта — есть «правильно» и «неправильно», «так го­ворят» и «так не говорят». Все это хорошо применимо к произнесению фонем и их вариантов, к месту ударе­ния в слове, к образованию форм слова и самих слов, к построению предложений и к типам интонирования. Однако все это не применимо или применимо с ка­кими-то сложными оговорками и сомнениями к упо­треблению в речи слов и их значений.

Выбор слова и его значения для введения в речь регулируется скорее не нормой, а целесообразностью. Об этом, между прочим, убедительно говорит автор­ское редактирование текста. Пушкин и Л. Толстой, Чехов и Маяковский в большинстве случаев заменяли одно слово другим, а другое — третьим и четвертым не потому, что первое слово было неправильно: оно было неточно или неуместно, не вступая в противоре­чие с указаниями толковых словарей и грамматически­ми предписаниями. В использовании лексики и лекси­ческой семантики речевой автоматизм не срабатывает или оказывается недостаточным. Требуется соотнести речь и с языком, и с сознанием, и с действитель­ностью, и с условиями общения для того, чтобы найти единственно нужное размещение единственно нужных слов (по убеждению Л. Толстого).

Было бы очень просто читать студентам доступные и понятные лекции, вести действенную пропаганду, создавать образцовые художественные тексты, если бы выбором и применением слов и их значений управляла норма. Но она всем этим не управляет. И поэтому остается неясным, что называют лексической нормой ее защитники.

 Требует обновленного осмысления старое раз­личение выразительных и изобразительных средств языка (или речи?). По смыслу терминов получается, что одни — «выражают», другие — «изображают»; одни как будто соотнесены с сознанием, другие — с миром ве­щей. Антитезы, повторы, анафоры — выражают, эпи­теты, метафоры, метонимии — изображают.

Но ведь в речи функции выражения и функции изображения очень часто объединяются, сливаются и их носителями оказываются одни и те же средства языка. «Ты как отзвук забытого гимна в моей черной и дикой судьбе» (А. Блок) — какие слова и их сочета­ния «выражают», а какие «изображают»?

Деление средств языка на изобразительные и выра­зительные воспринимается в наше время как очень традиционное и едва ли оправдываемое фактами. И вместе с тем это деление хочется как-то принять и сохранить — может быть, с большими теоретиче­скими поправками.

Напрашивается, например, попытка «изобразитель­ность» отдать лексике и семантике, а «вырази­тельность» — синтаксису. Но ведь и слова не только «изображают», но и «выражают»; коммуникативное качество выразительности создается своеобразием ор­ганизации в речи средств языка, включая и лексику, и ее семантику.

Может быть, следует принять термин «изобрази­тельно-выразительные средства языка», уже известный современной науке? Этот термин не требует обяза­тельного разграничения «изобразительности» и «выра­зительности» и позволяет строить типологию изобра­зительно-выразительных средств уже на прочной базе языковой структуры (лексические изобразительно-вы­разительные средства, словообразовательные, морфо­логические, синтаксические, интонационные, фонемно-акцентологические). При этом не упускалась бы возможность замечать изменение «силы» выразитель­ности (или изобразительности) при переходе от одного структурно-языкового типа изобразительно-вырази­тельных средств языка к другому. Таким образом, удалось бы сохранить традиционную идею изобрази­тельности лексики и выразительности синтаксиса, при­дав ей более гибкое и более верное осмысление и применение-

Как же изобразительно-выразительные средства языка используются речью для формирования и функ­ционирования ее коммуникативного качества — вырази­тельности? Может ли быть выразительной речь, если в ней нет изобразительно-выразительных средств язы­ка? Если принять во внимание то, что изобразительно-выразительные средства применяются, как правило, и, прежде всего в речи художественной, поставленный ранее вопрос можно переформулировать: может ли быть выразительной нехудожественная речь (публици­стическая, научная, деловая)?

Но на этот вопрос ответ подсказывается нашим ре­чевым опытом: да, и публицистическая, и научная, и даже деловая речь может быть в той или иной сте­пени выразительной. Какими средствами языка и какой их организацией в структуре речи это дости­гается?

3. Уже упоминалось о том, что одно и то же коммуникативное качество речи может обо­сновываться двумя или даже тремя отношениями язы­ковой структуры речи к неречевым структурам.

Так, точность речи зависит не только от соотноше­ния речь — мышление, но и от соотношения речь — действительность. Чистота речи регулируется не толь­ко соотношением речь — язык, но и соотношением речь — сознание (его нравственные аспекты).

Это ставит перед учением о культуре речи вопрос, о типах или вариантах того или иного коммуникатив­ного качества, обусловленных раздельностью или со­вместностью влияний, оказываемых на него отноше­ниями речевой структуры к неречевым. Точность речи может быть предметной, понятийной, образной и сме­шанной. Логичность может быть предметной, поня­тийной, образной и смешанной. Чистота может быть структурной, понятийной и смешанной. Выразитель­ность может быть структурной, образно-эмоциональ­ной, понятийной и смешанной и т. д.

Понятно, что описание этих типов или вариантов коммуникативных качеств могло бы помочь более строгому пониманию возможностей практического влияния науки и преподавания на уровень речевой культуры, могло бы помочь выработке соответствую­щих рекомендаций.

4. В коммуникативном акте участвуют два созна­ния — сознание автора речи и сознание адресата. В идеале коммуникативный акт должен опираться на адекватную работу этих двух сознаний, и это должно быть обеспечено качеством речи.

Вдумаемся в своеобразие и сложность этой задачи. Как правило, автор речи выражает какую-то уже из­вестную его сознанию, переработанную и освоенную этим сознанием информацию. Адресат должен, вос­приняв речь, выработать такую же информацию, обратившись, прежде всего к ее источнику, т. е. каким-то явлениям, фактам, сторонам действительной жизни. Но для того, чтобы информация, выраженная и инфор­мация «воспринятая» (а точнее, выработанная созна­нием адресата под воздействием речи) оказались адек­ватными, необходимо: а) чтобы источник информации был у автора речи и адресата один и тот же; б) чтобы оба сознания эту информацию, идущую из одного и того же источника, одинаково ограничили в самом источнике; в) чтобы оба сознания эту информацию одинаково осмыслили и выработали к ней одинаковое отношение, одинаково ее оценили; г) чтобы оба созна­ния одинаково относились к языку, его знакам и их значениям. Можно предположить, что все эти условия не будут соблюдены почти никогда, поэтому информа­ция, выраженная речью, и информация, выработанная сознанием адресата под воздействием речи, будет так или иначе различаться, ее адекватность не будет обеспечена.

Естественно, возникают вопросы, затрагивающие проблематику культуры речи. Один из них: в какой мере расхождения информации в сознании автора речи и ее адресата будут зависеть от ее структуры, а в ка­кой — от иных, неязыковых условий (знания человека, его опыт, возраст, уровень развития, темперамент и т. д.). Как преодолеть с помощью самой речи опас­ность неполного понимания автора речи ее адресатом, если это неполное понимание вызвано неязыковыми условиями? Например, как преподаватель, знающий в своей области неизмеримо больше, чем студент — его слушатель, может максимально уменьшить опас­ность неполного или неверного понимания путем соответствующей корректировки речи?

Можно думать, что обсуждаемая здесь проблема «двух сознаний», участвующих в акте коммуникации, очень важна не столько для теории культуры речи и описания ее коммуникативных качеств, сколько для самой практики речевого общения. Ведь все области деятельности, где язык применяется в качестве про­фессионального оружия (художественная литература, наука, преподавание, пропаганда, публицистика и т. д.), заинтересованы в том, чтобы посредством речи сво­дить к минимуму различия в информации, зависящие от несовпадения работ двух сознаний.

5. Поставленные вопросы, связанные с двумя со­знаниями, участвующими в акте коммуникации, свое­образно возникают и тогда, когда мы начинаем осмысливать действенность речи. Не получается ли не­редко так, что речь действенна по мнению автора и мало действенна — по мнению читателя или слуша­теля (пусть ни тот, ни другой не использует термин «действенность»)? Автор речи, если он не имеет спе­циальных знаний о свойствах языка и возможностях речи, не может оценить степень ее действенности; адресат это может сделать хотя бы потому, что понял то, что услышал или прочитал, либо не понял, захотел что-то изменить в своем поведении или не захотел и т. д,

Действенность речи усиливается или ослабляется не только в зависимости от того, какие средства языка и как были применены, но и в зависимости от того, для выражения какой информации они были использо­ваны — достаточен ли был в этой информации тот ее слой, который создавался не воздействием объектив­ного мира, а реагированием на это воздействие, его эмоциональным и эстетическим восприятием и оцен­кой — в сознании автора.

Но все это вопросы, которые уже возникли, однако решение их пока не вполне подготовлено, и это сужи­вает возможности рекомендательного влияния науки на речевое поведение людей.

6. Очень сложной и малопроясненной остается проблема взаимодействия и взаимообусловленности семантики языковых знаков, вошедших в речевые цепи, и выражаемого этими цепями смысла, т. е. кон­кретной логической, эмоциональной и образно-эстетической информации. Во «Введении» уже было сказано о том, что следует различать значение, семантику язы­ковых знаков и смысл текста. В 70-е годы сделана не одна попытка объяснения перехода от «смысла к тек­сту» путем создания различных «порождающих» моде­лей. Однако ни одна из этих попыток не дала обе­щанных результатов.

Но все же можно предположить, что суть проб­лемы заключена в том, что смысл текста — это выра­жаемая им информация о конкретной работе сознания отдельного человека в процессе отображения вполне определенных, именно этих сторон, явлений, предме­тов реального мира; семантика языкового знака (его значение) — это присущее ему свойство выражать и возбуждать информацию о чем-то, что отличается от него самого. Языковой знак благодаря этому свойству членит многообразие и многоразличие динамичной и постоянно меняющейся информации о конкретной работе сознания на конечное, хотя и очень большое, число обобщающих смыслы значений, которые и ста­новятся опорой и условием возникновения и выраже­ния все новых и новых смыслов.

Из этого пояснения очевидно, по крайней мере, то, что смысл текста и семантика языковых знаков (прежде всего слов) предполагают друг друга: семан­тика слова — результат отвлечения от смыслов и обобщения их; смысл текста — результат работы кон­кретного сознания, опирающейся на семантику слов, которая может быть представлена как некий информа­ционный инвариант, меняющийся вариативно в смыс­лах текста.

Проблемы речевой культуры, в частности проб­лемы коммуникативных качеств речи, не могут быть полностью решены без внимания к сложным и по­ка во многом неясным вопросам соотношения и различия семантики языкового знака и смысла текста.

7. Неразрывность семантики знаков языка и смыс­ла текста по-особому освещает некоторые стороны коммуникативных качеств речи. Очевидно, что такие качества речи, как точность, логичность, выразитель­ность, действенность, уместность, не могут быть по­няты, если структуру речи (со свойственной ей семан­тикой) взять вне ее связи со смыслом текста. Можно, видимо, говорить о взаимном воздействии семантики знаков языка на смысл и смысла на коммуникативные возможности знаков языка, их речевых цепей.

Языковая структура речи, воздействуя на сознание слушателя или читателя, получает заряд не только от языка, но и от смысла текста. Лишь теоретически можно (и нужно!) речевую структуру брать в ее отвле­чении от смысла — для более полного и точного постижения ее коммуникативных свойств и особен­ностей. Практически же, в общении, в коммуникатив­ном акте, структура речи работает как выражающая вполне определенный смысл текста, и в зависимости от того, какой это смысл, как он взаимодействует с ре­чевой структурой, усиливаются или искажаются и ослабляются коммуникативные качества речи.

Можно привести только один пример. В «среднем» коммуникативные качества речи художественной ока­жутся более сильными по воздействию на сознание адресата, чем коммуникативные качества речи научной или деловой. Объяснение этого факта нужно искать не только в том, что художественная речь богаче по на­бору и использованию средств языка, но и в том, что эта речь эмоциональнее, активнее, личностное по выра­жаемому ею смыслу.

Заключение

Все эти соображения неизбежно приводят к выводу о том, что мы допустили бы большую ошибку, если бы забыли, что язык, по Марксу, это практическое, действительное сознание и что нет и не может быть речи самой по себе — она всегда выражает то или иное содержание, смысл, конкретную информацию, которая становится одним из условий речевой культуры.

 Один из сложных вопросов, возникающих перед учеными, обдумывающими проблему «речь и созна­ние», — это вопрос об эстетическом восприятии речи, ее структуры сознанием. Речь может восприниматься как красивая и некрасивая. Но те состояния сознания, которые побуждают человека сказать «Как красиво!» или «Как безобразно!», — эти состояния сознания в очень большой степени зависят от господствующих социальных интересов и вкусов и в известных пре­делах меняются вместе с ними. Эстетические идеи и представления в классовом обществе носят клас­совый характер, и в обществе, свергнувшем эксплуата­торские классы, эти идеи и представления социально обусловлены; поэтому они не могут быть совершенно одинаковыми у разных людей, даже если эти люди живут в государстве, способствующем усилению социаль­ной однородности общества — стиранию классовых различий, существенных различий между городом и деревней, умственным и физическим трудом и т. д. Кроме того, нужно принять во внимание воздействие на отдельных людей созданных в прошлом эстетиче­ских ценностей и различие этих воздействий. Одним словом, люди неодинаково осознают и оценивают (разумеется, не всегда) одни и те же произведения искус­ства, различные эстетические стороны жизни.

Есть словесные произведения, эстетическое воздей­ствие которых настолько сильно, что оно становится бесспорным и как бы снимает многие различия в вос­приятии и оценке прекрасного, существующие в обще­стве. Достаточно назвать в истории русской литера­туры и словесного, речевого творчества имена Пуш­кина, Л. Толстого, Чехова, Блока. Однако известно, какие страсти рождало пламенное, поэтически-оратор­ское слово В. Маяковского; страсти поулеглись, но де­ление читателей на сторонников и противников поэта осталось. Причины — прежде всего в необычности для традиционной поэзии речевой системы поэта, в необычности отбора в поэзию языковых средств и способов их речевой организации.

Учение о речевой культуре не может обойти вопрос об эстетическом восприятии речи. Он важен и для тео­рии, и, еще больше, для практики. Чтобы наш социа­листический идеал выступил «во всем его величии и во всей его прелести» (Ленин), образ героя должен отли­чаться жизненностью и убедительностью. Только на высоком уровне художественности произведения будят мысль и тревожат души.

Уроки писателей-классиков, требовавших от себя и других самого строгого критического отношения к слову, его эстетическим свойствам и возможностям, не утратили своего значения и сегодня. Однако много еще книг, похожих одна на другую. «Язык в таких книгах,— как отметил Г. Марков,— сугубо правиль­ный, но бесцветный, без солей, витаминов и, не по­боюсь сказать, без микробов, то есть без признаков живой материи». Для улучшения качества художественной литературы пристальное внимание писателей и критиков должно быть направлено и на речевую культуру художественной речи, в особенности на ее эстетические свойства.

Список рекомендуемой литературы

1. Якубинский Л.П. О диалогической речи // Избранные работы: Язык и его функционирование. М., 1986.

2.     Голанова Е.И. Устный публичный диалог: жанр интервью // Русский язык конца XX века (1985-1995). М., 1996.

3.  Диалогическая речь. Монологическая речь // лингвистический энциклопедический словарь. М., 1990.

4.  4.    Родос В.Б. Теория и практика полемики. Томск, 1989.

5.   Русский язык  в его функционировании.  Уровни языка.  М., 1996.

6.   Муратов С.А. Диалог: телевизионное общение в кадре и за ка­дром. М., 1983.

7.   Отт У.М. Вопрос + ответ = интервью. М., 1991.