Русский национальный характер

Русский национальный характер

Содержание

Введение………………………………………………………………3

Глава 1 Условия формирования русского типа культуры…………6

1 Национальное своеобразие русской культуры…………………...6

2 Становление и развитие культуры на Руси в IX – XVII веках…12

Глава 2 Особенности менталитета русской нации………………..18

1 Национальный характер…………………………………………..18

2 Особенности русского национального характера……………….21

Заключение…………………………………………………………..24

Список использованных источников……………………………....27

Введение

Отечественная культура на протяжении всех веков ее формирова­ния неразрывно связана с историей России. Наше культурное насле­дие, складывалось в процессе становления и развития национально­го самосознания, постоянно обогащалось собственным и мировым культурным опытом. Оно дало миру вершины художественных до­стижений, вошло неотъемлемой частью в мировую культуру.

Появление первых воззрений культуроло­гического характера на Руси связывается с Ки­евской Русью как первым государством у вос­точных славян, введением письменности, а также принятием христианства.

Целью данной работы является изучение и анализ условий формирования русского типа культуры.

 Важно учитывать, что русская культура не просто западная в ряду других западных культур и, следовательно, недостаточно сказать, что развитие Запада в целом впрямую было развитием Руси – России. В том и дело, что, безусловно, оставаясь западной, наша культура вместе с тем выбивается из общего ряда, ее западность особого рода. Попытаемся применить к русской культуре такую формулу: она представляет собой Восток на Западе. Но не в том смысле, что в ней ярко выражены какие-то восточные черты. Для нас совершенно недопустимы положения о каком-то русском евразийстве, о русской пограничности и промежуточности между Западом и Восто­ком. Русская культура в своей основе и своих основах именно западная, но внутри Запада она образует нечто слишком своеобразное, чтобы, безусловно, растворить ее в нем. Национальное своеобразие и нерастворимость, видимо, есть в каждой запад­ной национальной культуре. В нашем же случае речь идет о своеобразии, заходящем так далеко, что русская культура, взятая как целое, не укладывается в типоло­гию и периодизацию западной культуры. У нее во многом свой ритм и своя последо­вательность эпох и течений.

Актуальность данной темы обусловлена определенным теоретическим интересом к русскому типу культуры, условиям его формирования.

 Особенности формирования российской культуры видятся в таких основных факторах: необходимость освоения огромного гео­графического пространства, на котором соединялись и взаимодейст­вовали многочисленные этнические группы и народности; утверж­дение православия как особой ветви христианства, сосредоточенной на духовности, приверженности устоявшимся традициям; длитель­ная временная изолированность развития от западно-европейских цивилизационных процессов и напряженная борьба за преодоление такой замкнутости; превалирование идеи приоритета государствен­ности над личностными интересами, подчинение интересов личнос­ти интересам государства.

Русская менталъность – специфический совокупный архетип народа, который возник в результате взаимодействия уникального субъекта и обстоятельств его жизнедеятельности. Он накладывает существенный отпечаток на характер русской общности и изменяется вместе с ней.

Русский народ – признанный творец одной из «осевых» культур. В условиях вёликой «смены всех»« и становления российской цивилизации XXI столе­тия решение «единой и неделимой» проблемы преемственности с культурным наследием и его обновления стало условием духовного возрождения России. «Не делить, не дробить русскую историю... следить преимущественно за свя­зью явлений, за непосредственным преемством форм, не разделять начала, но рассматривать их во взаимодействии».

Грандиозность этих проблем обусловлена не только их творческим характером, но и непреходящей уникальностью, устойчивым стереотипом их мистического, иррационального характера. Можно понять представителей Запада, которые останавливаются перед «непостижимыми метафизиче­скими истоками» русской культуры (Вильгельм II).

Предметом данного исследования является: русский тип культуры.

Объектом является: менталитет русской нации.

Степень исследования данной темы предполагает дальнейшую научную разработку. Тем более, что в этом есть насущная необходимость.

Исследование данной работы предопределило ряд задач:

1. Рассмотреть становление и развитие культуры на Руси в IX – XVII вв.

2. Установить особенности менталитета русской нации.

3. Проанализировать национальный характер.

Структура данной работы предполагает: введение, две части, заключение и список использованных источников.

Во введение, ставится цель, задачи, раскрывается актуальность темы; обозначаются предмет и объект исследования. В основных разделах рассматриваются условия формирования русского типа культуры; особенности менталитета русской нации. В заключение, делаются основные выводы по теме работы.

В качестве теоретической базы были использованы работы Арутюнян. А., Гузевич Д., Радугина А., Сапронова П. и других авторов.

Глава 1. Условия формирования русского типа культуры

§ 1 Национальное своеобразие русской культуры

Для изучения, понимания и измерения необходима демифологизация. А для этого требуется отделить друг от друга два разнопорядковых, но тесно переплетенных яв­ления, совместный силуэт которых выглядит так странно.

Как правило, основные объяснения сводятся к пограничному положению России между Востоком и Западом, Европой и Азией – от «Евразийства» до «Азиопства» (последний термин – отнюдь не выдумка автора). [4;С.187] При этом забывают, что подобной евро-восточной бинарностью обладают едва ли не все культуры, формировавшиеся в зоне контакта цивилизаций, – испанская, португальская, греческая, болгарская, сербская, турецкая и другие, принадлежащие Средиземноморью, не говоря уже о ла­тиноамериканских или о христианских культурах Кавказа. Выходит, бинарность рус­ской культуры – явление типичное, поэтому мало, что дающее для объяснения уни­кальности «русского кентавра» и для выяснения его реального происхождения.

При характеристике России и русского народа быстро стало общим местом указание на их молодость. Молодая Россия и состарившийся, это и одряхлевший Запад сопрягались и противопоставлялись самыми разными течени­ями в культуре и общественной мысли. Перечень только громких имен авторов, от­давших должное русской молодости и старости Запада, был бы очень длинен. Ясно, что ощущение русским человеком своей принадлежности к молодому народу не случайно. Но точно так же очевидно другое: наш народ своим возрастом существенно не отличается от других западных народов. Если же отличия есть всегда они в пользу нашей молодости. [13;С.496] Ощущение русским человеком значимости своего народа нельзя понимать буквально хронологически. За таким понятием стоит что-то другое помимо возраста этнической общности.

 Противоречива не только диалектика русского/российского, но и полярная – от нигилизма до апологии – интерпретация русского народа с точки зрения понимания его как культурно-исторического субъекта, творца духовных ценностей. «Россия, – писал Бердяев, – менее всего страна средних состояний, средней культурности... В низах своих Россия полна дикости и варварства. На вершинах своих Россия сверхкультурна историческая задача русского самосознания – различить и разделить русскую сверхкультурность и русскую докультурность, логос культуры в рус­ских вершинах и дикий хаос в русских низинах». [11;С.301]. Такова элитная (не путать с элитарной) версия русской культуры — её отождествление с логосом сверх-культуры в противоположность докультурном хаосу, в сущности, не народа, а человека-массы. Вместе с тем необходимо различать древнерусскую народность и народ России Нового времени – эпохи формирования российской нации – государства.

Наличие у русской культуры своей собственной периодизации и типологизации, не покрываемой общезападной периодизацией и типолологизацией, связано вовсе не с какой-то нашей национальной самобытностью и уникальностью Руси. В свое время Русь успешно вошла в одну из таких общностей и успешно развивалась в ее составе. Таким вхождением стало крещение Руси в 989 г. Хорошо известно, что христианство Русь восприняла от Византии. В результате крещения в церковном отношении она стала одной из многочисленных, хотя и наиболее крупной по населению, не говоря уж о территории, метрополией Константинопольского патриархата. Русь оказалась в положении, не испытанном ни одной западной национальной культурой. Это положение можно назвать культурным одиночеством. Конечно, оно не было таким же полным, как у Робинзона Крузо на необитаемом острове. Но одиночество в данном случае – это не метафора и не преувеличение. Остальные православные культуры после завоевания православных стран не исчезли с лица земли. Однако и развиваться в нормальном ритме они не могли. Лазарев отмечает, что Древняя Русь «сразу усвоила византийскую технику каменного строительства со сложной системой купольных и крестовых сводов, а также новую для нее христианскую иконографию, воплощенную средствами мозаики, фрески и иконописи. Это отличает ее развитие от романского Запада, где становление каменного зодчества протекало по иному пути – пути постепенной внутренней эволюции.[1]

Ренессанс представляет собой, бесспорно, чисто городской феномен. Говоря о рус­ском предвозрождении, Лихачев также связывает его с городом: «Лучшие токи предвозрожденческого движения захватили собою всю Западную Европу, Византию, но также Псков, Новгород, Москву, Тверь, весь Кавказ и часть Малой Азии. На всем пространстве этой колоссальной территории мы встречаемся с однородными явле­ниями, вызванными развитием демократической жизни в городах и усиленным куль­турным общением стран. Многие черты этого предвозрожденческого движения сказались на Руси с большей силой, чем где бы то ни было».[2] «Во времена независимости российских славян гражданское правосудие имело основанием совесть и древние обычаи каждого племени в особенности; но варяги принесли с собою общие гражданские законы в Россию, известные нам по договорам великих князей с греками и во всем согласные с древними законами скандинавскими».[3]

Одной из особенностей развития русской средневековой культуры являлось то, что Византия служила для Руси одновременно и античностью, и современной моделью. Лихачев отмечает, что ««своя античность» – период домонгольского расцвета древ­нерусской культуры – при всей ее притягательности для Руси конца XIV-XV веков не могла заменить собой настоящей античности – античности Греции и Рима с их высокой культурой рабовладельческой формации». Если Западная Европа должна была пройти тысячелетний путь средних веков через такие вехи, как Великое переселение народов, формирование варварских государств, становление феодализма и освобождение городов, и если западная культура должна была «пережить» «каролингский ренессанс», романский стиль, готику и завершить ее эпохой Возрождения, то Россия, являясь более молодым государством, избежала столь длительного пути «постепенной внутренней эволюции» и культурно-истори­ческого «созревания», воспользовавшись готовой византийской моделью, служившей и античностью, и современностью. «Обаяние византийской культуры, византийского искусства было столь велико, что трудно было ему не поддаться. Этим объясняется широкое проникновение византийской культуры в русское феодальное общество».[4] О том, что византинизм предопределил «восточные» приоритеты в историческом выборе пути развития России и ее имманентную оппозицию Западу, говорил и Н. Бердяев в статье, посвященной Леонтьеву: «Россия во всем своем своеобразии и величии держится не национальной скрепой, не рус­ским национальным самоопределением, а византийс­ким православием и самодержавием, объективными церковными и государственными идеями. Эти начала организовали Россию в великий и своеобразный мир – мир Востока, противоположный Западу».[5]

Византинизм выступал против любых форм демократических изменений в рос­сийском обществе. Западные понятия свободной личности, индивидуализма и демок­ратии оставались для подавляющего большинства российского общества чуждыми и неприемлемыми – «западной заразой», – следовательно, вредными, опасными. Об опасностях, грозящих России введением западных ценностей, говорил Леонтьев: «Я осмелюсь даже, не колеблясь, сказать, что никакое польское восстание и никакая пугачевщина не могут повредить России так, как могла бы ей повредить очень мирная, очень законная демократическая конституция». И это потому, что «русские люди не созданы для свободы. Без страха и насилия у них все прахом пойдет» (цит. по: [3;С.144]). Он, очевидно, не питал иллюзий в отношении мифа об «особой исторической миссии» России, широко пропагандируемого определенной частью русской интеллигенции XIX века. Говоря о Леонтьеве, Бердяев утверждал, что «он верил не в Россию и не в русский народ, а в византийские начала, церковные и государственные. Если он верил в какую-нибудь миссию, то в миссию византизма, а не России» (цит. по: [3;С.128]).

Существует много концепций, рассматривающих развитие культуры и истории под углом зрения одного фундаментального фактора, с позиции единого субстанциального основания. И тогда, взятая в своих основах, история культуры предстает как монолог од­ного единственного начала, будь то мировой дух или материя. И очень немногие мыслители раскрывают диалогический характер жизни духа и культуры. Среди этих мыслителей следует прежде всего назвать Н. А. Бердяева.[6]

Если отвлечься от образного стиля изложения, то концепция Тойнби дает ключ к пониманию творческой природы и возможной альтернативности культурно-исторического процесса. Развитие культуры осуществляется как серия Ответов, даваемых творчес­ким человеческим духом на те Вызовы, которые бросает ему приро­да, общество и внутренняя бесконечность самого человека. При этом всегда возможны различные варианты развития, ибо возмож­ны разные Ответы на один и тот же Вызов. В осознании этого фундаментального обстоятельства и состоит непреходящее значение концепции Тойнби. [10;С.43] Своеобразную концепцию культуры развивал крупнейший русский социолог и культуролог, проживший большую часть своей жизни в эмиграции в США, Питирим Александрович Сорокин (1899-1968). В методологическом плане концепция П. А. Сорокина перекликает­ся с учением о культурно-исторических типах О. Шпенглера и А. Тойнби. Однако теория культурно-исторических типов П. А. Соро­кина принципиально отличается от теории О. Шпенглера и А. Тойн­би тем, что Сорокин допускал наличие прогресса в общественном развитии. Признавая наличие глубокого кризиса, который в настоя­щее время переживает западная культура, он оценивал этот кризис не как «Закат Европы», а как необходимую фазу в становлении новой формирующейся цивилизации, объединяющей все человечество.

В соответствии со своими методологическими установками П. Сорокин представлял исторический процесс как процесс разви­тия культуры. По Сорокину, культура в самом широком смысле это­го слова, есть совокупность всего сотворенного или признанного Данным обществом на той или иной стадии его развития. В ходе это­го развития общество создает различные культурные системы: по­знавательные, религиозные, этические, эстетические, правовые и т.д. Главным свойством всех этих культурных систем является тен­денция их объединения в систему высших рангов. В результате раз­вития этой тенденции образуются культурные сверхсистемы. Каж­дая из таких культурных сверхсистем, по словам Сорокина, «обла­дает свойственной ей ментальностью, собственной системой истины и знания, собственной философией и мировоззрением, своей рели­гией и образцом «святости», собственными представлениями право­го и должного, собственными формами изящной словесности и ис­кусства, своими правами, законами, кодексом поведения.

2 Становление и развитие культуры на Руси в IX – XVII веках

Киевская Русь как государство существова­ло с княжения Рюрика (862-879) по княжение Мстислава Рюриковича (1125-1132). Иными словами, период Киевской Руси охватывает вторую половину IX – первую треть XII веков. Основными признаками государственности стали: создание и укрепление централизован­ной власти, наличие территории и первых гра­ниц, определение административного деления и форм власти на местах, установление дани и других источников формирования государства. На ранних этапах развития природа страны накладывала огромный отпечаток на весь ход ее истории. В. О. Ключевский отмечал равнинность, обилие речных путей на Восточно-европейской равнине, ко­торые облегчили грандиозные процессы колонизации племен, пре­допределили особенности и разнообразие хозяйственной деятель­ности народа. Но природа не охраняла общество от чужеродных вторжений.

История русской культуры начинается с ключевого социо­культурного события, перевернувшего жизнь древних русичей, изменившего их мировоззрение и поведение, включившего Древ­нюю Русь в поток мировой истории, – с Крещения Руси. Имен­но с этого момента для русской культуры в известном смысле начинается «осевое время»: события обретают свой неповтори­мый смысл; ход времени получает в сознании людей определенную направленность, даже целеустремленность и начинает рефлексироваться как история; бытие сознается человеком в его противоречиях и антиномиях, в движении; усиливается роль ра­циональности и рационально преломленного опыта – появля­ется философское мышление; религия наполняется этическим пафосом и смыслом, и вокруг нравственных оценок жизни и философско-этических учений развертывается духовная борь­ба. Именно таким образом характеризует понятие «осевого вре­мени» К. Ясперс, обосновавший культурологический подход к осмыслению мировой истории.

Фактически Древняя Русь совершала в этот момент гиган­тский культурно-исторический скачок, по своему духовному масштабу сопоставимый с теми грандиозными переворота­ми, которые переживало человечество в целом в период меж­ду 800 и 200 гг. до н.э., когда в мировой истории (в Китае, Индии, Иране, Палестине, Греции и др.) складывалось «осе­вое время».

Однако своеобразие Древней Руси заключалось в том, что, вступая в «осевое время» мировой и собственной истории, древ­нерусская культура не обретала ярких индивидуальностей ни в поэзии, ни в философии, ни в области религиозно-этических учений, ограничиваясь лишь персонификацией своих правите­лей и святителей, религиозных учителей и подвижников. Разу­меется, Креститель Руси Владимир может и должен рассматри­ваться как деятель древнерусской культуры; то же относится и к Ярославу Мудрому, и к Владимиру Мономаху и т.д., хотя культурные функции древнерусских князей совершенно осо­бые, не связанные с непосредственным созданием ценностей и смыслов культуры, произведений искусства и науки, фило­софской, религиозной и политической мысли. Все они – культурные политики, реформаторы общественной и религиозной жизни народа, руководители масштабных социокультурных процессов, имевших место в Древней Руси и оказавших боль­шое влияние на многие феномены ее культуры, но не сами творцы древнерусской культуры в полном смысле этого слова (писатели, художники, мыслители, религиозные пророки и пр.). Становление русского централизованного государства (Мос­ковского княжества, а затем Московского царства) сопровожда­лось соответствующим литературным «обрамлением», идеологи­чески и философски обосновывающим необходимость сильной деспотической власти. Среди таких произведений, например, «По­слание о Мономаховом венце» митрополита Спиридона-Саввы (1510-е гг.) и созданное на его основе «Сказание о князьях Влади­мирских». Созданная на рубеже XVI-XVII веков «Повесть о начале Мос­квы» строит аналогии «Третьего Рима» с первым и вторым, ос­нованными на пролитой крови. Великая спасительная миссия Москвы – в масштабах всей Руси, значимость ее святынь моти­вируются «пролитием кровей многих». Впервые в исто­рии русской культуры складывался в общенациональном мас­штабе феномен официальности применительно к литерату­ре, религии, политической идеологии, морали, правовым нор­мам и т.д. – фактически ко всей культуре (Д.С. Лихачев). В Московском царстве утверждается пышный и помпезный стиль, все приемы которого формализовались и застыли в виде жесткого канона, получившего название «второго монументализма» (Д. Лихачев).

В центр официальной культуры, включая политическую и религиозную идеологию, философию и богословие, литературу и искусство, был поставлен столичный город как само воплоще­ние официального представительства власти – социальной и духовной. Так, представление Москвы «Третьим Римом» (и пос­ледним) означало воплощение вселенской власти и восстанов­ление мировой империи (наподобие Римской или Византийс­кой, но еще более величественной и совершенной); националь­но-религиозного избранничества, преемственного по отношению к двум предшествующим священным царствам и приблизивше­гося вплотную к апофеозу христианства в мировом масштабе и Апокалипсису; смысловое единство «осевой» направленности ми­ровой истории (вектор которой знаменует развитие человече­ства от рождения Христа до конца света и Страшного суда) и ее сущностной повторяемости, вечности (Рим может быть первым, вторым, третьим, но он, даже передвигаясь в пространстве и во времени, остается одним и тем же «вечным городом»). Значи­мость столичного центра подтверждалась экстраполяцией его семантики на все государство. Не случайно в это время иност­ранцы называют Русь Московией, а русских – московитами (т. е., по-нашему, москвичами), как будто Русь и Москва тожде­ственны.

Однако консолидация различных явлений культуры под зна­ком государственного официоза предполагала смысловое про­тивостояние этой культурно-идеологической монополии госу­дарства нараставшей в обществе территориальной, социаль­ной и культурной дифференциации, идейному плюрализму и стилевому многообразию неофициальной культуры (включая литературу и словесность вообще).

 Воззрения и идеи культурологического характера «монгольской» Ру­си можно представить в русле трех основных направлений развития общественного сознания и теоретической мысли. Первое направление традиционно составляли воззрения на культуру христианско-православной церкви. Второе направление находилось в оппозиции к первому, так как выражало свободомыслие – различные еретические воззрения, критику церковной практики, деятельности иерархов церкви. Источниками, в которых отражались культурологические идеи, стали описания побед над монголами, других военных походов. «Поход на Ка­зань», «Оборона Пскова», «Повесть о житии Александра Невского», «Задонщина», «Сказание о мамаевом побоище», «Житие Сергия Радонеж­ского» и другие героико-эпические произведения характеризовали военно-политическую ситуацию на Руси в XIV-XV веках, отношения между Московским государством и другими княжествами, роль право­славной церкви в духовном и организационном объединении сил рус­ских земель в борьбе против монгол, образ жизни людей. Культурологи­ческий характер имели также возвышенный стиль и обращения к былинному эпосу, свойственные этим повествованиям. Формировалась народная баллада.

Когда Московская Русь начала превращаться в империю, подписав тем самым приговор своей собственной национальной культуре? Год можно назвать безошибоч­но: 1552 – завоевание Казанского ханства и начало присоединения первых террито­рий на Северном Кавказе – Карачая, Черкесии, Кабарды, то есть территории, ве­ликорусскому этносу никогда ранее не принадлежавшей. А где верхняя граница, по­зволяющая нам утверждать, что de facto перед нами уже империя? Тоже указать не сложно: 1 октября 1653 г. Земский собор в Москве, а 8 января 1654 г. Переяславская рада приняли решение о вхождении Украины (Малороссии) в состав Московского государства. То есть ровно столетие, за которое были присоединены также Астрахан­ское ханство (1556), Сибирское ханство Кучума, завоеваны и вновь утеряны террито­рии в Прибалтике, а затем пройдена вся Сибирь (к 1648). Причем эти процессы были достаточно органичны для русской ментальности и для русской политики, ибо рас­сматривались как продолжение вековой борьбы с татарами и как воссоединение не­когда отторгнутых земель. Так реконкиста незаметно переросла в конкисту.

Становление империи de facto еще не гарантирует той же стадии развития соот­ветствующей культурной системы. Общие критерии, позволяющие соотнести эти яв­ления, отсутствуют. Зато это возможно на событийном уровне. И большая система, и входящие в нее малые обладают по отношению друг к другу достаточно высокой ав­тономией. А это значит, что для решения своих задач большая система может опи­раться на достижения любой из малых, входящих в нее, а не только титульной, ее породившей. Более того, ее действия могут оказаться неприемлемыми для титульной подсистемы, глубоко ей чуждыми и враждебными (что хорошо для Российской импе­рии, отнюдь не обязательно хорошо для Великороссии). С того момента, как был дан толчок к рождению большой системы, джинн из бутылки уже выпущен. [4;С.153]

В постсоветской историографии, посвященной петровским преобразованиям, можно встретить вопрос, ранее немыслимый: «Действительно ли русская средневе­ковая культура во второй половине XVII в. переживала кризис?»« И хотя сам автор считает, что кризис был, мы позволим себе задать другой вопрос: а были ли петров­ские реформы направлены на разрешение именно этого кризиса? «Не случайно часть исследователей до сих пор считает, что петровские реформы противоречили национальным традициям русской культуры, что они оказали разру­шающее воздействие на такие характерные ее черты, как соборность и высокая духовность, и, таким образом, нанесли вред ее развитию».

Возражающая, пропетровская сторона черпает свою аргументацию не только из кладовых различных европоцентристских теорий. Она опирается на факт удивитель­ной жизненности петровских новообразований: от коллегий, проживших столетие, до Табели о рангах, дожившей до революции и в редуцированной форме неоднократ­но возрождавшейся в советскую и постсоветскую эпохи; от учебных заведений до Академии наук, чей возраст скоро достигнет трех столетий, и т.п. Такого не могло бы случиться, если бы все эти организмы существовали в исключительно враждебной, чужеродной среде. Отсюда вывод об органичности для России петровских реформ, об их глубоко русском характере.

Глава 2. Особенности менталитета русской нации

1. Что такое менталитет. Национальный характер

Русский народ – признанный творец одной из «осевых» культур. В условиях великой «смены вех» и становления российской цивилизации 21 в., решение проблемы преемственности с культурным наследием и его обновления стало условием духовного возрождения России. «Не делить, не дробить русскую историю следить за связью явлений не разделять начала, но рассматривать их во взаимодействии».

Грандиозность этих проблем обусловлена непреходящей уникальностью, устойчивым стереотипом их мистического, иррационального характера. Для многих представителей Запада остается загадкой душа русского человека. Для определения характера, души русского человека, рассмотрим менталитет. Так что же такое менталитет? Менталитет – это глубинный пласт общественного сознания. М.А. Борг пишет, что менталитет – это «совокупность символов, необходимо формирующихся в рамках каждой данной культурно-исторической эпохи и закрепляющихся в сознании людей в процессе общения с себе подобными, т.е. повторения».

Базовыми характеристиками менталитета выступают его коллективность, неосознанность, устойчивость. Так как менталитет выражает повседневный облик коллективного сознания определенной социокультурной общности, его «скрытым» слоем, независимым от собственной жизни индивида, он предстает реальностью коллективного порядка. Менталитет характеризует неосознанность или неполная осознанность, «на этом уровне удается расслышать такое, о чем нельзя узнать на уровне сознательных высказываний» пишет Гуревич А.Я. Менталитет как способ выражения знаний о мире и человеке в нем служит в повседневной жизни онтологическим и функциональным объяснением и содержит ответы на вопросы Что это? Как? Зачем это?

Структура менталитета представляет собой устойчивую систему скрытых глубинных установок и ценностных ориентаций сознания, его автоматических навыков, которые определяют устойчивые стереотипы сознания.

Причины, которые способствуют формированию менталитета: 1) расово-этнические качества общности; 2) естественно-географические условия ее существования; 3) результаты взаимодействия данной общности и социокультурных условий ее проживания. Среди расово-этнических отличий социокультурной общности воздействующих на менталитет, следует отметить ее численность, темперамент, уровень развития.

Базовыми особенностями менталитета россиян являются: преобладание моральных составляющих. И, прежде всего, чувство ответственности и совести, а также особое понимание взаимоотношений личности и общества. Это обусловлено рядом причин, прежде всего тем, что из «века в век наша забота была не о том, как лучше устроиться или как легче прожить, но лишь о том, чтобы вообще как-нибудь прожить, продержаться, выйти из очередной беды, одолеть очередную опасность» пишет Ильин И.А., поэтому вопрос: ради чего жить? имеет более важное значение, чем вопрос о хлебе насущном, писал Ф.М. Достоевский.

Значительным является и влияние религиозного фактора, прежде всего православия как одного из источников российского менталитета. Оказывает влияние на специфику российского менталитета социальная организация общества, которая проявляется в активной роли государства, результатом является доминирование в менталитете россиян убеждения в необходимости сильной власти. Как уже было сказано выше, русская ментальность накладывает существенный отпечаток на характер русской общности и изменяется вместе с ней. Как писал Розанов: «Если есть нация, есть и культура, потому что культура есть ответ нации, есть аромат ее характера, сердечного строя, ума «Русский дух», как вы его ни хороните или как не высмеиваете, все-таки существует. Это не непременно гений, стихи, стихи, проза, умопомрачительная философия. Нет, это манера жить, т.е. нечто гораздо простейшее и, пожалуй, мудрейшее». [11;С.406]

Ключевое и знаковое понятие ментальности народа, выражающее эмоционально-психологическую реальность русской души: «Здесь русский дух, здесь Русью пахнет». Как отмечал З. Фрейд, важнейшими чертами ментальности народа является «сильное предрасположение к амбивалентности».

Важнейшими чертами душевной жизни русского человека является способность чувствовать и мыслить различными, порой взаимоисключающими способами; совмещать порыв к безграничной свободе с великотерпением.

Для русского человека характерны жажда справедливости и недоверие к правовым способам ее достижения, непременная любовь к дальнему и избирательная к ближнему, вера в абсолютное добро без зла и сомнительную ценность относительного добра, пассивное ожидание последнего и пассионарный активизм «решительного боя» за окончательное торжество добра, возвышенность в целях и неразборчивость в их достижениях и т.п.

На взгляд Ю. Лотмана, для русской культуры характерна бинарная структура. Бинарный характер русской души не является ее уникальной особенностью. Он в той или иной мере присущ ментальности и других народов. Главная проблема в безмерности русского характера.

По Г. Флоровскому: «История русской культуры вся в перебоях, в приступах Всего меньше в ней непосредственной цельности. Несоизмеримые и разновременные душевные формации как-то совмещаются и срастаются сами собой. Но сросток не есть синтез. Именно синтез не удавался». [11;С.406]

Поэтому отсюда – постижение глубинных основ российского бытия проходит на интуиции, т.е. идет воспроизводство иррационального архетипа, а не рационального, который ярко выражен в западном менталитете.

2. Особенности русского национального характера

По определению некоторых исследований: национальный характер – это генотип плюс культура.

Так как генотип, то, что каждый человек получает от природы, то культура – это то, к чему человек приобщается с рождения, поэтому национальный характер, кроме неосознанных культурных архетипов, включает в себя и природные этнопсихологические черты индивидов.

Когда персонаж Достоевского узнает «русскую действительную жизнь», он заключает, что «вся Россия есть игра природы». Согласно Ф. Тютчеву, «умом Россию не понять, // аршином общим не измерить. // У ней особенная стать. // В Россию можно только верить». Б. Паскаль отметил: «Ничто так не согласно с разумом, как его недоверие к себе». В осознании неповторимости, уникальности, невозможности измерить Россию «общим аршином» – ключ к постижению и явного – умом, и сокровенного – верой в Россию.

Как уже было сказано выше, национальный характер русского человека включает в себя неосознанные культурные архетипы и природные этнопсихологические черты индивидов.

Период язычества восточно-славянских племен не входит в историю культуры. Скорее это предыстория русской культуры, некое ее исходное состояние, которое продолжалось и могло продолжаться еще весьма длительное время, не претерпевая су­щественных изменений, не переживая сколько-нибудь значи­тельных событий.

Со времен, отмеченных постоянными контактами и противо­борствами с соседними кочевыми народами, в русской культуре и национальном самосознании глубоко укоренился фактор слу­чайности, непредсказуемости (отсюда знаменитое русское «авось да небось» и другие аналогичные суждения обыденного народного сознания). Этот фактор во многом предопределил свойства русского национального характера – бесшабашность, удаль, отчаянная смелость, безрассудство, стихийность, произвол и т.п., которы­ми связана особая мировоззренческая роль загадок в древней­шем русском фольклоре и гаданий в повседневном быту; склон­ность принимать судьбоносные решения путем бросания жребия и др. характерные особенности менталитета, базирующегося на неустойчивом равновесии взаимоисключающих тенденций, где любое неуправляемое стечение обстоятельств может оказаться решающим. Отсюда берет начало традиция принимать трудные решения в условиях жесткого и подчас жестокого выбора между крайностями, когда «третьего не дано» (да оно и невозможно), когда сам выбор между взаимоисключающими по­люсами подчас нереален или невозможен, или в равной степе­ни губителен для «избирателя», – выбора, происходящего бук­вально на цивилизационном распутье неподвластных ему сил (судьба, доля, счастье), о реальности и определенности прошлого (традиций, «предания») – по сравне­нию с ирреальным и неопределенным, драматически вариатив­ным и непредсказуемым будущим. Как правило, мировоззре­ние, складывающееся с ориентацией на факторы случайности и стихийности, исподволь проникается пессимизмом, фатализ­мом, неуверенностью (в том числе и в собственно религиозном смысле – как неверие, постоянно искушающее веру).

В таких или подобных условиях формировались и другие качества русского народа, ставшие его отличительными осо­бенностями, сросшиеся с национально-культурным ментали­тетом – терпенье, пассивность в отношении к обстоятель­ствам, за которыми тем самым признается ведущая роль в развитии событий, стойкость в перенесении лишений и тягот жизни, выпавших страданий, примирение с утратами и поте­рями как неизбежными или даже предопределенными свыше, упорство в противостоянии судьбе.

Зависимость от «капризов» суровой природы и климатичес­кой неустойчивости, от необузданной агрессивности кочевых народов, составляющих ближайшее окружение, неуверенность в завтрашнем дне (урожай или недород, война или мир, дом или поход в чужие земли, воля или кабала, бунт или покор­ность, охота или неволя и т.д.) – все это аккумулировалось в народных представлениях о постоянстве изменчивости, об из­вечной зависимости человека от господствующих над ним и

Как мы знаем, большое влияние на формирование русского культурного архетипа оказало принятие в 10 в. христианства, которое пришло на Русь из Византии в православной форме. Русский человек изначально был подготовлен к восприятию православия (всем ходом собственного развития).

Православие, хотя оно включило в себя все общество, не захватывало человека целиком. Православие руководило лишь религиозно-нравственным бытом русского народа, то есть регулировало праздники церковные, семейные отношения, времяпровождение, при этом обычная будничная жизнь русского человека не затрагивалась им. Такое положение вещей предоставляло свободный простор самобытному национальному творчеству.

В восточно-христианской культуре земное существование человека не имело ценности, поэтому основной задачей было подготовить человека к смерти, а жизнь рассматривалась как маленький отрезок на пути в вечность. В качестве смысла земного существования признавались духовные стремления к смирению и благочестию, аскетизм и ощущение собственной греховности.

Отсюда в православной культуре появилось пренебрежение к земным благам, так как они скоротечны и ничтожны, отношение к труду не как к творческому процессу, а как к способу самоуничижения. Отсюда расхожие выражения. Всех денег не заработаешь, с собой в могилу не заберешь и т.п.

Вл. Соловьеву была особенно дорога такая черта русского человека, как осознание своей греховности – несовершенства, неполноты достижения идеала.

Заключение

Неотъемлемая грань и фермент возрождения России – это обновле­ние русской идеи как духовной квинтэссенции не только русского супер­этноса, но и общезначимой всероссийской идеи как, с одной стороны, самоидентификации России, с другой – её «послания миру». Постижение русской идеи предполагает осознание особенностей структуры объектив­ных факторов становления и эволюции этого феномена, основных уровней и граней, альтернатив сопричастности к ней её субъекта. Как заметил А. де Кюстин, «у народов всегда есть достаточно причин быть такими, какие они есть: и лучший из них тот, который не может быть другим»

В конце XIX – начале XX в. развернулись дискуссии о российской, или русской, нации. К последней, полагал П. Струве, принадлежат «все, кто участвует в русской культуре». Оба понятия – «русский» и «российский» употреблялись как синонимы и были лишены этнического смысла.

 Итак, вот тот кентавр, что приводит к «непознаваемости» России, вот разгадка «бинарности русской культуры». То, что принимается за единое целое, в действите­льности представляет собой две относительно независимые, хотя и тесно связанные между собой – и генетически, и функционально – культурные системы: националь­ную, православную русскую (великорусскую) и российскую (мега) культуру формиру­ющейся Российской империи – полиэтническую и, в значительной степени, поликонфессиональную.

Их смешение, объединение или замещение (подстановка национальной единицы на место имперской) в литературе и в повседневном обиходе происходят по многим причинам и на разных уровнях. Вот лишь некоторые из них:

1. В советскую эпоху термин «русский» своей чрезвычайно возросшей функцио­нальностью полностью вытеснил из обихода термин «великорусский», существую­щий едва ли не в виде реликта, и потеснил термин «российский», который начал воз­рождаться лишь после распада СССР.

2. Обе культурные системы используют один и тот же язык – русский. Ранее они обе базировались на двух разных диглоссиях (функциональном двуязычии): ве­ликорусская – на русско-старославянской, российская – на русско-французской. Это с неизбежностью оказывало влияние и на словарный запас русского языка, и на его структуру.

Советская власть уничтожила обе диглоссии, что нельзя не признать культурной катастрофой. И постепенно произошла определенная унификация языка, точнее, его советизация или, если по Оруэллу, формирование «новояза».

3. Обе рассматриваемые культурные системы лежат в разных параллельных плоскостях. В этом случае, как известно, для смотрящего сверху или снизу оба мно­жества сливаются. Мы же предлагаем посмотреть сбоку.

С формальной точки зрения, у этих двух культур имеется еще одно важное отли­чие – вектор действия. У российской он направлен вовне, в первую очередь в Евро­пу. Это – евроориентированная культура, еще в ходе своего формирования ставшая неотъемлемой частью европейской палитры.

Что же касается великорусской культуры, то у нее иное направление. И отнюдь не на Восток, не в Азию. А внутрь себя. Как и у большинства других этнокультур.

Таким образом, наш таинственный русский кентавр распался на две вполне по­знаваемые разумом культурные системы, каждая из которых вряд ли выпадает из ряда аналогичных этнических или имперских образований, а их отношение между собой скорее типично, чем уникально.

Великорусская этнокультура – лишь одна из многих подсистем (мега) культуры Российской империи. Таким образом, можно принадлежать русской культуре и рос­сийской, украинской и российской, грузинской и российской, еврейской и россий­ской. А можно и не принадлежать, оставаясь в границах исключительно этнокультуры своих предков. Это – выбор каждого человека, чаще всего сознательный и само­стоятельный. А можно ли принадлежать только российской культуре? Можно и это. Но такой выбор предполагает, по-видимому, очень глубинный космополитизм.

Важно подчеркнуть, что менталитет при выражении, наци­онального характера, действует спонтанно, не осознаваясь, проявляясь в совокупнос­ти принципов и привычек, отражающихся в чертах характера (таковы, например, свой­ственные россиянам чувства справедливо­сти, терпения, жертвенности, готовности на подвиг и др.). Таким образом, структура менталитета – сложная многоуровневая пирамида механизмов и способов действия, непосредственно связанных с многовековой культурой народа. Базовыми особенностями менталитета россиян являются: преобладание моральных составляющих и, прежде всего, чувства от­ветственности и совести, а также особое понимание взаимоотношений личности и общества.

Список использованных источников

1.     Арутюнян А. Россия и Ренессанс: История русской культуры (было ли в России Возрождение?; О влиянии Византии на русскую культуру) // Обществ, науки и современность. – 2001. – № 3. – С. 89-101

2.     Бабаков В. Национальные культуры в общественном развитии России // Социально-политический журнал. – 1995. – № 5. – С. 29-42

3.     Бердяев Н.А. О культуре; Судьба России // Антология культурологической мысли. – 1996. – В т.ч. коротко об авторе

4.     Гузевич Д.Ю. Кентавр, или к вопросу о бинарности русской культуры: Становление культуры в России // Звезда. – 2001. – № 5. – С. 186-197

5.     Иванова Т.В. Ментальность, культура, искусство // Обществ, науки и современность. – 2002. – № 6. – С. 168-177. – Культура

6.     Кондаков И. Архитектоника русской культуры // Обществ, науки и современность. – 1999. – № 1. – С. 159-172. – О логике исторического развития русской культуры

7.     Кондаков И.В. Культурология: история культуры России. – М.: Омега-Л: Высш. шк., 2003. – 616 с.

8.     Коробейникова Л.А. Эволюция представлений о культуре в культурологии // Социс. – 1996. – № 7. – С. 79-85

9.     Кравченко А.И. Культурология. – М.: Акад. проект, 2001. – 496 с.

10. Культурология. / Под ред. Радугина А.А. – М.: Центр, 2005. – 304 с.

11. Культурология. Под ред.Г.В.Драча. – Ростов н/Д: Феникс, 1995. – 576 с

12. Мамонтов С.П. Основы культурологии. – М.: РОУ, 1995. – 208 с.

13. Сапронов П.А. Культурология: Курс лекций по теории и истории культуры. – СПб.: СОЮЗ, 1998. – 560 с.

[1] Лазарев, 1970, с. 220

[2] Лихачев, 1962, с. 35

[3] Карамзин, 1990, с. 173

[4] Лазарев, 1970, с. 218

[5] Бердяев, 1995, с. 133

[6] Бердяев Н. А. Смысл истории. М.,1990. С. 30; Бердяев Н. А. Философия свободного духа. М., 1994. С. 370,458) и М. Бубера (Бубер М.Яи Ты. М., 1993). Заслуга Тойнби состоит в том, что, он раскрыл диалогическую сущность развития культуры в своей концепции «Вызова и Ответа» (См.: Тойнби А. Дж. Постиже­ние истории: Сборник. М., 1991. С. 106-142