СССР накануне войны: некоторые историографические изыскания прошлых лет

СССР накануне войны: некоторые историографические изыскания прошлых лет

СССР накануне войны: некоторые историографические изыскания прошлых лет

Чураков Д. О.

СССР накануне войны — одна из наиболее острых тем в истории нашей страны, и связано это с несколькими обстоятельствами. Прежде всего речь идет об острой политической борьбе, явно читаемой в различных работах, посвящённых началу Второй мировой войны. Не секрет, что историки, принадлежащие к различным национальным школам, в ущерб научности и объективно, пытаются переложить ответственность за возникновение войны на противоположную сторону. Попытки фальсифицировать историю начала Второй мировой войны, постоянно предпринимаемые зарубежом, всегда вызывали ответную реакцию советских историков, стремившихся дать правдивую, объективную картину той эпохи. В целом, за некоторыми исключениями, о которых речь пойдёт ниже, современные российские историки продолжают развивать позитивные традиции отечественной историографии, посвящённой событиям кануна Великоф Отечестсвенной войны.

Прежде всего, в последние годы появляется значительное количество сборников документов и мемуаров, посвящённых предвоенному периоду истории СССР. Первый всплеск публикаций на эту тему приходится на последние годы перестройки. Часть из появившихся в тот период изданий носит научно-популярный характер, как например вышедшая в 1991 году книга "Накануне. 1931—1939. Как мир был ввергнут в войну: Краткая история в документах, воспоминаниях и комментариях". Или книга "Канун и начало войны. Документы и материалы", вышедшая в тот же год в Ленинградском издательстве. Другие книги, тоже ищущие широкой аудитории носят заведомо пропагандистский характер. Сама подборка документов в них нуждается в тщательном анализе, поскольку подлинность многих из них может быть серьёзно оспорена. Это сборники "Оглашению подлежит. СССР — Германия. 1939—1941" , вышедшая в 1991 году и "Фашистский меч ковался в СССР" 1992 года издания. Первый из этих сборников пытается подвести читателя к выводу о том, что советская внешняя политика в последжние предвоенные годы носила агрессивный, милитаристский характер. Во втором же сборнике подобраны изолированно и некритически документы, якобы доказывающие, что основная вина за рост промышленного потенциала немецкой военщины лежит на Советском Союзе.

Другая группа опубликованных источников предназначена для более глубокого изучения проблемы. Это и двухтомное издание "Год кризиса. 1938–1939. Документы и материалы", выпущенное в Московском издательстве Политической литературы в 1990 году, и сборник "Полпреды сообщают. Сборник документов об отношениях СССР с Латвией, Литвой и Эстонией. Август 1939г. — август 1940г.". Проблемам вхождения прибалтийских республик в СССР посвящена и небольшая, но яркая брошюра "Новый путь Литвы (LITHUANIA'S NEW WAY)", принадлежащая перу участнице событий тех лет Анне Луизе Стронг, переизданная в нашей стране в 1990 г. Книга американской писательницы может вызвать удивление приводимыми ею фактами, разительно расходящимися с официальной пропагандой в странах Балтии. Луиза Стронг пишет о том эмоциональном подъёме, который царил в Литве в период происходившей там квазисоциалистической революции и о поддержке Советского Союза со стороны Литовцев, о братании советских солдат с местным нерусским населением.

Широк и круг исследовательских работ. Из работ общего плана, посвященных участию СССР во второй мировой войне в целом, можно назвать очень объёмное исследование академика А.М. Самсонова "Вторая мировая война", вышедшая в издательстве "Наука" в 1990 году, публицистически направленную работу группы авторов (Е.Н. Кульков, О.А. Ржевский, И.А. Челышев) "Правда и ложь о Второй мировой войне" (М., Военное издательство. 1988). По более узким вопросам, связанным с внешней политикой СССР накануне мировой войны в последние годы выходят работы В.Я. Сиполса "Дипломатическая Борьба накануне Второй мировой войны" (М., 1989), Виктора Суворова "Ледокол" и "День — М", Юрия Емельянова "Большая Игра. Ставки сепаратистов и судьбы народов" (М., 1990), коллективное исследование Емельянова и С.В. Волкова "До и после секретных протоколов" (М., 1990). Серьёзные исследования представлены в книге "1939 год. Уроки истории". Выходят и работы зарубежных историков, такие как "Пакт. Гитлер, Сталин и инициатива Германской дипломатии. 1938–1939" (М., 1991) и другие Ингеборга Фляйшхауэра.

***

Какие же подходы наиболее распространены в освещении СССР накануне войны?

1. Прежде всего нет единства среди историков о том, какое же общество было построено в нашей стране, каковы были его основные социальные характеристики. Вопрос этот напрямую связан с ролью СССР в развязывании Второй Мировой войны. Если в Советском Союзе было построено государство тоталитарное, то не вытекает ли отсюда его заинтересованность в войне для укрепление своего положения внутри страны и для расширения подконтрольных территорий? С другой стороны существует мнение Михаила Капустина, начинавшего в первые годы перестройки свой путь к известности с резкой критики не только сталинизма, но и коммунизма, и советского строя вообще, согласно которому есть различные типы тоталитарных государств. Германский фашизм обращен был во вне, Сталинский коммунизм же был направлен на репрессии против собственного народа. Отец и дочь Мерцаловы, выпустившие в 1994 году книгу "Сталинизм и война" так же пишут о б этом: гитлеризм — это агрессии, сталинизм — это автаркия, т.е. замкнутость в своих границах. Сегодня сторонники этого подхода поунялись, но полностью разоружаться отказываются, переодически постреливая в спину своей стране.

2. Остро поднимается сегодня вопрос и готовности СССР к войне. Если СССР в силу паразитичности режима Сталина или по каким либо другим причинам был к войне не готов, то насколько можно говорить о его агрессивности?

3. Тесно связан с этим вопросом и вопрос о той роли, которую сыграли индустриализация и коллективизация. С одной стороны прежняя официальная наука советских времён провозглашала решающую роль этих мероприятий в подготовке к отражению внешней агрессии, с другой стороны, такие отечественные историки, как специалист по советской колхозной деревне Данилов, и такие зарубежные историки, как исследователь из Израиля Городецкий высказывают сомнения в этом. Городецкий вообще считает, что индустриализация и коллективизация настолько подорвали силы Советского Союза, что говорить о его активности во внешней политике вообще можно с известными допущениями.

Характерно, что политическая предвзятость в ответах на эти два вопроса приводит к явным противоречиям в позиции авторов. Говоря о сталинизме как о системе, подточившей жизненные силы нации, иные публицисты и даже исследователи пишут об его деструктивной, агрессивной роли на международной арене. А кто тогда спасал Европу от неё самой, точнее — от её взбесившейся части? Ведь гитлеризм — это естественное порождение европейской цивилизации, но такое порождение, которое, не будь в те годы “сталинизма”, разрушилобы и саму Европу, и всю человеческую цивилизацию как таковую!

4. Наконец, нет единства в освещении вопроса о внешнеполитических шагах советского правительства, в годы, непосредственно предшествующие войне. При этом несовпадения в позициях авторов носят как концептуальный характер, когда дискуссия ведётся о советской внешней политике того периода в целом, так и характер частных споров по конкретным внешнеполитическим мероприятиям СССР.

Мы уже подробно обсуждали на прошлых занятиях те процессы, которые проистекали в нашей стране в прошлые годы, рассматривали основные характеристики того общества, которое было построено.

***

Что же представляла собой наша страна в тот период?

В 1920–1930 гг. происходит резкое изменение социальной и демографической структуры населения СССР. Идет процесс урбанизации, т.е. роста городов и роли городского населения. Если в 1920 г. численность городского населения составляла примерно 22 миллиона, а перед началом политики индустриализации в 1926 г. 25 миллионов человек, что соответствует примерно 16, 5% в общей доле населения страны, то уже к 1933 году этот показатель вырастает до 24%, а в 1939 году он составляет уже почти 35 процентов, что соответствовало численности городского населения в 56 миллионов человек.

Прирост городского населения в эти годы происходит в основном за счет деревни. Если принять общий прирост городского населения за 1926–1939гг. (примерно 30 млн.) за 100%, то на долю пришедших из села приходится более 60%, и еще 20% прироста связано с преобразованием сёл в посёлки городского типа.

Однако, уде процесс социальной дифференциации иллюстрирует социальные болезни, которые становятся характерны для советского общества именно с 20-х — 30-х гг. По данным ЦСУ о распределении вновь прибывших по материалам 19 городов СССР в начальный период индустриализации в рабочий класс влилось лишь около 20 — 23%, учиться пошло около 10%, и более четверти становятся служащими, т.е. пополняют постоянно усиливающийся слой советской бюрократии. Эти данные свидетельствуют о характере процесса дифференциации, происходившим в СССР в 1920-е — 1930-е гг. Достоверных данных по материальной дифференциации за этот период нет, но известно, что минимальная зарплата в тот период составляла около 115 руб., зарплата квалифицированных рабочих составляла 200-300 руб, а зарплата инженерного и директорского корпуса превышала эти показатели в 5 и более раз.

Процесс социальной дифференциации строился на прочном фундаменте быстро растущих экономических показателей. Как считают некоторые западные исследователи, именно этот процесс экономического роста и позволил советскому правительству более или менее контролировать, а в некоторых случаях, как это обстояло со стахановским движением, и стимулировать материальное расслоение советского общества, по которому в 1917 году прокатился мощный каток уравнительности и нивелирования.

Непосредственно перед войной экономика Советского Союза по-прежнему оставалась многоукладной. Но, по свидетельству академика Николая Алексеевича Вознесенского, бывшего до войны заместителем председателем СНК, во время войны председателем госпала СССР, репрессированный позднее по ленинградскому делу, в 1940 году многоукладность эта уже качественно отличалась тот той ситуации, которая была в 1920-е гг. Экономика СССР, по-мнению вознесенского, характеризовалась полным преобладанием коллективистских и государственно-коллективистских форм собственности, что в тот момент в сознании советского народа в большинстве случаев осознавалось как победа социализма.

Уровень развития производительных сил, достигнутый страной виден из следующих сравнительных данных. Народный доход СССР в неизменных ценах в 1932 году возрос на 45, 5 млрд. руб., в 1937 г. на 96 млрд. руб., а в последний мирный 1940 год на 128 млрд.

Валовая продукция промышленности в неизменных ценах так же стремительно увеличивалась. С 21 млрд в 1928 г. до 138 млрд в 1940 г., т.е. в 6, 5 раза. При этом производство средств производства увеличилось с 8, 5 млрд руб. до 84, 5 млрд — почти в 10 раз. Одновременно с 12, 9 млрд в 1928 до 53 млрд руб в 1940 г. , или более чем в 4 раза поднялось производство предметов народного потребления.

Несмотря на потрясения, пережитые деревней на рубеже 1920-х — 1930-х гг., развивалось сельское хозяйство. Его валовая продукция увеличилась с 15 млрд. руб в 1928 г. до 23 млрд в 1940 году. Наиболее объективным показателем состояния сельского хозяйства может служить количество обрабатываемой земли. Так вот, посевная площадь за 1930-е годы увеличилась в стране с 113 млн на до 150 млн га, т.е. почти на треть. После массового забоя скота в начальный период коллективизации идёт быстрое восстановление животноводства: количество лошадей с 1928 г. по 1940 возросло с 0, 3 млн. до 14, 5 млн., крупного рогатого скота с 0, 3 до 20, 1 млн. и т.д.

За изучаемый период доходы государства выросли с 7, 3 млрд руб. до 180 млрд, в то время как соответствующие показатели по расходам составили соответственно 7, 3 и 174 млрд руб. таким образом накануне войны доходы советского бюджета значительно превышали расходы — на 6 млрд или практически были равны всему бюджету государства за 1928 г., который Вознесенский рассматривает как первый год развёрнутой индустриализации.

Понятно, что большую роль в достижении этих результатов сыграли коллективизация и так называемые "сталинские пятилетки". С другой стороны, ряд исследователей, например Лельчук, Рой Медведев настаивают на том, что без сталинского господства темпы развития могли ли быть выше. Вопрос этот остаётся спорным и по сей день, но фактом остаётся и то, какой тяжёлой ценой было достигнуто экономическое могущество СССР, и то, что процесс индустриализации был крайне тяжел и противоречив. Заданные сталинским декретированием контрольные показатели планового развития носили волюнтаристский, научно необоснованный и завышенный характер, статистические сводки путём манипуляций подгонялись под заранее заданную картину и не соответствовали реальным темпам экономического строительства. Экономист и публицист Лацис приводит следующие показатели по темпам прироста промышленной продукции в годы первой пятилетки.

В первый год по отправному плану он должен был составить 21, 45, а фактическое выполнение составило 20%.

Во второй год по отправному плану этот показатель должен был быть 19%, по скоординированному годовому плану 32%, на практике же прирост был в 22%. Та же картина наблюдалась и в третий, и в четвёртый годы первой пятилетки. Пятый же год пятилетки, 1933, вообще ознаменовался резким падением темпов прироста промышленной продукции до 5, 5%, в то время, как по оптимальному плану развития этот показатель должен был составить более 25%. Лацис считает, что именно это падение показателей заставило объявить первую пятилетку завершенной, и последний год первой пятилетки, сделать начальным годом второй пятилетки, но это мнение оспаривается, как и приводимые Лацисом расчеты оспариваются другими исследователи.

Одним из наиболее спорных моментов предвоенного экономического развития СССР является так же вопрос о темпах и методах подготовке страны к войне. Носило ли военно-экономическое строительство агрессивный характер? Ведь и официальная советская историография оправдывала издержки коллективизации и индустриализации необходимостью подготовки к возможной войне.

Вот те объективные данные, которые помогут не предвзято ответить на поставленный вопрос. В этот период можно отметить резкий рост военных расходов, которые увеличивались буквально из года в год: в 1939 г. они составляли 25, 6% госбюджета, в 1940 г. — 32, 6%, а в 1941г. они по плану должны были составить 43, 4%. Наблюдается почти беспрецедентный рост милитаристских расходов — почти половина вновь производимого национального достояния! И еще одна цифра. Если в годы III пятилетки ежегодный прирост всей промышленности оценивалось на XVIII съезде ВКП(б) в 13%, то оборонной — в 39%. В годы первых пятилеток были созданы совершенно новые отрасли оборонной промышленности: авиационная, танковая, артиллерийская и проч.

Однако рост числа вооружений ещё не свидетельствует о наступательной доктрине государства. Хотя и документах генштаба, и в массовом сознании господствует доктрина бить врага на его территории, фактически те же люди, кто является создателем и пропагандистом этой популистской доктрины, проводили совсем иную общегеополитическую политику. Идёт постепенный перенос центра тяжести на Восток страны. Если в первую пятилетку основным районом индустриализации были Центральный промышленный район, Ленинград с прилегающими областями, Донбас, Баку и некоторые другие, то уже во второй пятилетки центр перемещается на Урал, а по плану третьей пятилетки новые предприятия в основном ориентированы за Зауралье: Западную Сибирь, Восточную Сибирь, Дальний Восток, Казахстан. Таким образом советская экономическая и военная мощь как бы откатывается на восток — подальше от основных очагов напряженности. С другой стороны, всплеск оборонных усилий, как мы видим, приходились на 1939–1941 гг., говоря другими словами, на первые годы начавшейся уже мировой войны. Следовательно, речь шла уже не о предвоенной, а о военной промышленности.

Другой факт, всеобщая воинская повинность в СССР вводится только в 1939 г., т.е. когда уже не оставалось сомнений в том, что мир в Европе будет вот-вот взорван. Именно в Европе, поскольку на дальневосточных рубежах СССР и другой социалистической державы — Монгольской Народной Республики — война уже шла полным ходом. До этого, в середине 30-х гг. численность советской армии приближалась всего к полумиллиону человек.

Всё это однозначно свидетельствует, что военная стратегия СССР была сугубо оборонной. Создавалась новая промышленная база на востоке страны в тысячах километров от западного фронта, который обещал стать решающим и к войне на котором были приспособлены новые виды вооружения, такие как колесные танки и некоторые тяжелые суда, программа строительства которых разворачивалась перед войной. Если бы советское правительство вынашивало бы наступательные планы, структура реконструируемого хозяйства была совсем иной, не произошло бы задержки с увеличением численности армии, не создалось бы того положения, что в СССР ощущался явный недостаток военных училищ для подготовки офицерского корпуса, наконец, вплоть до 1939 г. не поддерживалась бы милиционная система комплектования вооруженных сил, никак не приспособленная для ведения наступательных войн, тем более заграницами государства и тем более в условиях современного боя.

***

Внутреннее положение диктовало Советскому правительству и его внешнюю политику. Несмотря на жесткий внутренний режим, Советский Союз был менее всего заинтересован в развязывании войны, так как это могло нарушить его внутреннюю стабильность. Советская бюрократия не чувствовала себя на столько уверенно, и не позволяла себе рискованных шагов, чтобы добровольно ввязываться в войну. В целом страна решала важные созидательные проблемы, поэтому СССР, как и России в период Александра III, необходим был мир на границах.

Поэтому подавляющее большинство историков во всех странах видят причину возникновения войны в политике не Советского Союза, а гитлеровской Германии. Советская же внешняя политика рассматривается как более или менее адекватная реакция на происходившие на международной арене перемены. Среди причин же, толкавших Германию к развязыванию войны традиционно называют причины геополитического и экономического характера. Вторая точка зрения связывает начало войны против СССР с теми положениями, которые содержались у Гитлера еще в "Майн Кампф". Третья точка зрения, имеющая всё большее число приверженцев, объясняет действия немцев особой "демонической" природой самого Гитлера, или, что несколько более правдоподобно, его взглядов. В последнее время на западе среди историков-системщиков появилась и развивается интересная концепция, согласно которой кампания на Востоке, и вообще война объясняются сложными перипетиями взаимной борьбы между германским истеблишментом, генералитетом и нацисткой партией.

Однако в последние время, круг историков-профессионалов в нашей стране был поставен перед несколько неожиданным поворотом хода дискуссии. Причиной стала публикация работ советского офицера-перебежчика Резуна. известного как Виктор Суворов. Резун выдвинул обвинения в развязывание войны против своей Родины, обвинение, которое маскировалось в одежды разоблачения "сталинщины". Точка зрения Резуна не нова, Резун здесь имеет немало предшественников, о чем мы еще скажем. Но в последнее время в исторической науке теории времен холодной войны, носившие ярко выраженный пропагандистский и субъективный характер, стали настолько хорошо забытым старым, что у них появился шанс показаться кому-то чем-то новым. Так, собственно говоря, и появился “миф ледокола”.

Опубликованные в Англии материалы Резуна были бы наверняка вскоре забыты, если бы их появление не совпало с началом перестройки, когда все материалы по СССР стали привлекать к себе интерес. Тем не менее в академическом мире ледокольные сюжета серьёзно восприняты не были и "путёвку в жизнь" Резуну дали в основном германская неонацистская и польская пресса.

Понятно, что поляки, пытавшиеся в тот момент порвать с Москвой и живущие настроениями исторического реванша, не могли не принять русского офицера военной разведки, ублажавшего их национальное самолюбие и напрочь забывающего заключенный между Польшей и Германией пакт о ненападении, а так упорный отказ поляков от реальных мер по обеспечению их безопасности во время переговоров летом 1993 г. и их роль в срыве этих переговоров.

Но еще до появления книг Суворова этот мотив зазвучал в работах некоторых германских историков. Например Нольде утверждал, что жестокость Гитлера была вызвана страхом перед Сталиным, и жидо-большевистской империей СССР. В последнее время в немецкой историографии вообще произошли серьёзные изменения. Так профессор Хильгрубер, один из ведущих немецких специалистов в области истории, неожиданно заговорил об угрозе, которую СССР представлял в 1941 г. для Германии, хотя раньше, в 60-е гг. он, опираясь на те же самые источники, рисовал образ совершенно бессильного Сталина, всячески пытающегося найти благосклонность у Гитлера. Современный же австрийских профессор Эрнст Топич в своей работе "Война Сталина" писал буквально следующие, что увлёкшись показам агрессивности Гитлера, западная наука просмотрела истинного преступника — Сталина. Топич утверждает, что Вторая мировая "была по сути дела нападением Советского Союза на западные демократии, а Германии... отводилась лишь роль военного заместителя". Противоречивые процессы сегодня происходят и в официальной немецкой науке. Фрейбургская историческая школа военной истории как бы раскололась на два лагеря. Часть исследователей, среди которых Городецкий называет профессора Мессершмимдта, встала на традиционную точку зрения. Другие же, такие как Иохим Хофман заявляют об исходившей от Советского Союза стратегической угрозе, которая не могла не убедить Гитлера, что июнь 1941 г. — последняя возможность для начала превентивной войны.

Городецкий, в данном случае представляющий англо-американскую историческую школу, не без оснований подчёркивает, что ни Хофман, ни Топич, ни тем более Резун-Суворов неспособны представить хоть какие новые доказательства или документы для подтверждения их умозрительных заключений.

В этих условиях Резун, полностью отвергнутый в Англии и был поддержан некоторыми кругами Германии. Фактически вся концептуальная база Резуна и поддерживающих его германских и польских историков, а так же некоторых российских публицистов, почерпнута из выступления Гитлера перед своим генералитетом 22 июня 1941 года, в которой тот пространно распространялся на предмет 160 русских дивизий стоявших у границ Германии и постоянных нарушениях со стороны СССР этой границы в провокационных целях. Он заявил, что "теперь наступил момент, когда выжидательная политика является не только грехом, но и преступлением, нарушающим интересы германского народа, а следовательно, и всей Европы".

Думается, что отождествление Гитлером интересов германского народа с интересами Европы не случайно — к тому моменту практически вся Европа находилась под германским сапогом.

Не имея новых интересных источников, которые могли бы подтвердить выдвигаемые им рассуждения, Резун-Суворов вынужден прибегать к довольно сомнительным способам аргументации. Так, он описывает случай, произошедший с ним в 1968 г. Перед вторжением в Чехословакию располагавшиеся в Карпатах части, в которых проходил службу и офицер Советской Армии Резун, получили комплекты новых сапог. Ссылаясь на заявления некоторых свидетелей, о том, что и в 1941 г. Красная Армия в Прикарпатье получала новые сапоги, Резун-Суворов делает нехитрый вывод. Раз после получения сапог в 1968 г. Советская Армия двинулась на Запад, то и в 1941 г. готовилось подобное.

Резун-Суворов не поясняет, а почему, собственно, в новых сапогах нельзя защищать собственную землю? Или для российской земли вполне сгодятся страрые сапоги, а ещё лучше лапти? Прямо скажем, попахивает русофобией. Резуну и тем, кто за ним стоит, слодовало бы ему ответить и на некоторые другие вопросы: почему армия, которая готовилась к боевому выдвижению была не полностью обеспечена вооружением, в том числе персональным оружием бойцов? Как могли части, готовящиеся к вторжению на Запад быть укомплектованы неполностью, а танковые части располагать лишь четвертью необходимого по штату горючего и бензовозов? Сведения по материальной, технической и воинской готовности Красной Армии к войне приводятся в сборнике документов "Скрытая правда войны: 1941 год", вышедшей в 1992 году и впервые содержащей многие прежде строго засекреченные документы, ярко рисующие просчеты в ходе подготовки к войне как со стороны центрального руководство страны, так и местных военных властей.

Сопоставляя заявления Резуна-Суворова с документами невольно приходишь к выводу, что в одних сапогах, без достаточного количества огнестрельного оружия, танков, машин, лошадей, самолётов Красная Армия наступать бы не смогла.

Другой характерной особенностью аргументации Резуна — это игнорирование архивных источников и ссылка в основном на устные или письменные свидетельства такого рода, которые в принципе не поддаются проверке, в сочетании с уже отмеченной тенденциозностью и вольготностью в трактовке фактов, приходится вообще сомневаться в достоверности приводимых Резуном свидетельств. Точнее даже не сомневаться. а быть уверенным в их сфальсифицированности.

Что же касается действительных исторических источников, то это в основном мемуары советских военачальников. Мемуары, как мы знаем, не самый надежный источник. понятно, что каждый мемуарист пишет только то, что помнит, а часто и только то, что хочет помнить.

Используются Резуном и еще один источник — выступления Сталина. Но характерно, что большинство цитируемых высказываний Сталина приходятся на конец 1920-х гг., когда Сталин был поглощен борьбой с оппозицией и вынужден был в качестве демонстрации силы прибегать к "грозной" риторике. Переносить эти и тем более более ранние, времен гражданской высказывания Сталина на почву конца 1930-х — приём, более чем сомнительный.

Но это еще не всё в характеристике способа, каким Резун пытается обосновать свою схему. Вот два примера того, как им используются те источники, которые поддаются проверке.

Для обоснования своей позиции Резун-Суворов выборочно цитирует отчет Сталина ЦК в декабре 1927 г. По словам Суворова, Сталин предвкушает возникновение ситуации, когда Германию можно было бы направить против Англии. Попутно заметим, как в 1927 г. Германию можно было столкнуть с Англией не совсем, ясно, т.к. Германия не только не имела с Англией общих границ, но и сколько-нибудь серьёзной армии, не говоря уже о военной промышленности, способной тягаться с Английской. По утверждению Суворова столкнуть Германию и Англию Сталину нужно было для того, чтобы ослабить их, а уже потом самому вступить в войн:

"Очень многое, — цитирует Резун Сталина, — в деле нашего строительства зависит от того, удастся ли нам оттянуть войну с капиталистическим миром, которая неизбежна... до того момента, пока капиталисты не передерутся между собой".

Звучит зловеще, но вот беда — это высказывание можно проверить. Открываем начальную часть фразы, опущенную Резуном: "Отсюда задача, — говорит Сталин, — учесть противоречия в лагере империалистов, оттянуть войну, "откупившись" от капиталистов, и принять все меры к сохранению мирных отношений". Эта фраза рисует совершенно иную картину, делёкую от того, что пытается доказать Резун.

А вот приводимое Резуном высказывание маршала Василевского: "Опасения, что на Западе поднимается шум по поводу якобы агрессивных устремлений СССР, надо было отбросить. Мы подошли ... к рубикону войны, и нужно было сделать твердо шаг вперёд".

Опущенные Резуном слова "волей обстоятельств не зависящих от нас", как совершенно справедливо отмечает Городецкий, полностью видоизменяют смысл предложения, подразумевая, что война была навязана из вне развёртыванием немецких войск.

Исходя из всего сказанного, мы видим, что концепция Резуна-Суворова не может быть истиной, так как базируется на вымышленных или сфальсифицированных фактах. В последние годы она была разобрана в нескольких замечательных исследорваниях российских авторах и полностью опровергнута. Самим блудным сыном (т.е. Резуном) в некоторых его новых книгах так же была предпринята возращения. Но полностью отказаться от своих прежних писаний он, как видно, ещё не готов.

Список литературы

Для подготовки данной работы были использованы материалы с сайта http://www.portal-slovo.ru