«ЖЕНЩИНА В ЭКОНОМИЧЕСКОЙ И СОЦИАЛЬНОЙ ЖИЗНИ СРЕДНЕВЕКОВОЙ ФРАНЦИИ (Х-XV вв.)»

«ЖЕНЩИНА В ЭКОНОМИЧЕСКОЙ И СОЦИАЛЬНОЙ ЖИЗНИ СРЕДНЕВЕКОВОЙ ФРАНЦИИ (Х-XV вв.)»

СОДЕРЖАНИЕ

ВВЕДЕНИЕ……………………………………………………………………….2

ГЛАВА 1.

СРЕДНЕВЕКОВЫЕ ПРЕДСТАВЛЕНИЯ О ЖЕНЩИНАХ……………….6

1.1 Библия и авторы средневековья о природе женщины………………....6 

1.2. Женщина  в  куртуазной  традиции и культ  Прекрасной  Дамы…..15

ГЛАВА 2.

ЭКОНОМИЧЕСКОЕ И СОЦИАЛЬНОЕПОЛОЛЖЕНИЕ

ЖЕНЩИНЫ В СРЕДНЕВЕКОВОЙ ФРАНЦИИ (X – XV вв.)…………...21

2.1. Социальные права женщин в средневековой Франции…………...…21

2.2. Юридический статус женщин в средневековой Франции………...…31

2.3. Женщины и власть в средневековой Франции…………………….…39

ГЛАВА 3.

ЖЕНСКОЕ ОБРАЗОВАНИЕ И ЖЕНСКИЙ ТРУД В

СРЕДНЕВЕКОВОЙ ФРАНЦИИ…….……………………………………….47

4.1.         Женское образование…………………………………………………....47

4.2.         Женский труд в деревне и городах……………………………………55

ЗАКЛЮЧЕНИЕ…………………………………………………………….......63

ЛИТЕРАТУРА………………………………………………………………….69

ВВЕДЕНИЕ

          Средневековая культура была важной ступенью в формировании  современных представлений о женщине и женской природе. Именно средневековье  представило наиболее  развернутую  и  аргументированную концепцию женского  несовершенства,  однако  именно средневековая культура содержала и  ростки другого, нового отношения к женщине. С христианской культурой в  нашу жизнь пришли два женских образа-антипода,  которые до сих пор играют важнейшую роль в отношении к женщине, — виновница грехопадения Ева  и добродетельная мать Христа Мария. Современное общество, воспроизводя  стереотипы женственности,  нередко  использует  примеры  средневековых  персонажей — прекрасной возлюбленной Данте Беатриче,  отважной, самоотверженной Орлеанской Девы Жанны д'Арк, мудрой мыслительницы Хильдегарды Бингенской,  куртуазной королевы Элеоноры Аквитанской, неистово набожной святой Екатерины Сиенской. Изучение экономического, юридического,  социального статуса средневековой женщины,  несомненно, позволяет  лучше понять и положение женщины в современном обществе:  в экономике  и политике, образовании  и  семейной жизни.

         В схеме трех сословий,  утверждавшейся в странах Западной  Европы   начиная  с  XI века, отдельного места для женщины не предусматривалось.  Однако в сословном,  иерархичном средневековом обществе женщины,  как  и любая другая социальная группа, имели существенные особенности экономического и юридического статуса (например,  права наследования, права участия  в публичной сфере жизни общества для мужчин и женщин различались).  Несмотря на это, настоящий интерес к  «женской  истории»,  и  в  частности к истории средневековой женщины,  проснулся лишь  в  последние два-три десятилетия.  До этого  в  подавляющем большинстве трудов медиевистов,  где  самым серьезным образом рассматривались не только политическая и экономическая история,  но и социальная структура средневекового общества, женщины как объект исследования фактически отсутствовали; появлялись лишь единичные работы, затрагивавшие  отдельные  проблемы «женской истории» средневековья.  В 70—80-е годы последовала уже  целая лавина трудов, как общего, так и частного характера. Среди первых  отметим работы С. Шейхе «Четвертое сословие: история женщины в средние века»,  М. Лабарж «Слабый звук трубы: женщина в средневековой жизни», А. Лукас «Женщина в средние века: религиозность, брак и образованность».  Начиная с семидесятых годов появилось и большое количество  работ (Ж. Дюби «Почётная матрона и плохо выданная замуж. Восприятие замужества в северной Франции около 1100 года», «Куртуазная любовь и перемены в положении женщины во Франции XII в.», Ж. Дюби, М. Перрот «История женщин», Й. Хейзинга «Осень средневековья: Исследование форм жизненного уклада и форм мышления в XIV – XV веках во Франции и Нидерландах», Р. Перну «Алиенора Аквитанская»),  касающихся отдельных проблем «женской истории» средневековья:   взглядов на женщину,  жизни   женщины  в  семье  и  браке, женского  труда,  образования, женской преступности, экономических и юридических прав женщин

         Отдельные работы,  посвященные частным аспектам жизни средневековой женщины, появляются в белорусской и российской историографии, особенно это касается темы семьи  и  брака в средневековье.  В большинстве данных работ не просто развивается уже поднятая ранее тема, но и ставятся новые, никем не исследованные вопросы. Одни из авторитетнейших современных исследователей средневековой культуры в своих трудах обращаются к проблеме семейно-брачных отношений (Ю.Л. Бессмертный «Брак, семья и любовь в средневековой Франции», «К изучению матримониального поведения во Франции»; Е.А. Тушина «О брачно-семейных представлениях французского рыцарства»; Ю.Е. Арнаутова «Женщина в «культуре мужчин»: Брак, любовь, телесная красота глазами агиографов X века»), стараются понять противоречивый внутренний мир средневекового человека (А.Я. Гуревич «Категории средневековой культуры», «Культура и общество средневековой Европы глазами современников»), изучают демографическую ситуацию (Ю.Л. Бессмертный «Жизнь и смерть в Средние века. Очерки демографической истории Франции», П.Ш. Гатдрахманов «Средневековые крестьяне и их семьи: Демографическое исследование французской деревни»), ставят вопрос о роли женщины в феодальном обществе (А. Я. Гуревич  «Культура и общество средневековой Европы глазами современников», Ю.Л. Бессмертный «Мир глазами знатной женщины IX в.», Ж. Дюби «Куртуазная любовь и перемены в положении во Франции XII века», Е.Д. Смирнова, С.А. Рогач «Общественно-правовой и семейно-бытовой статус знатной женщины во Франции XI – XIV вв.»). Исследования М.А. Буланковой («Ментальные стереотипы и образ знатной женщины в период утверждения церковного брака в средневековой Франции»), П.В. Крылова («Об уровне культуры средневековой женщины из народа»), Л.Н. Репиной («Женщины в средневековом городе»), Т.Б. Рябовой («Женщина в истории западноевропейского средневековья», «Женское образование в средневековой Европе») дают представление о средневековых женщинах из разных сословий; помогают понять их роль в обществе, статус в семье; разобраться в их духовном мире. Чувствовали женщины того времени некое притеснение со стороны мужчин или считали неравноправие нормой? Боролись ли за свои права, пытались ли равняться своим мужьям? Чем в основном занимались, к чему стремились? Ответы на эти и многие другие вопросы дают вышеуказанные работы.       

          Отдельной группой можно рассматривать труды, поднимающие проблему женщин, стоявших за традиционными рамками средневекового общества, не вписывавшихся в христианское мировоззрение, отвергаемые церковной концепцией. Это работы таких исследователей как И. Блох («История проституции»), К. Говар («Прослывшие ведьмами: Четыре женщины, осуждённые Прево Парижа в 1390-1391 годы»), Е. Сурта («Женщины в свете средневековой инквизиции: к вопросу об истоках “ведовских процессов»), Н.Сперанский («История инквизиции. Средневековые процессы о ведьмах») и др.

     Историография  «женской истории» западноевропейского и русского средневековья анализируется в содержательных историографических обзорах соответственно Л.П. Репиной и  Н.Л. Пушкаревой.

     В данной работе использованы так же оригинальные произведения, первоисточники. Яков Шпренгер, Генрих Крамер “Молот ведьм”: так называемая “священная книга”, которая со ссылками на Ветхий и Новый Заветы, с доказательствами, почерпнутыми у авторитетов церкви, у твердила священное право инквизиции преследовать наиболее опасных еретиков. Николай Жакье “Бич”: сочинение инквизитора северной Франции, посвящённое доказательству реальности колдовского могущества. “Пятнадцать радостей брака”: сборник новелл неизвестного автора, носящие поучительный характер. Кристина Пизанская “Книга о граде женском”: один из ранних (опубликован во Франции в н. XV в.) и наиболее ярких текстов в защиту женщин. А так же сборник текстов “Средневековое городское право” под редакцией С.М. Сташа.

     Актуальность дипломной работы обусловлена необходимостью изучения жизни средневековой женщины во Франции,  ее роли в экономической,  политической и культурной  истории  средних  веков,  места  женщины в системе общественных норм и ценностей,  а также тех воззрений,  которые отражали и определяли положение женщины в обществе.    

     Целью дипломной работы является выявление особенности экономического и социального положения женщины во Франции X-XV вв. Задачами работы является рассмотрение взглядов на  природу  женщины  в  Библии  и  в сочинениях  писателей средневековья; изучение образа женщины  в  куртуазной  традиции; рассмотрение экономического и социального положения женщины в средневековой Франции (X – XV вв.);  исследование социальных прав женщин в средневековой Франции; выявление юридического статуса женщин в средневековой Франции; рассмотрение особенностей средневековых представлений  о способности  женщин  к  управлению; выявление роли женщины в политической жизни средневековой Франции; рассмотрение особенностей женского образования и труда в средневековой Франции.

Объектом исследования является Франция в эпоху средних веков. Предметом исследования выступает экономическое и социальное положение женщины в средневековой Франции.

Целью дипломной работы является выявление особенностей экономического и социального положения женщины во Франции X-XV вв. В рамках достижения цели исследования необходимо решить следующие задачи:

·       рассмотреть взгляды на  природу  женщины  в  Библии  и  в сочинениях  писателей средневековья, проанализировать образ женщины  в  куртуазной  традиции;

·       проанализировать экономическое и социальное положение женщины в средневековой Франции;

·       провести исследование социальных прав женщин, выявить юридический статус женщин в средневековой Франции;

·       рассмотреть особенности средневековых представлений  о способности  женщин  к  управлению, выявить роль женщины в политической жизни средневековой Франции;

·       провести анализ особенностей женского образования и труда в средневековой Франции.

ГЛАВА 1.

СРЕДНЕВЕКОВЫЕ ПРЕДСТАВЛЕНИЯ О ЖЕНЩИНАХ

1.1.         Библия  и авторы средневековья о природе женщины

         Развитие средневековых представлений о природе женщины  происходило под влиянием ряда факторов.

         Первый — это реальное положение женщины в обществе, ее статус и фактические права.  Духовное и материальное взаимосвязано. Реальность вынуждала  осмыслять себя  в   определенных   категориях, создавать соответствующие  теории,  которые,  в свою очередь,  оказывали на  нее влияние, сохраняя или разрушая ее.

         Вторым фактором,  повлиявшим на средневековые взгляды на женщину, явились  идейные  источники,  самые  важные  из   которых —  патриархальная традиция и христианское учение.

          Представления о   природе   женщины   имеют   древнюю  историю. Андроцентрическая   культура  на  протяжении  тысячелетий  формировала идеалы  и  культурные  образцы,  в  которых  женщине  отводилась  роль создания  менее  совершенного,  чем мужчина.  Патриархальная традиция, оформившаяся задолго до рассматриваемого периода, в значительной степени определила средневековое отношение к женщине.

          Другая духовная  составляющая — это   собственно   христианская доктрина.  В  средневековой культуре — будь то ортодоксальная доктрина или  еретические  учения — авторитет  Священного   Писания   и   трудов раннехристианских   писателей   был  огромен. Каждая  фраза  получала  многочисленные трактовки, имея статус решающего аргумента  в  дискуссиях  по   всем   спорным   проблемам.   Остановимся  поэтому  подробнее  на христианском учении о природе женщины.

         Касаясь общей  оценки  отношения к женщине христианской   доктрины, необходимо подчеркнуть его двойственность и противоречивость.  С одной  стороны,   по  сравнению  с  античными  представлениями  происходит определенная апология женской природы — не случайно среди приверженцев раннего христианства было так много женщин. Но в то же время во многих аспектах христианство  способствовало  усилению  женоненавистничества,  мизогинии.

          Что касается ветхозаветных текстов, то на средневековую  концепцию природы женщины оказала наибольшее влияние трактовка двух эпизодов  из библейской истории — о сотворении человека и о грехопадении.

          Те, кто говорили о несовершенстве женщины в физическом, интеллектуальном, нравственном отношениях,   апеллировали к следующим спорным моментам повествования о сотворении  человека  (Быт.  1—2).  Во-первых,  женщина создана Богом не одновременно с мужчиной,  а после него, для него и из его  ребра;  во-вторых,  в  рассказе  о  сотворении человека не упоминается,  вдохнул ли Бог Еве живую душу. Это послужило основанием для того,  чтобы впоследствии  поставить  вопрос: является ли женщина  вообще   человеком;  он серьезно обсуждался на одном из церковных соборов в IV веке. «Реабилитация» Евы состоялась на фоне напряженнейших и  принципиальнейших для самой сущности   христианской  доктрины   дискуссий   о природе  Христа.  Природа Спасителя  –  богочеловеческая  (все   остальное   было объявлено ересью),  а  поскольку  он   является сыном  Господа  и  Девы  Марии,  постольку  женщина  является человеком.  В противном случае от кого Христос унаследовал  человеческую    природу? [20,с.: 45].

         В библейской  трактовке  грехопадения  (Быт. 2) Ева нарушила заповедь,  данную Богом,  и склонила к греху Адама.  Именно ее,  а  не мужчину,  смог  прельстить  змей-дьявол. Большую  виновность  женщины доказывали и тем,  что Господь определил большее наказание именно ей — в скорби и болезнях рожать детей, иметь влечение к мужу своему и быть в полном подчинении у него.

         Как   известно,   в   христианской   доктрине  событие  грехопадения считалось крайне важным. Это — один  из  наиболее  трагических, поворотных  эпизодов  истории  человека и мира,   выбор человека, приведший его к падшести и богооставленности. Последствия грехопадения были   плачевны:   человек   стал   смертен,  навеки  потерял  райское блаженство,  утратил  божественное  знание  природы   вещей,   лишился чистоты,  приобретя  взамен  склонность  к греху.  Поэтому вопрос:  «Кто виноват:  мужчина или  женщина?»  —  был  чрезвычайно  важен  для  оценки женской  природы  в  дальнейшем.  Позднее  апостол Павел,  обосновывая подчиненное  положение  женщины,  ссылается  на   порядок   сотворения мужского  и женского  полов  и на  грехопадение человека:  «Прежде создан Адам,  а  затем  Ева.  И  не Адам прельщен, но жена, прельстившись, впала в преступление» (I Тим.  2:13—14).

         Образ  Евы  стал  образом-символом  —  женщина   как  таковая сравнивалась   и   даже  отождествлялась с  прародительницей; в богословских сочинениях,    в   светской  литературе  постоянно  встречалось  такое  собирательное обозначение женского пола, как «Евино  семя», «Евино племя».  Каждая женщина вслед за Евой обвинялась  в гордыне,   легкомыслии, невоздержанности, неразумии. И каждая женщина несла ответственность за первородный грех.

         Следует   заметить,    что обвинение женщины  в  том,  что  она  была главным   виновником  первородного  греха,  определялось  самой   сутью средневекового миросозерцания,  в котором грехопадение осмыслялось как победа телесного,  природного над духовным, собственно человеческим. А поскольку первое отождествлялось с женским,  а  второе — с  мужским, постольку  в  этой  системе ценностей женщина была обречена нести главную ответственность  за  грехопадение.   Подтверждение  этому видели  и  в  характере    наказания  человека:  он утратил бессмертие и   отныне   был   вынужден в поте лица своего заботиться  о  хлебе  насущном, женщина  же  получила  дополнительную   кару  — в болях рожать на свет детей.

         Вместе с тем   в  Книге  Бытия   есть   тезис,  который в дальнейшем,  в собственно   средневековой   традиции,   стал   краеугольным    камнем теологической апологии  женщины:   «В день шестой Бог создал человека по своему образу и подобию и сделал человека  мужским  и  женским»  (Быт. 5:2).  Здесь,  как  мы видим,  нет ни слова о более позднем сотворении женщины;  природа  же человека трактуется   как  мужеженская.

          Эта  амбивалентность  оценки женской природы более  заметна в Новом Завете.  «Жена,  облеченная   в   солнце»   спасает   человечество в Апокалипсисе.  В  Евангелиях  идея  высокой  миссии  женщины воплощена в образе Девы Марии.  В Евангелии от Матфея Мария не  только биологическая,  но  и  духовная  мать Иисуса.  Таким образом,  женщина не только  погубила  человечество,  но  и  спасла  его,   подарив   жизнь Спасителю. Правда, мариологический культ,  появившись в V веке, широкое распространение в Западной Европе приобретает лишь с XI столетия.

         Но  в  этих  элементах  христианской  доктрины речь не идет о конкретных, земных женщинах;  поэтому образ Марии не  смущал   авторов женоненавистнических  произведений,  которые  утверждали,  что  ничего общего у Мадонны с обычными женщинами нет и быть не может. Вероятно,  большее  значение  для представлений о природе женщины должны были иметь четкие  формулировки посланий апостола Павла, который   внес   существенный  вклад  в конструирование   отношений   между    полами,  существовавших  в средневековом обществе.

         Основные положения доктрины  паулинизма   можно    представить следующим образом.

         1. Властная иерархия на земле, предполагающая главенство мужчины, согласно Павлу,  незыблема.  Приведем  несколько  цитат из его посланий:  «Всякому мужу глава Христос,  жене глава — муж»  (I Кор. 11:3);  «А  учить  жене  не позволяю,  ни  властвовать  над  мужем,  но  быть в безмолвии» (I Тим. 2:12); «Жены,  повинуйтесь своим мужьям, как Господу,  потому что  муж есть  глава  жены»  (Ефес. 5:22—23);  «Так каждый из вас да любит свою жену, как самого себя; а жена да убоится мужа своего» (Ефес. 5:33).

         2. В то же время назвать апостола Павла женоненавистником вряд ли возможно, его  воззрения  гораздо  сложнее.  На  небесах  эта  земная иерархия  исчезает.  Обращаясь  к  обоим  полам  в  Послании к галатам,   он  утверждает,  что  во   Христе  все   равны,  в  том  числе   мужчины  и   женщины:   «...нет   мужского и женского во Христе» (Гал. 3:28).  Спасение и обретение Царствия  Божия  не  зависит  от  пола.  Эта  теология  равенства  душ  заключала  в себе возможность для апологии женской природы и создавала условия  для  утверждения  нового  типа  отношений  между  мужчиной  и женщиной. Критикуя аскетические тенденции в раннехристианских общинах, Павел  оправдывал  половые  отношения  и  брак.  Он   также   допускал возможность   для  женщины  занимать  церковные  должности,  например должность дьяконессы.

         Понять взгляды церковных авторов XII — XIV веков очень  трудно  без рассмотрения учения  древне­греческого  философа Аристотеля,  идеи которого  сыграли  особую  роль в развитии патриархальной традиции в  средневековье    в силу  как их  систематизированности,  так и огромного авторитета античного автора  в средневековой, особенно схоластической, мысли.

         Аристотель касается вопроса о специфике женской природы  во  многих работах,  в первую очередь в трактате «О рождении животных». Женское и мужское  начала,  по  Аристотелю,  принципиально  различны  по  своему предназначению.  Первое отождествляется  с  телесным,  с  бесформенной  материей,  второе — с духовным началом, с идеей.  В процессе зачатия мужское духовное начало придает форму женскому  материальному, сообщает ему движение,  вносит в него душу.  Поэтому  оно  играет  главную роль в  создании  новой  жизни.  Жизнь, или  душу, Аристотель  связывал  с теплом.  Поскольку,  полагал  он,  женский  организм  холоднее  мужского,  постольку женщины имеют меньше души и живут гораздо  меньше, чем мужчины (это суждение Аристотеля отражает истинную демографическую ситуацию античного общества — действительно,  продолжительность  жизни женщин  была  значительно  меньше,  чем  мужчин).  Поэтому  женщина  по  сравнению с мужчиной — некое незавершенное творение, незавершенный мужчина.

         Природа мужчины отличается большей завершенностью,  поэтому  все  качества  в  нем совершеннее. Женщины менее духовны, чем мужчины, менее  простодушны,  но более  мстительны,  злонамеренны,   несдержанны. Женщина  легче подвергается слезам,  ревности,  ворчливости,  более склонна к брани и дракам,  к потере присутствия духа,  в ней меньше  стыда,  она  больше обманывает и т.д.

         Идея  слабости   женской   природы   проходит    и    через    всю  интеллектуальную  историю  средневековья.  Она  отразилась,  в частности, в популярном в эту  эпоху  этимологическом   объяснении  сущности  вещей, данном Исидором Севильским: латинское слово vir («мужчина») происходит от слова  vis  («сила»),  а  также  имеет  связь  со  словом  virtus («добродетель»).    Название   же   женщины — mulier   происходит   от прилагательного mollis, что значит «мягкая, изнеженная, слабая» — но также и «порочная, чувственная».

         Как  известно,   Фома  Аквинский  (1225—1274),  чей  авторитет  в средневековой  мысли  трудно  преувеличить,  воспринял   многие   идеи Аристотеля;  востребованными  оказались и взгляды Стагирита на природу женщины.

         Женское  —  это  телесное,  мужское  —  духовное.  В  произведении «Должен ли человек любить свою мать больше, чем отца?» Фома пишет, что отец есть более совершенное начало,  чем мать,  так как он есть начало активное,  в то время  как  мать  —  пассивное  и  материальное.  Мать обеспечивает  бесформенную материю тела;  свою же форму,  идею  ребенок наследует через оформляющую силу,   которая  заключена  в  семени  отца. Следовательно,  отца следует любить больше,  чем  мать.

         Опираясь на  идеи  Аристотеля,  Фома  полемизировал  с  Августином,  утверждая,  что не  только тело,  но и душа женщины  не  равна  мужской душе.  Поэтому  даже  ответственность  за  грехопадение   не  может быть возложена  на нее:  она  —  не причина  греха,  а всего лишь  пассивное  орудие  дьявола.

         В  «Сумме  теологии»   Фома   заявляет,   что  мужчина  — начало  и  конец женщины,  как Бог начало и конец  всякого  творения.   По его мнению, брак — святое установление Христа, в соответствии с которым женщина создана для  помощи  мужу.  Фома Аквинский не сомневается,  что она по самой своей природе  предназначена  подчиняться  мужчине.   Ее   можно   назвать помощницей  мужчины,  но  только в воспроизведении человеческого рода, так как если бы речь  шла  о  делах,  то  другой  мужчина  мог  бы  помочь эффективнее.  Женщина  подчинена  мужчине,  поскольку  она  уступает ему  физически, нравственно, а также слабее его в суждениях.

         Женщина, по мнению Фомы, не может учить, поскольку учитель должен вести за собой;  она же может  только  следовать  за кем-то. Однако, обратим  внимание,  он  допускал,  что женщины могут быть пророчицами, поскольку они не думают сами, а свои пророчества получают от Бога.

         Фома  поддерживает  и  мнение  Аристотеля о том, что жизненного тепла больше у мужчины,  однако вынужден объяснять новую ситуацию — ведь к  этому времени  продолжительность  жизни  у  женщин значительно  увеличилась и стала выше,  чем у мужчин. Он   подчеркивает,  что по своей сущности женщины  обладают   меньшим  сроком  жизни;  современное же ему положение есть искажение этой сущности: сексуальные  связи  менее  изнурительны для женщин, и женская  работа  не  такая  тяжелая,  как  мужская.

         Интересно, что и в  средневековых медицинских трактатах проводится мысль   о   слабости,   мягкости,  изменчивости  женской  природы.  Но доказательства этому искали  в  другом.  Альберт  Великий,  пытавшийся соединить теологию и медицину, полагал, что женщина происходит от более слабого семени,  чем мужчина.  Николай де Лира  (ум. 1349)  писал,  что изменчивость  и  слабость  женщины  определяются  особой конституцией, строением  ее тела — слабым, мягким, деликатным, холодным.

         Наиболее остро  негативное  отношение  к  женщине  проявлялось в открытых женоненавистнических   суждениях,   которые   чаще    всего  принадлежали перу монахов.  Приведем достаточно типичное высказывание  из средневекового сочинения «Зерцало мирян»: «Женщина  есть  смущение  мужчины,  ненасытное  животное, постоянное беспокойство,  непрерывная  борьба,  повседневный ущерб,  буря в доме, препятствие  к  исполнению  обязанностей.  Нужно   избегать   женщину, во-первых,  потому, что она запутывает мужчину,  во-вторых,  потому,  что она оскверняет его,  в-третьих,  потому, что она лишает его имущества» [17, с.: 256—259].

         Негативный   взгляд   на  женщину,  на  ее  природу  и  добродетели, безусловно, преобладал,  однако в средневековье существовала и  традиция  более  благосклонного  отношения  к женской природе.  Она отражена,  в частности,   в   трактатах,   затрагивающих вопрос о достоинстве происхождения мужчины и женщины.

         Так, Петр  Ломбардский (нач. XII в. — 1164)  отправной  точкой   своих рассуждений  избирает  то  положение  Книги  Бытия,   согласно  которому  женщина  создана из  ребра,   а  не  из другой части тела Адама. Если бы она была создана из головы мужчины, рассуждает писатель, то должна была бы управлять им;  если бы из ног,  то  должна  была  бы  служить  ему, — но  она не  слуга  и  не  хозяин.  Поэтому  мужчина должен знать,  что женщину следует поместить рядом с собой,  как своего  товарища,  и  что  связь между ними основана на любви.

         Еще более высоко оценивается женщина некоторыми другими авторами, хотя  необходимо сделать оговорку,  что позиция их   не оказала большого влияния на средневековые взгляды на женщину в целом.

         «Ко всем  женщинам» — так назвал свою проповедь Хумберт Романский  (XIII в.),  монах-доминиканец.  Он утверждает, что женщине Богом даны многие  преимущества над мужчинами:  по природе,  по благородству и по славе.

         По природе  она превосходит мужчину своим происхождением:  мужчину Бог создал на презренной земле,  женщину же — в раю;  мужчина сотворен из праха земного, женщина же — из мужского ребра.

         И по благородству женщина выше мужчины.  Страдания Христа пытались  предотвратить женщины:  жена Пилата и Мария Магдалина,  в то время как ничего неизвестно о подобных усилиях мужчин.

         И, наконец,   она   превосходит   мужчину   по   славе.  Богородица расположена в иерархии  сил  небесных  над  всеми,  в  том  числе  над ангелами.  В ней женская природа поднялась над мужской в достоинстве и власти своей.

         Похожие идеи  содержит  еще  один  источник того же времени — так называемая «рукопись из Кембриджской библиотеки». В ней говорится, что женщина превосходит мужчину и по материалу,  из которого они сотворены (Адам сделан из глины,  а Ева — из ребра Адама);  и по тому месту, где они  были созданы (Адам сделан вне рая,  а Ева — в раю);  и по зачатию (Бога зачала женщина);  и по явлению (Христос после воскресения явился именно  женщине,  Магдалине);  и  по  положению  (Благословенная Мария возвышается над хором ангелов).

Но уже в к. XIV в. женщина в глазах современников превращается в «сообщницу дьявола». Слово «ведьма» имеет корень «veda», что в санскрите означает «священное знание». Т.е. можно предположить, что в древности слово ведьма не имело осуждающего значения, и подразумевало женщин, которые сохраняли тайное, сакральное знание. В средневековье же сложилось представление, что ведьма — это женщина, занимающаяся колдовством, которая заключила союз с дьяволом. Ведьмам приписывалась способность к вредительству; умение отбирать молоко у коров, шерсть у овец, яйца у домашней птицы и сало у свиней; лишать людей урожая; насылать болезни; портить продукты; руководить погодой. Так же ведьмы принимали участие в шабашах, совершали совокупление с демонами в образе мужчин (инкубы), приносили в жертву младенцев во избежание наступления конца Света. Подобное суеверие привело к всплеску с конца XV — до середины XVII вв. массовых преследований и казней женщин, считавшихся ведьмами. Этот период в Западной Европе вошёл в историографию под названием “охота на ведьм”.

В 1453г. большую популярность завоевало сочинение инквизитора Северной Франции Николая Жакье “Бич”. Этот труд был посвящён доказательству реальности колдовского могущества. По словам автора, в колдовских сектах участвовали не только женщины, но и мужчины. Даже духовные лица и монахи зачастую не могут устоять против заманчивых предложений демонов, которые дают им возможность насылать на людей болезни, сумасшествия и смерть. Находящиеся под покровительством демонов, могут портить плоды, жатву и супружескую жизнь. “ На собраниях, которые чаще всего походят по четвергам, оплёвывается крест, происходит кровосмесительство и интимная связь со злыми духами”. В заключении своей книги Жакье требовал, чтобы никакое раскаяние не спасло союзников дьявола от возмездия.          Поворотным пунктом в истории  “охоты на ведьм” явилась т.н. “ведовская булла” папы Иннокентия 8 “Summis desiderantes” (1484г.). Теперь инквизиция сосредоточила своё внимание не на чистоте христианской веры и правильности отдельных догматов, а на беспощадном искоренении ведьм и колдовства. Написанный германскими инквизиторами Г. Инститорисом и Я. Шпренгером в 1486 году трактат «Молот ведьм», послужил окончательным спусковым крючком к массовым судебным процессам над т. н. ведьмами. 

"Молот ведьм" или "Hexenhammer" - бесспорно,  основной и самый мрачный из всех  трудов  по  демонологии. Он состоит из трёх частей – теоретической, практической и юридической. Его авторы стремились  воплотить  в  действие  библейское  указание:  "Не оставляй ворожеи в живых" (Исход, 22,18). Руководство  для  охоты  на  ведьм переиздавалось, по крайней мере, 13 раз до 1520 г. и еще не менее 16  изданий вышло между 1574 и 1669 гг. - многие ранние издания выходили без указания места и времени издания. Известно, по крайней мере, 16 немецких, 11 французских, 2 итальянских и несколько английских  изданий.

В “Молоте ведьм” рассматриваются способы искоренения или наказания ереси духовным, светским судом. Так же следует описание самого процесса, иначе – ордалии (от анго-сакс. ordal – приговор, суд; лат. judicium Dei – суд Божий). В средневековье это процесс, производимый в тех случаях, когда все обыкновенные средства исчерпаны. Ордалии включали множество испытаний: огнём (держание руки над огнём, держание раскалённого железа, переход через огонь в одной рубахе и т.д.), водой (кипящей или холодной). Церковь после бесплодной борьбы против такого рода судов взяла их под покровительство. Это время характеризуется появлением нового испытания – крестом, освящённым куском хлеба или сыра, причастием. Со временем ордалии выходят из употребления. Вместо них были введены пытки. Возрождение судов Божьих в форме испытаний пришлось на период “охоты на ведьм”. Тогда же придумано ещё одно испытание – взвешивание ведьм, которое так же как и испытание водой, основывалось на вере, что при сношении с дьяволом ведьма теряла свой естественный вес (в разных регионах планка веса была разной – от 45 до 55 кг).

Средневековые авторы в своих сочинениях много внимания уделяют также освещению пороков и добродетелей женщины.

         Усиление женоненавистнических взглядов в  средневековом  обществе шло параллельно с усилением влияния  идеологии  бюргерства.

         М. Оссовска,  говоря  о   рыцарском   и   буржуазном   этносах как инвариантах этического сознания, существующих в европейской культуре с самого момента  ее  возникновения,  подчеркивает,  что  негативизм  по отношению   к  женщине  присущ  буржуазному  этносу — уже у Гесиода женоненавистнические мотивы прослеживаются   вполне  отчетливо [33, с.:  72, 206].  В  средневековье  эта  традиция развивается в бюргерской литературе.  Городская  литература враждебнее относилась к женщине,  чем клерикальная, и тем более куртуазная.

         Одна  из  основных  тем  произведений  популярного в  этот  период  жанра  фаблио  —  прегрешения женщины:  в них рассказывается о сварливых женах, отравляющих существование мужей и крепко держащих их  под  каблуком,  о глупых  и распутных девушках.  Сюжеты фаблио имели часто более древнее происхождение  —  очевидны,  например,   заимствования   назидательных поучений из произведений отцов  церкви.  Распространенными были и сюжеты о знаменитых женщинах,  которые,  начиная с Евы, сбивали мужчин с пути истинного  и  ввергали человечество  в  пучину  страданий;   среди  героинь были как  исторические, так и мифологические персонажи [30,c.: 12].

         Яркие примеры   произведений   городской  литературы,  в  которых прослеживается  отмеченный  взгляд  на  женщину,  можно  обнаружить  в культуре   многих   европейских  регионов.  Среди  них  —  французские «Пятнадцать радостей брака»,  представляющие собой  собрание  забавных историй о проделках коварных жен и об их легковерных мужьях.  Сквозной мотив  здесь  таков:  брак  —  это  рыболовная  сеть,  куда   попадают незадачливые  мужчины.  Женщина  склонна  к  прелюбодеянию,  к поискам любовников, и здесь ничего не поделаешь — такова ее природа.

          Характеристика средневековых  взглядов   на   женщину   была   бы неполной,  если бы мы оставили в тени вопрос о том, какой представляли себе добродетельную женщину.

         Средневековая  система  семи  смертных  грехов имела отношение и  к  мужчине,  и к женщине (каждый человек должен был держать  ответ  перед Богом за проявление гордыни,  жадности,  похоти,  гнева,  чревоугодия, зависти,  уныния).  Что   же   касается   добродетелей,   то   женщине предъявлялись как общие, так и специфические требования.

         Женщине  особенно рекомендовалось   воспитывать   в   себе  такие общехристианские добродетели, как  благочестие,  благоразумие  и воздержанность.

         Женщина должна быть благочестивой,  религиозной,  постоянно жить в страхе Божьем и, если она грамотна, читать религиозную литературу. Не случайно  в  средневековой литературе особой  похвалы  удостаивались женщины,  ушедшие в монастырь, — те, кто предпочел  умереть для мира и  жить  для  Бога.   Но и вне монастырских стен женщина могла проявить истинную   веру  и  благочестие,  ведя аскетический  образ жизни. 

         Одним из  препятствий,  мешавших  достижению  девушкой   истинной скромности   и   стыдливости,   считалось  использование   косметики  и украшений.

Так, Винсент из Бове полагает,  что недопустимо исправлять то, что создано Богом.  Искусственная  красота  обычно сочетается с глупостью  и  вредит тому, кто  на нее смотрит. Проповедник Этьен де Бурбон с сочувствием рассказывает,  как в одной деревне священник  учит молодежь,  чтобы та,  когда  в приходе появляется накрашенная женщина,  кричала ей вслед: «Изыди,  рыжая с ядовитой  шкурой» — и  бросала  в  нее отбросы  [17, с.: 247]. 

          Другое проявление воздержанности — молчаливость.  Молчаливость  считалась  добродетелью  и  для  мужчины,  но от женщины  она требовалась в значительно большей  степени

         Верность мужу  —  еще одно требуемое  от  женщины  качество.  Особой похвалы  удостаивались вдовы,  которые  воздерживались от вступления в повторный брак.  Помимо  верности покойному супругу,  они  олицетворяли еще    одну   важнейшую   христианскую   добродетель  —  постоянство.

         В трудах,  где  речь  шла  о  подготовке девочки к семейной жизни, особо отмечается добродетель трудолюбия  —  жена  должна быть всегда занята  делом, обладать  соответствующими  умениями и навыками. Добродетель смирения включала в себя также  требуемые от хозяйки дома полное послушание мужу, мягкость, спокойствие,  терпеливость,  чтобы она могла нести мир  и  согласие  в семью.

         Средневековый стиль   мышления    предполагал,    чтобы каждую добродетель  олицетворяла  определенная святая.  Воплощением же идеала женщины,  обладающей всеми добродетелями,  была Дева Мария.     Таковы были требования, предъявлявшиеся  средневековым  обществом женщине.

1.2.   Женщина  в  куртуазной  традиции и культ  Прекрасной  Дамы

         Несомненно, что традиция более благосклонного отношения к женщине была  тесно  связана  с распространением культа  Девы Марии.   С XI века культ распространяется  параллельно  с  ростом   рыцарства  и  получает  в  рыцарской  среде  свое подобие в форме поклонения Прекрасной Даме.  Этот широко известный атрибут рыцарства имел два противоречивых  источника: христианскую   доктрину   любви   возвышенной,   духовной,  отрицающей сексуальность,  и   идущий от античности идеал эротической любви, причем эротический  элемент постепенно отходит  на второй план.  Поклонение Даме культивировалось  при  многих  блестящих  дворах  Западной  Европы:  в Бретани,  Бургундии,  при  дворе  Элеоноры  Аквитанской и Генриха II в Англии (XII в.) и при  дворе  французского  короля  Людовика VII (XII в). 

     Главный источник знаний о куртуазной любви – сочинения южнофранцузских трубадуров, северофранцузских труверов и рыцарские романы. Дамы сами способствовали распространению этого культа, они покровительствовали трубадурам и являлись главными вдохновителями и подлинными ценителями искусства куртуазной любви. В немалой степени куртуазные сочинения были игрой воображения их авторов, пользовавшихся ради поэтичности традициями и христианства, и античности. Но нельзя полностью отрицать их связь с французской действительностью. В них формировалась поведенческая модель, рождение которой и готовность подражания ей определялись некоторыми глубинными тенденциями времени.

     Жак ле Гофф в книге «Цивилизация средневекового Запада» цитирует размышление прославленного французского историка на тему куртуазной любви в дворянской среде южной Франции в XII--XIII веках: «...Было, однако, в эту эпоху одно чувство, которое явно модернизировалось. Это любовь. В обществе, где ценились прежде всего мужественность и воинственность, как это было в собственно феодальную эпоху, большая изысканность отношений между полами граничила с отношениями дружбы между мужчинами. Наиболее совершенное отражение такой дружбы мы находим в жесте «Ами и Амиль». Вслед за этим появилась куртуазная любовь»[28, c.: 91].

         В свое время Дени де Ружмон в своей знаменитой книге предложил немало блестящих рассуждений о браке и войне на Западе, но не объяснил их. Рене Нелли, обработав необозримую литературу по разным аспектам темы, подошел к этой проблеме со знанием дела, глубиной и страстью. И тем не менее генезис куртуазной любви даже на уровне фактических представлений остается непроясненным. Чем обязана она мусульманской поэзии и мусульманской культуре? Каковы ее связи с учением катаров? Была ли она той «ересью», которую обнаруживал в ней Александр Денноми, быть может слишком легко смешивая эту любовь с той, о которой Андрей Капеллан писал в своем трактате «О любви» (1185 г.)?

Ж. Дюби так трактует этот феномен. Исходный принцип куртуазной поэзии – поклонение неженатого рыцаря знатной даме (супруге его сюзерена или другого высокопоставленного властителя). Важный стимул этого поклонения – телесное влечение рыцаря к Даме. Иногда оно перекрывается преклонением перед духовными достоинствами Дамы. Конфликт в том, что реализовать это влечение почти немыслимо: Дама обязана быть вена мужу, а рыцарь не смеет оскорблять её насилием.

Правила игры требуют определённого ритуала. При условии готовности выполнять все желания Дамы (пение песен, победы на турнирах, странствия…) со временем рыцарю может быть дозволено прикоснуться к подолу платья Дамы, поцеловать ей руку, заключить её в объятия, в конечном счёте, даже возлечь вместе (но и в этом случае без позволения Дамы рыцарь не смеет овладеть ею). Этот ритуал заставлял женщину дорожить честью, сдерживать чувственность, требовать уважение от мужчины к ней. Вместо грубого овладения женщиной мужчине предписывались самоотверженное выполнение её желаний, заботы о развлечении Дамы и, что особенно важно, духовное самосовершенствование. Вследствие этого строились новые представления об идеальном облике мужчины и женщины, их взаимоотношениях. Половая страсть не сводилась только к телесной. Обязательным элементом полового влечения становилось признание духовных достоинств партнёров. Каждый из них побуждался к самосовершенствованию ради другого.

Конечно, всё это поначалу существовало лишь как тенденция, действующая преимущественно в мире воображения. В повседневной жизни воплощение этого идеала встречалось редко. Но даже так рыцарский культ Дамы играл немалую роль. Он вливался в процесс освобождения личности и роста самосознательности индивида. Это, в свою очередь, подготавливало идейные и ментальные предпосылки для изменения взаимоотношений полов, для улучшения статуса женщины.

Приниженность женщины, неравноправие её по сравнению с мужчиной – характерные черты христианской модели мира. “Созданная” в качестве “помощника” мужчине и лишь потому, что “нехорошо быть человеку одному” (Бытие 2, 18). Женщина, согласно христианскому вероучению, тем более была обязана подчиняться мужчине, что она, действуя по наущению Сатаны, явилась непосредственной виновницей первородного греха. Преодолеть представление о неравноправии мужчины и женщины средневековый мир не смог до конца своего существования. Но в разные периоды это представление обретало различные формы.

Распространение во Франции XII -- XIII-х. вв. культа Дамы явилось одним из первых переломных в эволюции взглядов на женщину. Теперь рыцарю предстояло понять, что благородная женщина имеет не только тело, созданное для удовлетворения его похоти, но и душу, к завоеванию которой ему надо стремиться. Но это не означало уравнение женщины и мужчины. Параллельно повышению престижа благородной женщины росла и самооценка собственного достоинства у рыцаря. Социальная дистанция, разделявшая мужчину и женщину, оставалась столь же значительной, что и ранее. К тому же это умственное движение отнюдь не затронуло воззрений рыцарства на женщину из простонародья. Та по-прежнему представлялась ему обязанной безусловным послушанием. Там, где это оказывалось возможным, рыцарь овладевал крестьянкой или горожанкой без всяких церемоний.

        Но сдвиги в самосознании затронули и неблагородное население. Это особенно заметно по отношению к его верхушке, имевшей возможность воспользоваться результатами освобождения городов из-под власти сеньоров и личного освобождения крестьянства. Несмотря на то, что дистанция между мужчиной и женщиной сохранялась и здесь, сознание своей самоценности возникало у людей и того и другого пола. Связь этих изменений с культом Дамы остаётся не ясной. По мнению одних исследователей, модели мироздания, свойственные господствующему классу, так или иначе проникали в XIII в. в иные слои общества (Ж. Дюби). По мнению других, новое понимание любви и признание за женщиной более широких социальных возможностей зародилось, наоборот, в низовой культуре, из которой и была в дальнейшем заимствована рыцарской средой. Никто, однако, не отрицает, что уже накануне переломного XIV в. во взглядах различных слоёв французского общества на брак и на женщину наметились новые веяния.

В “Книге назиданий” рыцаря Делатур Ландри, в сборнике житейских зарисовок “Пятнадцать радостей брака” довольно ярко проявляется антифеминизм. Связано это с тем, что культ Дамы во многом утратил своё влияние. О рыцарских идеалах, как и о добродетелях прекрасной Дамы, продолжали писать поэты и петь трубадуры. Но обыденная жизнь демонстрировала глубокий разрыв между содержанием подобных произведений и реальным поведением того же дворянства. Традиционный образ женщины как похотливой соблазнительницы и корыстолюбивой обманщицы не имел теперь того “противовеса”, которым был для него на рубеже XII -- XIII вв. образ благородной дамы. Но “торжеству прозаической чувственности” (Хейзинга) способствовали в XIV -- XV вв. и другие обстоятельства. Среди них возросшее влияние низового пласта культуры с характерными для него представлениями о естественном и оправданном воспроизведении в жизнь телесных контактов.

Дискуссия об интерпретации куртуазной любви еще не завершена. Многие исследователи настаивают на «феодальном» характере этой любви, вдохновляемой, по-видимому, связями между сеньором и вассалом, когда сеньором выступает дама, представительница прекрасного пола. Другие видят в куртуазной любви форму бунта против сексуальной морали того же феодального общества.

То, что куртуазная любовь была антиматримониальна очевидно. Брак же был главным полем сражения за революционизацию не только нравов, но и всего мира эмоций. Требовать самоценности чувства, претендовать на то, что между полами могут существовать иные отношения, кроме тех, которые диктуются инстинктом, силой, интересом и конформизмом, - это было, конечно, настоящее обновление.

         Куртуазная любовь,  отраженная  в  рыцарской  поэзии   и   поэзии трубадуров, строилась на следующих принципах.

         1. Первое правило — «в браке нет любви».  Куртуазная  любовь  была  своего  рода  реакцией на сложившуюся  форму  брака  без любви,  брака по расчету. 

         2. Женщина была поставлена на  пьедестал.  Рыцарь  воспевает  ее,  восхищается  ею  и  должен смиренно и терпеливо   сносить  ее  капризы;   она  же подчиняет его.  В.Ф. Шишмарев обратил внимание на  роль  идеологии феодального  строя  в  утверждении  куртуазной любви.  Любовь к госпоже воспринималась  по привычной схеме — как отношение  служения,  служения сеньору  или  Богу.  Об  этом свидетельствует и мотив признания заслуг «вассала» и поощрения его наградой:  улыбкой или поцелуем, кольцом или перчаткой  Дамы,  красивым  платьем,  добрым конем — или  удовлетворением  его  страсти. 

         3. Идеал    рыцаря  и   идеал   поклонника    Прекрасной   Дамы отождествлялись.   Если   поклонник   Прекрасной   Дамы   должен   был культивировать  в  себе  рыцарские добродетели,  то настоящим рыцарем, добродетельным и  благородным,  можно  было  стать  только  с  помощью куртуазной  любви,  поскольку  любовь считалась источником бесконечных духовных  возможностей  для  человека.   Куртуазная  любовь —  это и основание литературного совершенства: рыцарю рекомендовалось слагать и посвящать любимой сонеты. Условия  рыцарского кодекса чести: молчание и терпение, подавление в себе вспышек гордыни,  благоговение перед своей Дамой и верность ей,  куртуазность.

         4. Любовь  должна  быть  платонической.  Ее  реальное содержание, смысл были не столько в самом любовном романе,  сколько в тех душевных переживаниях, которые преображают влюбленного, делают  его  совершенным,  щедрым,  благородным.    Она — источник вдохновения и военных  подвигов. «Любовь  стала полем, на котором модно было взращивать всевозможные эстетические и нравственные  совершенства.  Благородный  влюбленный... вследствие   своей страсти  становится  чистым и добродетельным» [50, с.: 117]. Это сила, поднимающая человека выше  рамок  жизни  земной и дающая путь к мистическому союзу с силами высшими.  Слияние образов  Прекрасной  Дамы  и  Девы  Марии  позволяет говорить   даже  об  эротическом  отношении  к   Мадонне  в  куртуазной культуре;  любовь  земная —  преддверие  любви  небесной.  Главное  в куртуазной  поэзии  есть  именно  преображающая  сила  любви —  но не женщина.  Смысл  любви   здесь   не   в   отношении к неповторимой индивидуальности Прекрасной Дамы,  не столько в объекте любви, сколько в переживаниях ее субъекта.  Не случайно в лирике  трубадуров  героиня лишена индивидуальных черт.  Ее практически нет [32, c.: 162].

         Наиболее обстоятельно куртуазная теория представлена в сочинении «О любви» (ок. 1184—1186), принадлежащем перу Андрея Капеллана, духовника французского короля. Любовь, по словам Капеллана,  преображает человека: даже грубого и невежественного   заставляет  блистать красотой, низкородного одаряет благородством нрава, надменного благодетельствует смирением. Андрей Капеллан выделяет три пути достижения любви: красота облика, доброта нрава и красноречие.

        В системе правил для любящих,  представленной Капелланом, тридцать одно правило. Приведем некоторые из них:

     —  супружество не причина к отказу от любви;

     —  кто не ревнует, тот  не любит;

     — что  берет  любовник  против воли другого любовника,  в том нет   вкуса;

     — любовь разглашенная недолговечна;

     — легким достижением обесценена бывает любовь, трудным — входит в   цену;

     — кого безмерное томит сладострастье,  тот не умеет  любить  [38, c.: 23].

         Все более опутываясь бесчисленными правилами,  куртуазная  любовь превращается в род ритуала,  игры [50, с.: 118]. Много общего она имела и со средневековой схоластикой.  Любили головой,  а не  сердцем;   как  схоластики  дебатировали в университетах, так поэты дебатировали  при  дворах —  что  можно, а  что  нельзя считать любовью; что    соответствует строгим правилам куртуазности, а что расходится с ними.

         Кодекс рыцарской  любви  долго  существовал  и  после  того,  как рыцарский   дух   его  покинул.  Безусловно,  культ  Прекрасной  Дамы,  созданный в рамках   куртуазной   культуры,  оказал  сильное  влияние  на преодоление  женоненавистничества  и  подготовил  почву  для  рождения одухотворенной  индивидуальной  любви.   Однако  об  этом  благотворном влиянии можно говорить скорее применительно к последующим эпохам,  чем собственно к средневековью.  Разумеется,   культ   женщины  был  идеалом маленькой аристократической касты. «Водораздел, отделявший «вилланок», с которыми самый утонченный  рыцарь мог обращаться как  ему  вздумается, от «дам» и «девственниц», был  незыблем» [19, с.: 92—93].

         От  любви  до  ненависти  один  шаг,  и  этот  шаг  был  сделан  в знаменитом «Романе о Розе»,  ставшем  символом  вырождения  куртуазной любви.  Его первая часть  была   написана   французом Гийомом да Лоррисом в  1240 г. и представляла собой типичный  образчик  куртуазной  поэзии.  Слава  романа  не была бы столь велика,  если  бы  к  нему в 1280 году не написал продолжения  другой  французский поэт  —  Жан де Мен.   Прошло всего сорок лет,  но мы видим уже совершенно другое отношение к женщине. Любовь занимает  центральное  место  и  в  этом  романе  —  но   не верная, бескорыстная,  платоническая любовь к недостижимой Прекрасной Даме,  а любовь плотская.  Тот,  кто  хочет  войти   в  сад  любви,  также  должен обладать  добродетелями,   но  как  же  эти  добродетели  отличались  от  рыцарского кодекса  любви  куртуазной!  Добродетели  последней  —  это качества,  с  помощью  которых  рыцарь  облагораживается.  Согласно же  Жану  де Мену,  добродетели  поклонника  — всего лишь средство охоты за женщиной.  Центральное  место  занимает  не  поклонение  женщине,   но жестокое презрение к ее слабостям [50, с.: 122—132]. Сами женщины предстают перед нами хитрыми, безнравственными,  похотливыми.

         Трактат   получил   большой   резонанс   и,   как   это   ни  парадоксально,   способствовал   развитию    женского самосознания, стимулируя   поиски   контр­аргументов.   Именно  в  полемике  с  ним оттачивала   свое мастерство   французская   писательница   Кристина  Пизанская.

           Как бы то ни было, но куртуазная любовь, поднявшись над протестом и бунтом, смогла найти изумительное равновесие души и тела, сердца и ума, влечения пола и чувства. Возвысившись над словесной мишурой и ритуалом, делавшим ее феноменом эпохи, поднявшись над манерностью и заблуждениями куртуазной схоластики и, конечно, над нелепостями новых трубадуров, она остается нетленным даром. Этот дар из числа тех, которые творит культура мира, пробуя множество преходящих форм; вся эта культура созидает чувственный мир человека.

 

ГЛАВА 2.

ЭКОНОМИЧЕСКОЕ И СОЦИАЛЬНОЕПОЛОЛЖЕНИЕ

ЖЕНЩИНЫ В СРЕДНЕВЕКОВОЙ ФРАНЦИИ (X – XV вв.)

2.1. Социальные права женщин в средневековой Франции

          Положение женщины  в  средневековом  социуме определялось  и  регулировалось существовавшим правом.  Как  известно,  в  этот  период  истории уровень правовой регуляции  социальной  жизни был высок, «существование  признавалось лишь за  тем,  что  обладало   правовым статусом»   [17, с.: 183].  Тем  не  менее,  оговоримся, законодательство, особенно в  эпоху  раннего  средневековья,   не полностью отражало  действительное  положение  женщины  в  обществе.  Реальные  возможности   наследовать    имущество,  заниматься    экономической  деятельностью,  влиять  на политическую  ситуацию в  стране   были  гораздо  шире, нежели  это  было   установлено юридическими  нормами.

         Сословная иерархия,  существовавшая  в  средневековом  обществе,   касалась и женщин. Социальный статус женщины, как и статус мужчины,  определялся рождением.  Считалось,  что в жилах знати течет кровь иная,  чем,  например,  у  крестьянина.  Женщина  же разделяла  статус отца и мужа,  и потому мужчины низкого происхождения должны были проявлять уважение к женщине  более  высокого  социального статуса.   И  все же между статусом знатных и незнатных мужчин дистанция была гораздо больше, чем между статусом знатных и незнатных женщин.

         Но наиболее  показательным  для  оценки  статуса женщины в раннее средневековье  можно считать порядок наследования. В первоначальной редакции Салической  правды  зафиксировано,  что земельное наследство  переходит  лишь  по  мужской линии;  дочери же из наследования  земли  исключались. Движимость могла наследоваться и женщинами, но преимущество оставалось за мужчинами.  Эдикт короля Хильперика  (561—584)  скорректировал  эту норму   и   разрешил наследовать   землю   дочерям  (при  отсутствии наследников-сыновей)  и  сестрам  (при  отсутствии  детей  и   братьев умершего).  Аналогичная  норма   существовала  в  других варварских сводах законов — в Бургундской, Алеманнской, Рипуанской, Баварской правдах.

         Самое  благосклонное   отношение   к  женщине  было  в Бургундской правде,  действовавшей на  территории  Южной  Франции. Здесь в наибольшей степени сохранилось римское влияние (в Риме эпохи  поздней  империи   женщина   обладала   значительными   правами  собственности,   правом   на   развод и определенной   экономической независимостью).

         Развитие  феодализма способствовало постепенному ухудшению  статуса   женщины.  Особенно быстро этот процесс происходит с  XI  века, когда женщины все больше вытесняются из публичной сферы в приватную, а в общественной жизни все явственнее доминируют мужчины.

         Причин этого  было несколько.  Во-первых,  вытеснение варварского законодательства  возрождающимся  римским  правом,  одним  из   важных принципов  которого  была практически неограниченная власть в семье ее главы, pater familias, привело к укреплению  приоритета наследования по мужской линии. Негативные последствия для женщины имела и проходившая параллельно так называемая «семейная революция»,  укрепление  семейной собственности,   следствием   которой   был  усилившийся  контроль  за земельными ресурсами  с  тем,  чтобы  собственность  концентрировалась внутри семьи, а не уходила вместе с приданым.

         Во-вторых, сама  бенефициальная  система  предполагала    владение землей  при условии выполнения феодальных служб.  Между тем обеспечить судебную,  фискальную и особенно военную службу с земельного  владения мужчине, безусловно, было  легче, чем женщине.

         В-третьих,  вытеснению  женщин  в  приватную  сферу  способствовало перемещение центров образования из монастырей  в  университеты,  куда был закрыт доступ женщине,  что  существенно ограничило возможности для  ее интеллектуального роста.

         Наконец, движение за реформы церкви,  в первую  очередь  требование целибата для священников, шло параллельно с утверждением представлений о женщине как о несовершенном создании, которое погубило человечество, препятствует его спасению и отвлекает от служения Богу.

         В период высокого средневековья развивалось параллельно несколько   систем права:  каноническое (церковное) право,  королевское  право, сеньориальное право,  иногда применялось и обычное право.  Наиболее распространенной  была   ситуация,  когда  в  различных судах даже в пределах одного  региона  применялось  различное  право. Между  отношением  к женщине в   каноническом   и   в   светском законодательстве были существенные различия.

         В светском законодательстве  существовали  серьезные  ограничения дееспособности  женщин и в социальной,  и  в экономической сферах.  Что касается первой,  то женщине официально запрещалось  быть  чиновником, назначенным  или  выбранным  должностным лицом в органах центральной, сеньориальной, коммунальной власти, в органах общинного самоуправления — таким образом она исключалась из процесса управления государством на всех уровнях. И хотя труд  экономически активных  женщин  в  ремесленной или торговой сферах часто одобрялся и поддерживался их мужьями,  горожанки,  которые занимались ремеслом и играли важную роль в экономической жизни средневекового города (и,  кстати, обладали рядом важных экономических  привилегий),  были  лишены  права избирать и быть избранными  в  органы  городского  самоуправления. То же можно сказать об   аристократках  и  крестьянках.  Женщина  не имела   права  поступать   на  военную  службу,  исполнять  обязанности  священника, быть врачом, адвокатом, судьей или  заниматься любой другой работой, требующей  университетского  диплома.

     Разумеется,   эти   правила    нарушались.    Известны  случаи   профессиональной деятельности горожанок в качестве врачей, адвокатов, судей,  нотариусов. Но общей картины в правовой сфере эти примеры не меняют.

     Для большинства женщин из знат­ного сословия единственной и наиболее плодотворной сфе­рой деятельности была семья. Но брак заключался не только в ведении хозяйства и воспитании детей. Важным моментом, от которого зависело удачно ли сложится замужество, были интимные отношения супругов. В каждой семье они строились по-разному, но были и некоторые характерные чер­ты эпохи, отражавшиеся на супружеской жизни.

Полностью зависевшая от мужа, женщина представлялась как часть его личного имущества. О ней заботились, но от нее и требовали соблюдения опреде­ленных правил поведения. Муж, который часто отлучался из дома (служил при дворе сеньора или участвовал в войнах), должен был по­заботиться о том, чтобы жена соблюдала верность. Ведь согласно принятым представле­ниям, все основные достоинства человека — и особенно ры­царские доблести — считались врожденными качествами, пе­редававшимися с кровью отца и матери. Поэтому мужчины часто боялись жены и рождения "недей­ствительного" наследника. В новеллах о браке много внимания уделено этой про­блеме. Автор утверждает, что "частенько случается, что жена оказывается в тягости не от мужа". Супругу кажется, что жена непременно "по слабости характера собьется с пути, польстившись на любовные удовольствия". В средневековых трактатах, направленных на поучение женщин, осуждается страсть к развлечени­ям и посещение светских приемов. Танцы, пение и другие забавы не способствуют укреплению добропорядочности женщины — учит дочерей Делатур Ландри.  На празднествах дама легче всего поддается на соблазны.  " ...Со всех сторон нашу даму обхаживают, превозносят и хвалят за все ее достоинства... Словом, каждый норовит прельстить ее..." ( “Пятнадцать радостей брака”). А в результате незадачливый муж может растить не своих детей.

Существовали законодательные меры, которые должны были пресечь возможные последствия "недостойного поведе­ния" супруги. В "Кутюмах Бовези" “...доказательством незаконнорожденности является установление факта...что отец [ребенка] не был дома за 10 месяцев до его рождения и находился в чужих и дальних землях, не возвращаясь домой ... незаконнорожден­ный не наследует ни звания отца, ни звания матери или семьи, ни состояния и ничего другого".

Но этих мер было недостаточно, чтобы обеспечить "чистоту крови". Поэтому мужчины держали своих жен под пристальным наблюдением. Женщина была обязана спрашивать разрешения на прогулки (и лучше всего, если она будет не одна, а в сопровождении других матрон или ка­ких-либо родственников). Надзор за верностью помогали осу­ществлять и родители: "...за нею не только мужний надзор, а и батюшка с матушкою глаз с нее не спускают, да и братья тут как тут" (“Пятнадцать радостей брака”). В крайнем случае были ещё и друзья: "...есть у хозяина преданный друг, который видит, что творится за его спиною...да и расскажет ему все как есть, чем несказанно удивит беднягу".  Часто женщина оказывалась просто оклеветан­ной, но у мужа она уже не пользовалась доверием и в глазах света могла быть опозорена (хотя супруг предпочитал не афи­шировать свое бесчестье).

Иногда муж устанавливал специальную слежку, если в чем-то подозревал жену. Главное желание мужчины было скрыть женщину от чужих глаз, уберечь от соблазнов и направить на истинный путь добродетели. При таком строгом надзоре женщина вряд ли решалась на измену. Но редкие случаи не были исключе­ны.

В средневековом романе "Тристан и Изольда" король Марк, подозревая жену в неверности, приказывает тщательно за ней наблюдать, но это не помогает.  А Тристан пребывает в радости и веселье, ибо, как строго не следят за Изольдой, ему все равно удается видеться с ней. Король догадывается об этом и оттого так скорбит, что желает собственной смерти. Но смерти, как правило, желали виновнице нарушения священного обета. Тот же король Марк приговорил отдать Изольду прокаженным, а Тристана — сжечь, и лишь чудо спасло влюбленных от неминуемой смерти. Но в реальной жизни чудеса случались намного реже.

Но если женские измены осуждались и преследовались, то сексуальная свобода мужчин считалась вполне приемлемой. Супруге дворянина в таком случае оставалось лишь покорно принять факт измены. Франческо да Барберино советует "сми­ренно переносить волокитство мужа...потому что таким обра­зом он скорее может исправиться". Делатур Ландри  рассказывает целую историю: "Она была замужем за рыцарем Лангилье... Но рыцарь был на удивление сластолюбив и в своем доме всегда держал одну или двух женщин для утоления своих страс­тей... Ни его, ни кого другого она [жена] не упрекала… И так всю жизнь покорностью и деликатным обхождением она его завоевывала... В конце концов он раскаялся и стал равноду­шен к пороку". Скорее всего, действительно, прошла вся жизнь, прежде чем рыцарь "исправился". Но иного пути у женщины не было: ни уйти от мужа, ни привлечь его к суду (как это делали с неверными женами) она не могла. Даже ревность, вполне объяснимое человеческое чувство, для дамы считалось признаком плохого тона и дурного воспитания. "...Ни одна женщина не должна быть ревнивой..., — дает урок дочерям шевалье Ландри. — ...самые мудрые женщины как можно меньше выказывают свои чувства, сдерживают себя и скрываю свое горе". В мужчинах, наоборот, ревность при­знается законной, свидетельствующей о любви к супруге: "...Добропорядочная женщина, даже если ей это неприятно или смешно, должна сочувственно, с пониманием отнестись к некоторой ревности супруга; ей следует помнить, что в этом — проявление его большой любви, опасений и озабоченнос­ти..." А то, что ревнивцы часто по­колачивали своих жен, не вызывало ни у кого протестов.

Но и  на ревность мужей общес­тво не всегда смотрело с одобрением. Даже бдения за верностью жены должно было иметь границы: не разрушать брак и не препятствовать развитию куртуазной игры. Так, в старофранцузской новелле "О соколе" именно рев­ность сверх всякой меры и запреты со стороны мужа толкну­ли жену некоего рыцаря к измене; в результате он чуть не потерял супругу и своего лучшего друга (к которому и при­ревновал ее). Проводится мысль о необходи­мости сдерживаться в проявлении своих подозрений не толь­ко для женщины, но и для мужчины. Но это еще не означало, что они уравнивались в эмоциональной сфере. Считалось, что женщины более падки на соблазны и легче поддаются искушению. Делатур Ландри также не оправдывал поведение супруга, который своими несправедливыми подозрениями к жене раз­рушил семейное счастье.

Но ни слежка, ни побои, ни какое-либо дру­гое проявление ревности у французского дворянина XI --XIV  вв. не свидетельствовало о "большой любви" к жене. Скорее, в этом проявлялся  постоянный страх перед рождением незаконных детей, а также собственническое отношение к женщине. Доминиканский монах Николай Байард писал в конце XIII в.: "Муж имеет право наказывать свою жену и бить ее для исправления, ибо она принадлежит к его домашнему иму­ществу" [41, с.: 59]. Тогда возможна ли была любовь вообще между супругами в то время? Нет правил без исключений.  Делатур Ландри склонялся к библейскому истолкованию этой проблемы: "...Должна всякая добропоря­дочная женщина, повинуясь Господу и Святому Писанию, любить своего мужа пуще всех других, оставляя всякую дру­гую любовь ради этой..." Автор "Пятнадцати радос­тей брака" приходит к тому же: "Одной женщине должно хватать одного мужчины, а иначе нарушится равновесие в природе". Таким образом, постоянные сопровождающие слова к определению любви средневековыми авторами -   "должна" и "обязана". Это любовь, на которую муж претендует по праву. Чувство любви здесь подменяется чувством долга.

Кристина Пизанская была более близка к сегодняшнему истолкованию любви, но она была вынуждена признать, что такие семьи, где "живут в мире, любви и верности", встреча­ются редко, и женщины тогда "почитают себя родившимися в добрый час и взысканными Божьей милостью в отношении земного счастья".

 Реальность XI -- XIV  вв. не давала возможности осу­ществить эту мечту об идеальном супружестве. Браки заклю­чались в раннем возрасте (по крайней мере, для девушек). Выбор брачной партии в большинстве случаев происходил без учета обоюдных склонностей супругов. Невеста была пассивной жертвой сложившихся обстоятельств. В результате чая­ния девушки обычно не оправдывались, а ее чувства в браке мало удовлетворялись. От сексуального общения с мужем ра­дости она не получала. А так как зароком верности служил страх позора и наказания, то утешения на стороне реша­лась искать редкая женщина.

     Восстанавливая картину  положения  женщины  в  социальной  сфере,  необходимо принимать во  внимание  и  то  обстоятельство,  что  статус замужней женщины  и женщины одинокой  (незамужней  или  вдовы)  существенно различался.

         Если женщина  была  замужем,  то  ее интересы представлял уже ее муж.       Заметим, что,  не  имея  прав  мужчины,  женщина  не  имела и его обязанностей  в  публичной  сфере.  Налоговые  платежи за замужнюю горожанку или   крестьянку платил муж (знать, как известно, освобождалась от налогов вовсе).  Женщина  не несла ответственности за  все сопряженные с землевладением службы. Муж отвечал за долги жены и за ее недостойное поведение.

Но чтобы успешно выполнять свои супружеские обязанности, жен­щине нужна была определенная свобода действий в распо­ряжении домашним хозяйством. В период, когда во Фран­ции возрастал престиж и происходило обособление "малой"  семьи (XII -- XIII вв.) такая "свобо­да" женщины имела решающее значение. За супругой феодального владельца закреп­ляется ряд ключевых хозяйственных и социокультурных фун­кций. Французский медиевист Р.Фоссье в их числе выделил следующие: "ведение дома", Непосредственное распоряже­ние питанием семьи и обеспечение ее одеждой; воспитание детей, культ умерших предков, сохранение родовых релик­вий, поддержание в семье необходимого морально-психоло­гического климата.

Новый образ женщины нашел место даже в светском (пока еще редком) изобразительном искусстве: знатные дамы здесь — это супруги-соратницы своих мужей, сопровождаю­щие их на охоте, в торжественных выездах и выходах, партне­рши по играм, распорядительницы различных праздничных церемоний.

Средневековые писатели особенно подчеркивали роль женщины в управлении домом и ее разросшуюся власть над слугами, которые были преданы ей. Автор "Пятнадцати радостей брака" по этому поводу говорит: "... вздумай хозяин приказать хоть какую-нибудь малость, слуги и не подумают выполнить распоряжение, ибо давно уже взяли сторону хозяйки и состо­ят у ней в полном подчинении, да и попробуй-ка они ослу­шаться и пойти наперекор, им преотлично известно, что сей же миг придется искать себе другое место ..." Эту же мысль, но другими словами выразил неизвестный автор фаблио:

...дама всеми заправляет:

Слуг на веревочке держа,

Вертит всем домом госпожа.

  Жена  не  могла  распоряжаться  землей  без согласия мужа, но и в этом  отношении  она не была полностью бесправной.  Если  тот плохо  выполнял  обязанности  по  управлению землей,  то супруга имела право самостоятельно подать иск в суд и отстаивать  свои  интересы. Известен случай, когда леди, совершенно не веря в способность своего мужа к управлению хозяйством при её отъезде, написала ему: «Заботься о себе пока я не вернусь, и не начинай никаких важных дел без меня, и тогда всё будет в порядке» [59, с.: 114]. Муж также не  мог  без  позволения  жены продать ее наследственную землю.  Кроме того,   разумеется,  замужняя женщина принимала участие  в  повседневном управлении  всеми  владениями. А  во  время  отсутствия  мужа это управление обычно полностью  ложилось  на  ее  плечи.

 В век рыцарских войн знатной женщине было просто необходимо уметь держать в своих руках хозяйство, ибо суп­руг в любой момент мог отправиться "в заморские края за счастьем да удачей", оставляя жене, помимо слез и тягос­тного ожидания, заботы по управлению имением, вплоть до его обороны при нападении вражеских войск . В средневековых источниках часто можно встретить описания осад крепостей, в ко­торых нападение врагов отбивают супруги рыцарей:

Внутри крепости была камнеметательная  машина,

                             сооруженная плотником.

 Машину притащили волоком из Сен-Сернена

и подняли на дощатый настил

                           на крепостном валу,

 И стреляли из нее благородные дамы, девицы

                                и женщины из простонародья [41, с.: 28].

 Аналогичный пример видим у Жерара де Седа в его книге “Тайна катаров”. Рассказывая об истреблении еретиков-катаров, автор уделяет внимание даме Жиральде, вдове кастеляна Лавора. Она с восьмью десятками рыцарей два месяца отражала атаки осаждавших её город (Лавор) отрядов, в десятки раз превосходящий по численности городской гарнизон [40, с.: 50].

Если муж попадал в плен, то супруге феодала нужно было искать деньги для выкупа. Еще печальней была судьба дворянки, навсегда потерявшей своего "господи­на". Теперь она должна была растить детей и поддерживать славу фамилии одна. О том, что дамам это неплохо удавалось, говорят факты из жизни некоторых современниц Кристины Пизанской, "ко­торые, оставшись вдовами, искусно управлялись со всеми де­лами по смерти мужей и несомненно доказали, что женскому уму под силу любая задача".    

 Вдовы и   незамужние   женщины   обладали   значительно  большей самостоятельностью.  Они сами платили налоги и отвечали  за феодальные  службы своего  поместья  или  надела, могли  предъявлять иски  в суд, заключать контракты, завещать  или  занимать деньги. Но она могла выйти замуж снова.

         Особенно прочным   было   положение   вдов,   которые   выступали полноценными субъектами права.  Они не только полностью  распоряжались долей наследства,  отошедшей  им  от мужей (обычно около 1/3 всей земли и богатства),  но  и   обладали экономическими привилегиями.  Необходимо отметить также,  что  вдовы  находились  под особым  покровительством  церкви и   под   юрисдикцию  светских властей перешли лишь с конца  XIV  века  [43, c.: 62]. Они,  как  правило, являлись  полноправными  опекуншами  несовершеннолетних детей.  Именно вдовствующие королевы — регентши при несовершеннолетних правителях  —  чаще всего добивались  наибольшего  влияния  в  государстве.

         В экономической  сфере статус женщин был связан прежде всего с их правом наследовать землю и распоряжаться ею.

         Класс земельных  собственников и держателей включал в себя  немало женщин, которые получили землю в наследство, в качестве брачного дара, как приданое или как «вдовью долю». Согласно исследованиям Д. Херлихи,  в IX — XI вв.  в  среднем в Европе женщины составляли почти 10 % от  общего числа  всех  земельных  собственников.  Однако уже в XIII веке проявилась достаточно явная тенденция  к  ограничению женщин в праве собственности в пользу супруга.  Д. Херлихи объясняет  это двумя факторами. Во-первых, женщина утрачивает ту  экономическую  роль,  которую   она  выполняла  в  раннее средневековье.  Во-вторых,  на  «брачном рынке»  обнаруживается  преобладание невест:  и в  связи  с  общей  демографической  ситуацией, и в связи с распространением   права  первородства,  что  повлекло за собой то, что женили чаще всего лишь одного сына [38, c.: 31].  

         Итак,   женщина  могла  получить землю в наследство, и это было правилом в большинстве регионов средневековой Европы, в том числе и во Франции. Но здесь так же существовало право первородства, где собственность не делилась,  а передавалась старшему сыну. Землю  в  наследство, таким образом,  не  получали  не только   дочери,   но  и  младшие сыновья. 

         Другой путь приобретения женщиной семейной собственности  —  через приданое.  Наряду  с  деньгами,  одеждой,  утварью  иногда  в  приданое  давалась  и земля.  Приданое возвращалось  жене  в  случае  смерти  мужа,  расторжения  брака.

         В практике получения в приданое земли  существовала  региональная специфика.  В южной Франции девушка,  которой уже выделили  приданое, была исключена из дальнейшего процесса наследования. В Нормандии дочь могла быть устранена от раздела наследства на основании того,  что она получит часть отцовского состояния позже, при вступлении в брак. Выйдя замуж, женщина уже не могла свободно распоряжаться  приданым без позволения мужа.

         Об экономических правах вдов следует сказать   особо.  При   наследовании от умершего мужа полагалось треть выделить вдове, треть  —  детям, а  остальное  отдать  церкви  на  милостыню.  На  деле,  хотя наследство  умершего  мужа  и  называлось  «вдовья  треть»,  оно  могло  превышать  эту  долю,  достигая и половины, и даже большей  части.  Такая практика  существовала   и  в  раннее  средневековье, но особое распространение получила лишь  впоследствии.

         Кроме вдовьей  трети,  вдовы  обычно  получали назад и свое приданое.  Обеспечить получение положенного ей наследства в  течение 40 дней  после  смерти  супруга было обязанностью наследника или опекуна.  Нормы,  охранявшие «вдовью треть»,   отражены    в    большинстве   законодательств  (например,  в  Норманнских законах  (XII в)).   Вдова имела право даже не платить   долги  умершего  мужа. Пока  дети  были несовершеннолетними,  она осуществляла  контроль  над  всем  наследством — и над своей  долей,   и  над  долей   детей. Не удивительно, что часто вдовы отказывались  выходить  замуж  вторично,  чтобы   не   терять   своих имущественных и юридических  прав  и  сохранить  самостоятельность.

         Средневековое законодательство,  защищая права вдов,  вместе  с  тем  охраняло  и  интересы семьи в целом.  «Вдовья треть» полагалась лишь в случае  действительного  брака;  если  же  брак   по   любой   причине расторгался  или  пара  была разделена,  то женщина лишалась  наследства от мужа. Она теряла права  на «вдовью треть»  и  в  том  случае,  если вторично выходила замуж, — наследство же  возвращалось  в  семью  первого  мужа.  То  же происходило   и   в   случае   смерти  вдовы  при  условии  отсутствия наследников.  Дети  вдовы  от  второго  брака   также   не   имели  права  наследовать  это  имущество.  В отдельных регионах  существовали даже такие ограничения:  в случае  если  вдова  выходила замуж вторично,   она должна  была покинуть дом первого мужа. Все  эти  нормы,  направленные на  охрану  семейной  собственности,  с  XI  века утверждаются во многих  законодательствах

         Вдова могла отдать официально собственность  сыну, поскольку   выполнять   все  службы,  связанные  с  землевладением,  и содержать дом  было не только знаком  самостоятельности,   но  и  довольно тяжелым  и  обременительным  занятием.  Взамен  этого сын брал на себя обязательство заботиться  о  ней,   например,  ежегодно  выделять  ей определенную  сумму  или  построить  дом.  Если же сын не выполнял своих обязанностей,   то  вдова  была  вправе  расторгнуть  такие отношения  и  вернуть  свою часть наследства.

         Общая  тенденция    ухудшения    статуса    женщины   в   высокое средневековье,  несмотря на  активность  женщин в  экономической сфере, сохранилась и усилилась к концу этого периода, когда накладывалось  все   больше запретов на работу женщин  и  существенно ограничивались  их имущественные права.

         В церковном  законодательстве  отношение  к  женщине  было  более    благосклонным.  Церковь имела свои собственные суды,   где   действовало   каноническое  право.   Уже  в  XI  веке папа Григорий VII распорядился,  чтобы  все  дела о душе решались в церковных судах, и это  означало,  что под  юрисдикцию  канонического  права  попадали  все дела о грехах.  В церковных судах часто рассматривались и вопросы, относящиеся к браку  и  порядку  наследования.

         В светской практике брак являлся прежде  всего  экономическим,  а иногда   и   политическим   альянсом.   Он  мог  существенно  изменить  имущественный и социальный статус всей семьи. Примеры таких сделок приводит французский ученый Р.Амбелен. Он пишет, что Маргарита Бургундская (1290—1315) принесла своему мужу Людовику X Сварливому (1289—1316), тогда королю Наваррскому, 15 тысяч ливров приданого. За ее сестрой Жанной граф Пуатье, будущий король Филипп V Длинный (1294—1322), получил графство Бургундское (Франш-Конте). Младший брат Филип­па IV Красивого Карл Валуа посредством брака с Маргаритой Анжуйской стал графом Мэнским и Першским, а в 1301 г. в результате женитьбы на Катрин де Куртенс получил ещё и формальный "титул" императора Константинополя.  Эти примеры от­носятся к королевской семье, но точно такие же интересы преследовали и дворяне, устраивая брачные партии своих от­прысков [41, с.: 24].

     Зачастую женщина в аристократической среде вы­ступала средством достижения согласия и мира между сопер­ничающими сторонами. Позже (к. XIII – н. XIV в.) на сцену выходят такие явления матримониальных отношений, которые в определенной степени снижают соци­альный статус знатной женщины: это происходит тогда, когда девушку выдают замуж за богатого человека недворянского происхождения. Фаблио изобилуют рассказами о мезальянсах, что свидетельствует если не о значительном рас­пространении подобной практики, то по крайней мере о ре­альном ее существовании и о тенденции развития. В то же время возможность смешанных браков еще не включала внут­реннего конфликта в семье, так как несла с собой двойствен­ность положения супругов.

В фаблио "Разрезанная попона" именно так и происходит: богатый купец женит своего сына на высокородной невесте, родственники которой впали в до­лги из-за беспутной жизни; но, желая обеспечить за своей семьей богатство купца, они требуют, чтобы тот отдал состо­яние сыну. В результате возникает конфликт: кичась своим высоким происхождением, рыцарская дочка ненавидит и пре­зирает свекра, заставляет мужа выгнать отца из дома:

Хозяйке же одно презренье

Внушал старик; она всегда

Была надменна с ним, горда.

Так свекор был снохе не мил,

Что ей терпеть не стало сил...

Переход женщины из одного линьяжа в другой не сво­дился к простому ее перемещению из дома в дом: перемещается и ее состояние.   Не удивительно  поэтому, что  заключение браков строго регламентировалось родителями,  которые стремились устроить выгодный  брак,  не  обращая  внимания  на  желания детей.

 Выдача же замуж девушек-сирот была правом и обязанностью феодального сеньора, причем отказа со стороны наследницы феодальное право не предполагало, несмотря на то, что с 12 в. священник при бракосочетании спрашивал о согласии не­весты и жениха. Церковь,   признавая  авторитет  мужа,  в  то  же  время провозглашала необходимость свободного согласия  жениха  и   невесты   при  вступлении  в  брак и утверждала,  что  супруги  обладают  равными   правами в отношении  друг  друга.   Именно   церковь  настаивала на заботе о вдовах и следила  за  осуществлением  их имущественных  прав.   И  именно  к  ней  вдовы обращались за помощью,  если  их   права   попирались. Наконец,  церковное  законодательство  предоставляло   женщине  более  широкие   права   в  публичной сфере. 

 Но несмотря на это, женская судьба очень легко становилась жертвой политических или земельных интересов. Так, в ходе альбигойских войн (1209—1229) в 1212 г: был при­нят "Кодекс Памье", в котором, дабы искоренить ереси на юге Франции, предусматривалась следующая статья: "Ника­кая вдова или наследница благородного звания, владеющая укрепленными замками и крепостями, не имеет права в бли­жайшие десять лет выходить замуж за жителя сих мест без позволения графа. Они могут, однако, выходить замуж за лю­бого уроженца Франции по их выбору, не испрашивая согла­сия графа или кого-либо еще. По прошествии же десяти лет они смогут выходить замуж согласно обычаю".

 

2.2. Юридический статус женщин в средневековой Франции

         Достаточно полную  и  достоверную  картину юридического положения   женщины в  раннее средневековье можно   нарисовать,  опираясь  на варварские правды — своды законов обычного права,  функционировавшие  в   варварских королевствах Европы.

         Статус женщины, который прослеживается по этим сводам законов, был довольно  высоким, что  отразилось,  в  частности,   в  величине вергельда,  назначавшегося   за ее убийство.  Варварские правды предусматривали   особое  наказание  за  ущерб  женщине  в  детородном возрасте,  причем данная норма защищала не только свободную, но и рабыню. Это  было  связано, в  частности,  с  тем,  что  общество высоко ценило способность женщины рожать  наследников.  Так,  по  Салической  правде вергельд  за  убийство  девушки  равнялся штрафу за убийство взрослого мужчины.  В случае  же  если  пострадавшая  находилась  в  детородном возрасте,    сумма    вергельда    утраивалась.   Алеманнская   правда предусматривала двойные штрафы за различный ущерб,  нанесенный женщине, в  том  числе  и  за  ее  ограбление.   Наказание виновному в том,  что у беременной женщины случился выкидыш, удваивалось, если погибший ребенок был женского пола.

         Фактором, благоприятно влиявшим на реальное положение  женщины  в варварских  обществах,  был обычай даров невесте,  существовавший еще во времена Тацита.  В  отличие  от  отца,  которого  законодательство  не принуждало   давать   дочери  приданое,  хотя  он  нередко  это  делал,  жених  был  обязан  сделать  невесте брачный  дар  и  так  называемый  «утренний дар»  —  подарок наутро после свадьбы,  сумма которого составляла около четверти всего его движимого и  недвижимого  имущества.  Эти  дары становились собственностью жены, хотя  на  деле  они  могли  быть  под  контролем  мужа.  После  смерти  супруга  женщина  обычно  получала эту собственность обратно. 

         Известным примером «утреннего дара»  является  подарок  франкского короля  Хильперика  I  дочери  короля испанских вестготов Гальсвинте — несколько городов (в том числе Лимож, Бордо, Берн).

     О  юридическом  статусе  женщины можно судить и по  тому,   каковы  были  ее  возможности  защищать  свои   права  самостоятельно,  непосредственно участвуя в процессе судопроизводства и исполняя связанные с этим роли.

         По  средневековому  праву  женщина  не  могла  быть  присяжной   и  выступать    свидетелем   в   суде,   даже   если   затрагивались   ее   непосредственные интересы. Судебная практика Франции того периода была доста­точно беспощадна к дворянкам. Непосредственное участие в правовом процессе исключалось: они могли лишь прибегнуть к помощи мужчины-советчика. У того же Бомануара нахо­дим, что женщины, "в каком бы состоянии они не находи­лись" (вдовы, замужние или девушки), не могут быть допу­щены в суд в качестве свидетелей, кроме случаев "засвиде­тельствования факта рождения ребенка или его возраста". А объясняется это, по мнению Бомануара, весьма прозаической причиной: женщинам просто нельзя верить. Так,  французский  юрист  Бомануар (XIII в.) настаивал на том, что  показания  женщины неприемлемы, если они  не  будут подкреплены другими свидетельствами;  ни один  мужчина  не  может  быть приговорен  к  смерти  или  к  телесному  наказанию  на основании ее показаний [38, c.: 69].

Мало что изменилось и в XIV в. К этому времени от­носится написание "Пятнадцати радостей брака", где есть косвенное подтверждение тому, что муж либо выступал в суде за супругу, либо был ее "советчиком" в деле. Муж, ссорясь с женой, поп­рекает ее следующим: "...пришлось мне затевать тяжбу за вашу землю, от которой нам никакого дохода..." Как видим, и в данной ситуации женщина-дворянка была лишена возмож­ности самой защищать свои интересы.

         Но в реальной  практике   суды   часто  не  следовали этим предписаниям. Во Франции свидетельство  женщины в суде признавалось при наличии других свидетелей.  Женщины  обычно  давали  показания   в  случае  насилия  —  и  не только как жертвы, но и как  свидетели.  В Париже существовало даже специальное учреждение, институт «добрых жен», состоявший из нескольких добропорядочных замужних женщин,  которые представляли  в  суде  интересы  беременных  или изнасилованных   женщин.    Были  и  случаи,  когда  суд  мог  принимать  показания  посторонних  женщин.  Например, повитуха  свидетельствовала о том,   кто из   близнецов родился  первым,  —  это  могло  иметь принципиальное значение  в делах  о праве наследования. При  канонизации   святых   свидетелей-женщин  было  больше,  чем мужчин. Женщины-ремесленницы выступали в  судах как поручительницы  за  других ремесленниц.

         Фактически для  женщины  не  исключалась   и   возможность   быть   присяжной.   Это  могло произойти и в  светском, и в духовном суде, когда под судом  находилась  женщина.   В  светском  суде  такой  случай  мог  представиться,   например,  если женщина требовала вернуть утерянное  ею владение;  в духовном — когда  женщина  обвинялась   в   неверности  и распутстве.

  Любая женщина  могла  привлечь  виновного  к  ответственности  за   совершенное   в  отношении  нее  преступление:  насилие,  оскорбление, нанесение телесных повреждений,  умыкание (последнее считалось  тяжким преступлением,  поскольку затрагивало честь мужчины  —  отца, жениха или мужа).

     Женщина из аристократического круга вполне могла быть подвергнута насилию в экстремаль­ной ситуации (во время войны). А в обычной жизни, среди своего окружения, попадала ли женщина в такие обстоятельства? Конечно, за­мкнутость средневекового быта несколько "оберегала" ее. Но если судить по диким и необузданным нравам рыцарей, а также по тому, что зачастую в замке не было мужчины-защитника, подобный поворот событий становится вполне ре­альным. Как защищал закон женщи­ну от посягательств на ее честь? Если не считать мести ее мужа, отца или другого близкого родственника, то никак. Вернее, чаще всего это было недоказуемо: женщина не мог­ла свидетельствовать в суде против своего обидчика, да и вряд ли бы она этого пожелала. Сохранилась и сама формулировка "изнасилования", данная Ф.Бомануаром: "Изнасило­ванием женщины называется акт, совершаемый плотской компанией, овладевающей женщиной против ее воли и невзи­рая на то, что она делает все возможное для своей защиты" [41, с.: 32].  Вероятно, акт насилия, совершенный одним мужчиной, либо считалось невозможным доказать, либо его не рассматривали как противоестественный, вне закона. В любом случае здесь нет и намека на уважение к женщине как к личности.

     Наказание за  насилие  против  женщины предусматривалось суровое. Вместе  с  тем  в  средневековых  судебных  отчетах  рефреном проходит следующий мотив:  женщина  обвиняет  мужчину  в   мнимом  насилии  лишь  с целью  принудить  его жениться.  Поэтому судебные  инструкции  требовали  тщательно разбираться в  каждом случае.  Учитывая  также,  что  женщине необходимо   было  заявление  свидетелей  для  иска  по делу о насилии,  что жертвами его становились,  как правило,  самые  беззащитные  категории женщин  (служанки,  крестьянки). Но, согласно  представлениям  того времени,  если  женщина  в  результате  соития  забеременела,  то  она испытала  удовольствие,  а  следовательно,  нельзя  было говорить о насилии. Вообще, судебное разбирательство часто заканчивалось   не  в  пользу  потерпевшей.

По данным французских источников, которые приво­дит в своем исследовании Ю.Л.Бессмертный, особенно уве­личилось количество изнасилований в XIV - XV вв., что было связано, по его мнению, с окончательным утверждением церковного моногамного брака, с одной стороны, и увели­чением числа холостых мужчин — с другой.  Кажущееся противоречие объясняется тем, что, вообще, двойственность, разрыв между идеалом и действительностью были обычны­ми явлениями Средневековья, психологической особен­ностью эпохи, причем это была вовсе не раздвоенность со­знания, а такой психологический склад, при котором сочетались и принимались как должное подчас про­тивоположные факты, явления, христианские каноны и личные устремления. Возможно, причины этого кроются в еще недостаточной внутренней рефлексии средневекового человека; в заучивании поведенческих стереотипов без по­пытки анализа побудительных причин и мотивов подобно­го поведения.

Пример парадоксального соединения и столкновения раз­личных взглядов на изнасилование находим у Цезария Гейстербахского: племянник некоего могущественного рыцаря, на­ходящегося при смерти, пытался изнасиловать женщину; гос­подин приказал своим рыцарям повесить виновного, но те уклонились от выполнения приговора; тогда рыцарь сам за­колол племянника кинжалом, но категорически отказывался упомянуть сие деяние как грех в последней исповеди еписко­пу, считая, что совершил справедливое возмездие; епископ же отказал рыцарю в причастии, но Господь сам отправил гостию в рот умирающему, продемонстрировав таким обра­зом свою волю.  Как видим, равноценность преступления и воздаяния за него здесь чрезвычайно противоречивы и раз­мыты: виновника осуждают, но ничего не делают, чтобы на­казать его. Конкретные судебные разбирательства, к которым обращается Ю.Л. Бессмертный, свидетельствуют о том же: виновные в изнасиловании наказывались по суду, но не слишком сурово (если только дело не касалось девочек до 14 лет и почтенных матрон) — им грозили несколько месяцев (или недель) тюрьмы,  штраф или розги.  Страшнее в данном случае была угроза мести со стороны родственников опозоренной женщины.

Следовательно, в средневековой "иерар­хии" грехов меньшим проступком считалось надругатель­ство над женщиной, по сравнению, например, с кражей со­бственности, что вовсе не говорило в пользу ее социального возвышения в данный период. Своеобразная сторона средневекового сознания откры­вается, если обратиться хотя бы к названиям статей "Кодек­са Куэнки", касающихся женщин. Разве не обрисовывают нравы средне вековой Европы такие заголовки: "Об учинившем насилие над монахиней", "Об укравшем одежду купающейся жен­щины", "О том, кто отрежет груди у женщины", "О том, кто отрежет юбки у женщины", "О двоеженце, живущем однов­ременно с двумя женами", "О женатом мужчине, открыто содержащем сожительницу", "О женщине, намеренно убившей плод в своем чреве", "О своднях".  Эти артикулы не просто прецедентами: слишком часто источники рассказывают о поруганных монахинях, о дикости и еще не искоренившемся "варварстве" рыцарей, о сосуществовании церковно-брачных и конкубинатных отношений, о много­численных призывах и увещеваниях церкви по поводу абор­тов и тому подобной практике. Мужчины выделялись даже по способу придания их каз­ни — через повешенье, в то время  как женщин сжигали на костре, закапывали живьем в землю (для знатных могло быть предусмотрено обезглавливание).

     Наказание за избиение жены  мужем  в  светском  законодательстве не предусматривалось.  Законный  супруг  мог  наказать жену, но «не до крови»  —  это не преследовалось законом.  В церковном же суде  на  мужчину,  виновного  в избиении   супруги,   часто   налагалась   епитимья,   которая   могла продолжаться до  шести лет.  Иногда жестокое обращение мужа  могло  служить основанием  для  развода или разделения.

         Одинокая и замужняя женщины в уголовном законодательстве обладали одинаковым статусом.  Различие  между  ними заключалось лишь в том,  что первая  могла  подать  иск  самостоятельно,  в то время как за пострадавшую замужнюю женщину это должен был сделать ее супруг.

         В каких   преступлениях   обвиняли   самих  женщин,  за  что  они  представали перед судом?

         Наказание же женщины за её преступление зависели  от  тяжести деяния. За менее серьезное женщина низших слоев наказывалась штрафом.  Незамужняя   женщина  платила  штраф  сама, за  замужнюю  это  делал  муж. Если женщина или ее муж  были не в состоянии заплатить деньги,  то они наказывались  процедурой    публичного   позора.  Например,  в  северной  Франции  «склочных»  или «чересчур  болтливых»  женщин  в  воскресный  день в  присутствии  большого  количества  народа  водили вокруг церкви.  Наказуемые  были  одеты  в  одну  рубашку и держали на весу внушительных размеров  камень.

Что же касается наказания жены за измену мужу, предписания канонического права по отношению к этому выразил папа Григорий VII (1073—1085), чьи слова приводит Пьер Ломбар (XIIв.):"...ежели кто застигнет свою жену с другим, пусть не берет другой жены, ни жена другого мужа... Когда же неверная жена умрет, пусть [муж]  женится, если того захочет. Неверная же жена — никогда, даже после смерти супруга; пусть все дни свои она проводит стеная и каясь". Позже, когда к XIV в. идеал церковного моногамного брака был усвоен массовым сознанием, наказания стали еще более строгими. Так, женщине, совершившей прелю­бодеяние, грозила смерть. Если ее застигал на месте "пре­ступления" муж, он мог тут же ее убить; суд в таких случаях обычно освобождал мужа от наказания. Допускалась также выдача виновной для осуществления казни ее же роду. Жен­щина, уличенная в измене светским судом, могла быть повешена. Но и супругу в данном случае приходилось не сладко: его подвергали осмеянию. Видимо, общество возлагало и на него ответственность за случившееся, так как блюсти верность своей "половины" было его долгом.  За супружескую неверность в церковном суде  полагалось  в  принципе  равное наказание для мужчины и женщины. Однако, как правило, женщину наказывали сильнее. В более  серьезных  случаях  наказание было одинаково тяжелым для обоих  —  начиная  от  отсечения  уха  за  первую  кражу  до смертной казни, например, за убийство. 

         Но если способы казни чаще всего  для  мужчин  и  женщин  были  одинаковы,  то условия  содержания последних  в  тюрьме  были  все  же  мягче.   Во Франции в XIV веке построили даже специальную тюрьму для  женщин. Заметим также,  что осужденным на казнь беременным женщинам  полагалась  отсрочка приговора [56, c.: 179].

Во все времена и у всех народов были люди, не вписывающиеся в традиционные представления об общественном укладе, роли и месте некоторых индивидов в нём. Средние века не исключением. Более того, в то время особенно жёстко осуждалось и преследовалось всякое проявление инакомыслия. Эти гонения не обошли стороной и женщин, ведь они и были “красиво окрашенное естественное зло” (Г. Инститорис, Я. Шпренгер “Молот ведьм”). Наиболее яркими представителями такого “зла” являлись ведьмы.

Некоторые учёные отводят «охоте на ведьм» роль пережитка «тёмного» Средневековья, которому противостояла светская культура, олицетворявшая приход Нового времени и связанные с ним прогрессивные явления в общественном развитии. Однако значительное число ведущих демонологов были как раз гуманистически образованными философами и писателями, профессорами, юристами и врачами, а основной период гонений приходится именно на эпохе Возраждения, начало Новаго времени.

  Советскими историками высказывалась мысль о связи «охоты на ведьм» с классовой борьбой эпохи средневековья. Однако преследования еретиков — старая церковная традиция. Выбор в качестве «новой ереси» именно колдовства, скорее всего, не был случаен и так же требует объяснения.                                                   

  Многие авторы видят в «охоте на ведьм» средство укрепления пошатнувшегося влияния католической церкви. Более того, высказывается мысль, что массовые преследования ведьм и небывалый рост интереса к колдовству были спровоцированы действиями самой инквизиции. Признавая, что за счет «охоты на ведьм» католическая церковь действительно могла пытаться укрепить свои позиции, нельзя согласиться с признанием самодовлеющего значения этого фактора, хотя бы потому, что в охоте на ведьм активное участие принимали как католики, так и протестанты.

Часть исследователей отождествляет «охоту на ведьм» с борьбой против пережитков язычества. Языческие элементы верования на протяжении всего средневековья действительно были характерны для так называемого «народного христианства», и официальная церковь никогда их не приветствовала. Вместе с тем остается непонятным, почему особую ярость церкви пережитки язычества вызвали именно тогда, когда они вместе с традиционным средневековым мировоззрением сравнительно быстро стали уходить в прошлое.                                                    

 Многие исследователи в своих попытках объяснить причины вспыхнувшей на закате средневековья «охоты на ведьм» исходят из того факта, что огромное количество лиц обвинённых в ведовстве, составляли женщины. В результате «охота на ведьм» зачастую трактуется как эффективное репрессивное средство социального контроля, как массированное применение прямого насилия с целью обуздания потенциальной женской активности и сохранения мужского господства в условиях резких перемен. Женщины начинали представлять серьёзную конкуренцию мужчинам в тех областях, которые исконно считались не делом “слабого” пола (медицина, просветительство и т.п.). Тем самым мог пошатнуться весь консервативный уклад средневекового общества, отрицающий равенство полов, а тем более, превосходство женщины над мужчиной.

Вместе с тем, исходя из тех же посылок, некоторые исследователи делают совершенно иные предположения. Распространение представлений о всевластии ведьм и ведовства, — не было ли оно также одной из форм проявления самосознания и стремлений к самоутверждению также и самих женщин? Некоторые исследователи  (Д. Фрэзер) полагают, что миф о ведьмах в той или иной мере опирался на реальность, и на протяжении всего средневековья в Западной Европе действовали тайные языческие секты приверженцев культа плодородия, поклонниц “рогатого бога”. Историк Жюль Мишле пишет о создании отчаявшимися угнетёнными женщинами средних веков своего рода «антиобщества» перед мужским засильем, олицетворяемым сельским кюре и сеньором. Особенно интересной представляется гипотеза, согласно которой обвинения в ведовстве выдвигались преимущественно против женщин потому, что женщина была главной хранительницей ценностей устной архаической культуры, через которую они передавались новым поколениям, и именно она в первую очередь сопротивлялась аккультурации. 

Ряд исследователей объясняет распространение веры в колдовство и существование ведьм с позиций психоанализа: женщины, численно превосходя мужчин ввиду неучастия в войнах и тяжком физическом труде, оказывались в избыточном количестве. Оставаясь вне брачных уз и зачастую ведя затворническую жизнь, женщина становилась жертвой своей половой неудовлетворённости и впадала в опасную созерцательность и мечтательность. Эта почва была чрезвычайно благодатна для «безумных бредней» церкви о дьяволе и демонах, «и женщина вместо того, чтобы выходить замуж, всходила на костёр».                                               

Особый интерес представляют воззрения русского исследователя,  культуролога-медиевиста А. Я. Гуревича. Он исходит из того, что к XV в. культура масс (необразованных слоёв населения) и культура элиты слишком далеко между собой разошлись. «Книжная» культура образованных слоёв стала казаться представителям элиты позднесредневекового общества единственно возможной и допустимой, тогда как культуру простого народа они все больше начинают воспринимать в качестве антикультуры. Если первая оценивалась ими как всецело ориентированная на Бога, то вторая, следовательно, должна была быть порождением дьявола. В средневековом народном ведовстве (знахарстве, целительстве, врачевании), которое своими корнями уходило в язычество, представители «книжной» культуры видели воплощение особенностей мировоззрения широких народных слоев и соответствовавшего ему образа жизни. В связи с этим расправа над «ведьмами» могла быть использована для подавления народной культуры. Для этого достаточно было её «демонизировать». С этих позиций можно объяснить не только начало массовых гонений на ведьм, но и их прекращение: «охота на ведьм» затухает по мере изживания средневековой массовой культуры и сходит на нет к тому времени, когда последняя, по сути дела, уже была уничтожена.               

До XIII в. число преследований за колдовство в Европе было сравнительно не велико. Церковь наказывала колдунов (идолопоклонников) за отступление от веры наложением духовного наказания (епитимья, временное или пожизненное отлучение, отказ от причастия перед смертью и т.п.). В XIII в. количество колдовских историй, доходивших до суда, значительно увеличилось. Инквизиция (от лат. inquisitor -- розыск) в начале своего существования не преследовала колдунов. Но с XIII в., после буллы папы Григория IX “Голос в Риме” и постановлений папы Александра 4, суду инквизиции стало подлежать всякое колдовство – всё, что “явно пахнет ересью”. Первая ведьма была сожжена в Тулузе в 1275г.

Для заключения под стражу было достаточно доноса, дурной молвы, личных подозрений инквизитора. К даче показаний привлекались свидетели всех сословий, даже преступники и люди, лишённые прав. На теле арестованной, предварительно удалив весь волосяной покров, искали т.н. “дьявольскую печать” – бескровное место, потерявшее чувствительность к боли. Официальные методы следствия, изложенные в книге монахов-инквизиторов “Молот ведьм”, включали в себя использование обмана, подслушивания, провокаций. Осуждение на смертную казнь предполагало признание в содеянном, для получения которого подозреваемых подвергали жестоким пыткам. После приговора осужденных ждал костёр. Все расходы по ведовским процессам покрывались из средств осуждённых ведьм и колдунов. Конфискации подлежало всё движимое и не движимое имущество, вплоть до одежды.                                                    

Описания “сообщницы дьявола” вообще схожи у многих народов мира: «Бледное морщинистое лицо, крючковатый нос, который ловит всяческие запахи, большие алчные губы, каждый глаз по пятаку, недвижимые веки, которые не может пошевелить даже направленный в глаза солнечный луч» [32, с.: 432]. Но распознать ведьму среди людей было очень сложно: она могла принимать разные обличья. Отсюда и такое массовое истребление “ведьм”, которые были способны даже предстать в образе ребёнка (на этом основании в Бамберге было сожжено 22 девочки в возрасте от 7 до 10 лет). Всего за 150 лет в странах Западной Европы было сожжено более 30 тыс. ведьм. В Лотарингии в течение 15 лет инквизитором Николаем Реми было сожжено 900 ведьм, в Фульде Бальтазар Фосса сжёг 700 человек.

                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                        

2.3.  Женщины и власть в средневековой Франции.

         Вопрос о способности женщины к управлению,  поставленный   еще   Аристотелем  в его труде «Политика»,  решался  средневековыми мыслителями  не однозначно.  Этот  вопрос  нередко  затрагивался   в  контексте рассуждений об идеальном правителе, которые  были популярны в ту эпоху.  В трактатах обсуждались добродетели, подобающие правителю,  и давались  подробные  рекомендации, как воспитать достойного государя.  Идеальный  правитель  должен  быть  мудрым, справедливым,  воздержанным,  решительным. Качества, необходимые для управления, очевидно, дисгармонировали с характеристиками,  которые  средневековая  мысль приписывала женщине, — невоздержанностью, неразумностью, болтливостью.   Женщина  пристрастна,  а потому не способна  принимать  мудрые,  взвешенные, справедливые  решения.  Следовательно, она  изначально  рождена  не  повелевать, а подчиняться.  Не случайно в  средневековом  каноне  женских  добродетелей  одна  из главных —  послушание. 

         В то же время  средневековые  интеллектуалы  признавали,  что  женщина  способна  быть    умелым  и самостоятельным  правителем  государства,  монастыря  или  дома.   Эта  позиция  находила  отражение  в  оценке  деятельности  отдельных ярких личностей:  принцесс,  королев,  императриц. 

         Очевидное  противоречие  должно было иметь объяснение.  Средневековая  мысль  полагала,  что женщины, известные своими достижениями,  преодолевали несовершенную  женскую  природу, как бы уподоблялись  мужчине,  ориентируясь  на  мужские  добродетели: благоразумие, стойкость, храбрость, решительность, постоянство. Но, что касается вопроса признания за женщиной способности управлять эффективно,  опираясь  при  этом  на  качества,  традиционно  ассоциируемые  с  женственностью,  ответ скорее  отрицательный.  Все женщины,  добившиеся  успеха  на  ниве  государственного   управления, сопоставляются   с   мужчинами   в   своей   смелости,  решительности, мужественности. 

         Вместе с тем  женский элемент  власти  признавался  в работах,   посвященных   управлению  домом.   Его  усматривали  в  таких качествах  женщины,  как  миролюбие,  благожелательность,  милосердие. Эти  качества считались одним из необходимых элементов процесса управления.  Особенно  это  заметно,  когда  авторы трактатов   об  управлении  рассуждают  о  взаимоотношениях  хозяйки  и хозяина, хозяйки и слуг.

         Вполне допустимо,  что основная причина утверждений о непригодности женщины  властвовать  связана  с  тем,  что  признать ее способность к управлению означало согласиться с возможностью руководить мужчинами. А это невозможно для патриархальной  культуры  по  определению. Поэтому   вопрос о том,  может ли женщина управлять своим мужем, дискуссий не вызывал. Идея безусловного главенства мужа не подвергалась  сомнению (хотя   постоянное   обращение   авторов   к   этому   требованию свидетельствует,  скорее,  о  том,  что в реальной жизни оно соблюдалось далеко  не  всегда).  Подобный  взгляд  прослеживается  и в дидактических  трактатах,  и  в  городской  литературе.

         Переходя к вопросу о политической активности  знатной  женщины  в жизни  средневекового общества, необходимо отметь, что, вопреки формальным  ограничениям  участия дам в органах публичной  власти,   в  реальности  влияние  их на государственные  дела  ощущалось  на   всем  протяжении средневековой  истории. Прежде  всего, это  утверждение  справедливо  в отношении королев.

         Королева разделяла  с  мужем  сам  статус королевской персоны,  этим обусловливались ее права, привилегии и обязанности. К ней относились с почтением и  как к жене короля,  и как к матери наследника престола.  Конечно, в  подавляющем   большинстве  случаев роль  реальных  королев во всех средневековых   европейских   государствах   была   столь незначительной,  что их даже  не упоминают в хрониках.  И все  же  иные монархини   приобретали   весомую  власть в государстве и  играли  заметную  роль  в  управлении им.

         В начале XII в. Франция была разделена на множество герцогств (Нормандия, Бретань, Бургундия), графств (Анжу, Шампань, Пуату, Тулуза). Непосредственно домен французских королей, Капетингов, занимал на политической карте совсем немного места. Борьба за подчинение Парижу территорий, ныне входящих в состав Франции, едва только начиналась. Сами французы в то время еще не являлись единой нацией и разговаривали на двух диалектах - северном (лангдойль) и южном (провансальском). Границей между ними считалась река Луара. Существовали как бы две разные цивилизации - каждая с собственным языком, литературой, культурой.

Самым могущественным и крупным среди вассалов французского короля являлось Аквитанское герцогство (вместе с подчиненным Пуату), располагавшееся на юго-западе Франции. В силу географического расположения Аквитания (Гиень) подверглась более сильному влиянию Древнего Рима, романизации, и меньшему влиянию варваров, чем северная Франция. Поэтому города в Аквитании были сильнее, а население – просвещеннее. Женщины занимали более высокую ступень в обществе.

В 1122 г. (точная дата неизвестна) в семье влиятельного герцога Аквитанского Вильгельма Х и его жены Эноры де Шательро родилась Элеонора. Кроме нее, в семье появились еще два ребенка - брат (умерший в младенчестве, его имя неизвестно) и младшая сестра Петронелла. Элеонора получила прекрасное образование - владела латынью, северным наречием и другими языками, интересовалась науками, искусствами, поэзией. Элеонора часто сопровождала отца в поездках по их владениям и завоевала огромную популярность среди жителей Аквитании [34, c.: 12].

В апреле 1137 г. умирает Вильгельм, и Элеонора становится наследницей необъятных территорий. Сразу же встал вопрос о её замужестве. Король Франции Людовик VI Толстый, заботясь об укреплении своих земель, не мог не обойти вниманием столь богатую наследницу и выдал Элеонору за дофина Людовика. С точки зрения большой политики объединение герцогства Аквитанского и графства Пуату с королевским доменом сразу создало мощный противовес влиянию во Франции графа Анжуйского Жоффруа Красивого.  Торжественное бракосочетание произошло 25 июля 1137 г. в кафедральном соборе Св. Андрея в Бордо в присутствии самых высоких должностных лиц королевства и герцогства. Супруги впервые увидели себя только на свадьбе: жениху было 16, невесте - 15 лет. Менее чем через месяц, 1 августа 1137 г. Людовик VI умирает, и Элеонора становится королевой Франции; ее супруг - королем Людовиком VII.

В отличие от сложившихся стереотипов, Париж не всегда являлся городом утонченных нравов, особенно в XII в. По сравнению с провансальским языком лангдойль был грубым и несовершенным. Для утонченной Элеоноры Париж, да и сама Франция, показалась довольно примитивной, почти варварской. Элеонора не захотела безропотно подчиниться господствующим нравам, наоборот, предприняла целый ряд мер, направленных на коренное изменение парижского образа жизни. 

В Париж начинают стекаться не только трубадуры, но и образованные рыцари. В результате присутствия королевы, дочери Аквитании, во Францию облегчился доступ «южных» нравов, обычаев, традиций, в том числе моды, придворных игр. При королевском дворе Франции женщины впервые начинают носить декольте, смело обнажая плечи и верхнюю часть груди; корсажи, плотно облегающие все великолепные и стройные части женского тела, выгодно подчеркивая их. С большим вкусом придворные дамы начинают подбирать на платья ткани широкой и разнообразной гаммы цветов. Влияние Элеоноры не оставило в стороне и мужчин - они начинают чаще бриться [34, c.: 19].

Элеонора вводит в обиход новые свободные, подчас фривольные, игры при дворе. Например, «Священник на исповеди», где игроки изображали несерьезное покаяние, завершавшееся веселый искуплением грехов; «Король, который не лжет» - где присутствовало много недвусмысленных намеков на отношения между мужчиной и женщиной. При Элеоноре возникают так называемые Суды любви, на которых придворные дамы, не нарушая существующие законы, решали государственные и частные дела с точки зрения женщины.

 Элеонора выступала как лидер условного движения эмансипации женщин, уставших от грубых мужчин и пытавшихся, например, на собраниях Судов любви  ощущать себя социально значащими персонами.

Все это не могло не влиять на умы и мысли французов, накладывало определенный отпечаток на жизненный уклад верхушки общества королевства Франции. Недаром современники говорили, что за пятнадцать лет пребывания Элеоноры на престоле Франции французское общество приобретает новые черты - чувственность, галантность, то есть то, чем Франция прославится спустя века.

Не случайно, что именно во времена Элеоноры под сильным духовным влиянием юга во французской литературе зарождается жанр куртуазной (возвышенной) любви. Безвкусная и бесцветная литература теперь заменяется на провансальскую --  учтивую и утонченную. При Элеоноре вырабатывается тонкая и сложная метафизика любви, возникает поклонение женщине, идеализация любовного чувства. Конечно, это лишь исключение на фоне жестокости феодального быта и общей грубости.

С другой стороны, проникновение возвышенного происходит только в узком кругу королевского двора. Любовно-философские игры Элеоноры - это так называемые салонные игры, которые редко и слабо выражали подлинные сердечные отношения между мужчиной и женщиной. Но и это составляет значительный шаг вперед в формировании возвышенно-эстетического начала в мире, в частности, во Франции.

Разумеется, что нововведения, причиной которых явилась Элеонора, не оказали положительного влияния на все слои общества. Наиболее консервативной явилась церковь, отрицательно относившаяся к вольному трактованию жизненного уклада человека. Но Элеонора умела найти язык с церковью, умело играя на корыстолюбии духовных лиц.

Влияние Элеоноры при дворе короля не ограничивалось вопросами культуры. Это была сильная личность, претендующая на собственную роль в политической жизни страны. Людовик VII являлся человеком слабым и легко поддающимся чужому влиянию, чем не преминула воспользоваться его супруга. Нельзя сказать, что король пребывал в восторге от подобного положения вещей. Он часто жаловался на Элеонору своему ближайшему советнику аббату Сугерию, который был правой рукой еще у Людовика VI. Аббат соглашался с королем, но имел больший кругозор и государственное мышление, понимая, что такое огромное герцогство как Аквитания, стоит трудностей общения с властолюбивой Элеонорой.   Тем не менее королева способствовала отстранению Сугерия от дел, отправила в ссылку королеву-мать, заставила мужа предпринять военную экспедицию (оказавшейся безуспешной) против графства Тулузского[25,c.41].

Оставить политические интриги 23-летнюю королеву заставила лишь новорожденная, горячо любимая дочь. В результате  из опалы возвращается Сугерий и некоторые другие советники, отстраненные Элеонорой.

Но вскоре Элеонора выражает желание отправиться вместе с супругом во Второй Крестовый поход.  Причины, подтолкнувшие Элеонору на подобное решение, могли заключаться в страстном желании королевы увидеть Восток собственными глазами. Первоначально король противился участию супруги в походе, но потом согласился - присутствие королевы как герцогини Аквитанской должно было способствовать притоку в войско ее вассалов.

 Вместе с Элеонорой в поход отправились и другие жены знатных рыцарей, составив группу амазонок, но отнюдь не воинственных. Их присутствие нанесло значительный моральный урон для крестоносцев из-за громких скандалов на любовном фронте. Добавились и ссоры личного характера между Людовиком и Элеонорой[34, c.: 52].

Муж с женой представляли собой полную противоположность друг другу - пылкая, энергичная Элеонора и тихий, богобоязненный Людовик. Он не был мужчиной ее мечты, и это неудивительно: сильной личности королевы требовался сильный духом муж. Король тоже был недоволен своеволием жены. Тем более что в 1150 г. Элеонора снова родила девочку. 21 марта 1152 г. церковный собор в Божанси объявил о разводе королевской четы.

 Инициатором развода, скорее всего, выступила Элеонора, не встретившая никакого сопротивления со стороны Людовика. Окружение короля преднамеренно обвиняло королеву в распущенности, неспособности родить наследника и давило на слабого Людовика. Формальным предлогом явилось серьезное обстоятельство - они являлись родственниками в девятом колене. Процедура прошла быстро. Оставив дочек у бывшего мужа, так как экс-королеве не разрешили забрать их с собой, но забрав у него свое герцогство, Элеонора уехала на родину.

 Женщина с таким богатым приданым никак не могла долго оставаться свободной. Еще когда Элеонора носила корону королевы Франции, она познакомилась с Генрихом, сыном графа Анжуйского Жоффруа. Генрих представлял полную противоположность Людовику - сильный, смелый, образованный, но на одиннадцать лет младше Элеоноры. Смелую женщину это не смущало. Не исключено, что ей была выгодна разница лет для захвата влияния над новым мужем.

18 мая 1152 г., спустя чуть менее двух месяцев после развода, состоялась свадьба 30-летней Элеоноры и 19-летнего Генриха.

Элеонора стремилась завоевать лидерство в семье, но  Генрих не любил действовать по чьей-либо указке. Однако в первые годы брака их отношения выглядели вполне счастливыми.        

Генриху II досталось страна, раздираемая внутренними противоречиями и непокорностью баронов. Поэтому когда требовалось присутствие короля на острове, Элеонора от имени Генриха правила в более спокойных континентальных владениях Плантагенетов. Соперничая друг с другом, каждый из супругов старался проявить в решении любых вопросов больше политический мудрости.

Но постепенно Элеонора осознает, что Генрих больше рассматривает ее не как женщину, а как наследницу огромных земель и мать наследников. Даже столь успешной женщине своего времени не удалось избежать участи подавляющего большинства знатных женщин средневекового общества: брак по расчету, нелюбовь и постоянные измены мужа. Фаворитки - это часть образа жизни любого короля. Элеоноре приходиться спокойно смотреть на любовные приключения мужа [34, c.: 56].

Она любила Генриха всем сердцем, но появление постоянной любовницы Розмонд Клиффорд нанесло ей как женщине тяжелый удар. С тех пор Элеонора настраивает своих сыновей против отца. Вскоре, по причине этого заговора, она была захвачена в плен Генрихом. Шестнадцать лет - с 1173 по 1189 гг. - Элеонора провела в заточении. Когда умирает её супруг, Королем Англии становится Ричард, самый любимый сын Элеоноры, известный в истории как Ричард I Львиное Сердце. Молодой король  освобождает мать и между ними оформляется прочный союз.

Хотя королеве 67 лет, она действует с прежней энергией, отправившись в поездку по всем владениям Плантагенетов: из города в город, из замка в замок, заставляя подданных приносить клятву на верность Ричарду I [34, c.: 74]. Молодой король полностью доверяет матери и оставляет её вместо себя на троне, отправляясь в Третий Крестовый поход.

 Даже в старости Элеонора не потеряла самообладания. В 80-летнем возрасте она защищала крепость Мирбо, когда её осаждали французы. 

Элеонора никогда не теряла интереса к жизни. Королеве уже была далеко не молода, но трубадуры по-прежнему славили в песнях ее красоту. До конца жизни она оставалась значительной фигурой в европейской политике. Она привнесла много нового в культуру и быт нарождающейся централизованной Франции, подготовив духовное слияние двух ее частей - северной и южной. Обаятельная, полная достоинства, энергичная и уверенная в себе, Элеонора поистине представляла пример настоящей королевы [34, c.: 118].

  В период  развитого  средневековья, ярким примером   женщины-правителя   может   служить   Бланка   Кастильская (1188—1252),  жена Людовика VIII. Она  была  регентшей при Людовике IX, причем дважды (1226—1234; 1248—1252) — в период несовершеннолетия своего сына, а также  во  время  его  участия  в  крестовом  походе.  Ее  влияние  на сына-короля  было  весьма  велико  и  тогда,  когда   тот  находился  на  троне самостоятельно.  Бланка фактически единолично управляла государством и сделала  немало для усиления Франции.  Это был не единственный случай, когда  королева-мать  удержала  власть  и  по  истечении  официального времени  регентства,  оставаясь  ближайшей  советницей  сына.  Но  чаще королева  отстранялась  от    власти  сразу же  после   совершеннолетия  наследника,   который   попадал под влияние группировок  знати,  находившихся в оппозиции  к  его  матери.

Жанна д’Арк (1412—1431) — редчайший пример средневековой женщины,  которая,  не будучи   правительницей  государства, или  умелым военачальником,  сыграла выдающуюся  роль в  политической истории своей  страны.

В 20-е годы  XV  века  за  французскую  корону  с наследником Карла VI Валуа   сражался   английский   король    Генрих.  Удача не сопутствовала дофину — спустя пять лет после смерти отца он все еще  не  был коронован, поскольку Реймс, традиционное место коронации, был захвачен англичанами. Под  их властью находилась и  огромная территория  к  северу  от  Луары.

Жанна  родилась  в  зажиточной крестьянской семье в лотарингской деревушке Домреми.  В  тринадцатилетнем  возрасте  ее  начинают  посещать видения;  ей слышатся голоса архангела  Михаила,  святых  Екатерины  и Маргариты, которые говорят, что именно ей суждено стать спасительницей Франции. В 1428 году шестнадцатилетняя Жанна идет в расположение войск дофина  и  просит  позволения  присоединиться к  ним,  но ее никто не принимает всерьез.  Год спустя, когда положение французского наследника становится  отчаянным, англичане осаждают последний бастион французов — город Орлеан,  она предпринимает еще одну попытку. После испытания и трехнедельного допроса прелатами было решено,  что эта девушка послана наследнику  Богом.   С  королевским   войском   и   своим   собственным штандартом,  под знаменем с образом Христа  Жанна двинулась на помощь осажденному Орлеану.

Вопреки  мнению нерешительного  военного    совета,   Жанна,  воодушевляемая  голосами,  призвала войско идти  на  штурм  города.  Орлеан был  освобожден.  С  тех  пор  Жанну стали называть Орлеанской Девой и считать  талисманом,  данным  Господом.

На волне   необыкновенного   энтузиазма   войску   дофина   стала  сопутствовать удача.  Жанна предсказывала победы — и   предсказания сбывались.  Она  сама  принимала  участие в осаде и взятии городов.  И хотя,  по мнению современных историков,  Жанну нельзя назвать  гениальным военачальником, она сделала для Франции в тех условиях  больше,  чем мог сделать  любой  полководец. Она  стала  кумиром  и национальным  героем французов,  за ней шло войско, которое уверовало в  ее  спасительную миссию [21, c.: 42].

После того  как  она выполнила свою миссию и дофин был коронован, военное счастье от нее отвернулось.  В мае  1430  года  Жанна  была захвачена  герцогом  Бургундским,  который передал ее в руки инквизиции  за плату в десять тысяч франков.  Судебный процесс проходил в Руане.  Жанне было предъявлено  обвинение  в  ереси  и  колдовстве. Но по сути это был процесс политический,  позволяющий  противникам  короля  Карла  обвинить его в сотрудничестве с   ведьмой.  И,  хотя  Жанна,  невзирая  на  свой  юный возраст,  искусно опровергала все обвинения в ереси, решение трибунала было предопределено  и  она  была  признана  виновной.  За  Жанну  не вступились  ни  спасенный ею король,  ни французские прелаты,  которые когда-то признавали ее посланницей Бога.  30 мая 1431  года  она  была публично сожжена как еретичка [21, c.: 46].

         Спустя двадцать лет,  после изгнания англичан из Франции дело Жанны было  пересмотрено,  она  была  оправдана,  а  в  XX веке  канонизирована католической церковью.  Жанна стала великой национальной героиней  Франции.  Именно  пример Орлеанской Девы,  верящей,  что под божественным руководством она приведет соотечественников к победе  над англичанами,  был  фактором    пробуждения  французского национального самосознания.

ГЛАВА 3.

ЖЕНСКОЕ ОБРАЗОВАНИЕ И ЖЕНСКИЙ ТРУД В

СРЕДНЕВЕКОВОЙ ФРАНЦИИ

3.1. Женское образование

         Отношение к  обучению  девочки  в   средние   века   определялось господствовавшей   точкой   зрения  о  несовершенстве  женской  природы, женского разума.  Тем не  менее,  эта  единая  точка  зрения  лежала  в основании трех различных подходов к женскому образованию.

         Сторонники первого отрицательно относились к самой идее  обучения женщины.  Можно предположить, что таковыми были большинство авторов тех педагогических сочинений,  в которых речь шла об  обучении  только мальчиков — о девочках просто не было речи. В ряде работ встречаются и вполне определенные утверждения,  что девочек учить не  следует.  Например, Филипп  Новарский  (1195—?)  в  трактате  «Четыре  возраста  человека»  разделяет  воспитание мальчиков и девочек.  Подобно многим  другим,  он считает,  что «главное для женщины прослыть добродетельной,  сохранить целомудрие».  Поэтому,  настаивает  автор,  ее   нельзя   учить   грамоте  (исключение  он  делает лишь для  тех,   кто  готовится  стать монахиней), поскольку из-за  умения  читать  приключаются с женщинами всякие  неприятности.  Объясняя свой тезис,  он приводит такой пример: «Ну  а  если кто будет писать ей — змее  не  надо давать яда,  у нее и так его предостаточно» [22, c.: 11].

         Другой  распространенный   подход  заключался  в    признании допустимости   и  даже  необходимости  элементарного  образования  для девочек  (конечно,  в   большинстве   случаев   речь   шла   о представительницах знатных родов). Такую точку зрения  можно выявить в трактате  «Об образовании детей благородных родителей»  (между 1247 и 1249 гг.) Винцента из Бове (ок. 90-х гг. XII в. — ок. 1264), автора едва ли не  самой известной в средневековье энциклопедии «Великое зерцало».  В своем педагогическом труде Винцент  собрал  многочисленные цитаты  из античных,  раннехристианских,   средневековых   авторов,  посвященные образованию и воспитанию.  Подчинив их своему замыслу,  он  представил      стройную  систему  обучения  детей,  в  которой  среди  прочих проблем рассматривался вопрос об образовании девочек.

         Французский рыцарь Делатур  Ландри (вторая  пол. ХIV в. — после 1380)  в  книге,  написанной в назидание  своим дочерям,  также считал, что   женщина   должна  быть  обучена  грамоте:   читая,  она  сможет утвердиться в вере и избежать  тех опасностей,  которые  подстерегают  душу. Хотя,  полагал автор, от женщины невозможно требовать, чтобы она хорошо разбиралась в Священном Писании[6, с.: 214]. Смирение, добропорядочность и сдержанность были наилучшими качествами благородной девушки и замужней дамы. Этому учит своих дочерей Делатур Ландри: “Почитается благом произносить с утра молитвы, натощак слушать мессы”, “вести благочестивую жизнь, есть и пить в установленное время”, не спать, пока не произнесены молитвы об усопших. Все женщины знатного происхождения и хорошего воспитания должны иметь поведение кроткое, “ смиренный, строгий нрав, быть немногословными, отвечать на вопросы учтиво, без излишней скованности, но и без легкомыслия во взоре”. Не приветствуются высокомерие и чопорность. Особое место в сочинении Делатур Ландри занимает осуждение болтливости. Строго запрещается вступать в какие-либо споры на людях, так как мужчины, несомненно, умнее и находчивее [41, с.: 36]. Доказательством тому –  пример из книги Жерара де Седа “Тайна катаров”, описывающей случай, когда христианский миссионер Этьен де Миниа позволил себе презрительно бросить в лицо сестре графа Лотарио ди Сеньи Эсклармонде, знатной и образованной даме: “Идите прясть! Не пристало женщинам выступать публично!” [40, с.: 38]. В свою очередь Делатур Ландри объясняет, как опасно может быть многословие для женщины. Ведь если попадётся глупец или скандалист, то он запросто может опозорить девушку, вымарав её в грязи, даже если она не заслуживает тех обвинений

Поучения рыцаря были практическими советами. Он рассказывал о реальных жизненных ситуациях, в которые может попасть благородная девушка или молодая женщина.

Франческо де Баберино предъявляет более строгие требования. ‘’На людях пусть не поднимает глаз, потому что умный человек по глазам тотчас угадает и мысль… к разговорам ей надо прислушиваться, научаясь хорошим словам, а не стараться говорить самой, потому что легко ошибиться к своему вреду и стыду… “, “все её действия должны отличаться стыдливостью… пусть говорит тихо, не делая излишних телодвижений… в еде надо быть умеренной и пить мало… за обедом не наваливаться на стол и локтей не класть, мамке на шею не вешаться и голову руками не подпирать… и петь тихо… и плясать следует скромно… ахать и громко смеяться не следует, потому что показывать зубы неприлично, точно также и плакать надо про себя, втихомолку, не голосить” [41, с.: 37]. Поучения тосканского автора перекликаются с тем, что говорит своим дочерям Делатур Ландри. Поэтому можно сделать вывод: всё выше указанное было нормой поведения, которой должны были следовать знатные девушки, чтобы заслужить себе доброе имя.

          В педагогической  литературе  преобладала  точка зрения, которая  предусматривала обучение  женщины. Это    не   удивительно,   так  как  дидактические работы  писались  в  основном  для правящих фамилий,  для аристократии,  где девочкам обычно давали образование, по крайней мере, элементарное. Однако в целом  в обществе господствовало негативное  отношение к женскому  образованию.

         Гораздо  менее  влиятельной  была  точка зрения, согласно которой предусматривалась более  широкая программа  женского образования.  Эта  позиция  представлена  в  трактате  Пьера Дюбуа «Об отвоевании  Святой  Земли» (1306—1307).  Дюбуа  (ХIV в.), предложивший реформировать  систему  образования  в  условиях растущей потребности государства  в  разного  рода   ученых   специалистах,   считал,   что потребность  эту  следует  удовлетворять в том  числе  и  за  счет женщин.  Этим объясняется то,  что программа образования девочек,  предлагаемая Дюбуа, почти  не  отличается  от  программы  образования  мальчиков. Необходимо,  правда,  принимать во внимание,  что педагогические  идеи носят в этом трактате вспомогательный характер.  Он посвящен проблемам политическим,  в частности  вопросу о миссионерской  деятельности  на Востоке.  Женщинам  же  в  распространении  учения  Христова   Дюбуа отводит особую роль -- им рекомендовалось вступать  в  брак  с представителями других конфессий и в браке утверждать  слово  Божие.

         Какими же знаниями,  на взгляд  Дюбуа,  должна  обладать  женщина?   Во-первых,  ей следует знать латинскую грамматику.  Дюбуа предлагает в каждой провинции  при  монастырях  создавать равное количество  школ   для  мальчиков  и для девочек, отобранных для  обучения в возрасте 4 - 5 лет. В этих школах всем девочкам рекомендуется изучать латынь. К обязательным  предметам  относятся знания по медицине,  с помощью которых они должны помогать людям,  особенно женщинам в их тайных недомоганиях и  нуждах,  что   может помочь склонить их к истинной вере.  В дальнейшем часть девушек должна  учить  греческий или арабский  язык, который пригодится им, когда они выйдут замуж за нехристиан на Востоке.  Более подготовленным и одаренным ученицам следует включить   в  программу образования логику, основы  естествознания, аптекарское искусство. Наконец, самых образованных Дюбуа предлагает оставлять в школах для помощи в обучении других [22, c.: 13].

         Несмотря на такую  необычайно  широкую  для  средневековой  традиции программу  образования  девочек,  Дюбуа  был солидарен с господствующей точкой  зрения  о  слабости женского разума.  Поэтому,  в  частности,  он  считал,  что девочки должны обучаться способом более ясным,  простым и легким для восприятия. Но программа образования девочек Дюбуа никогда не была воплощена в жизнь.

Несколько особняком  стоят   взгляды   на   образование   женщин, связанные  с  куртуазной  традицией.  Показательно  мнение Жака д’Амьена (XIII в.):  дама должна овладеть грамотой, чтобы читать романы;  уметь писать, чтобы  отвечать  на  записки возлюбленных; играть в шахматы, поддерживать остроумную светскую беседу, петь и играть  на  различных  инструментах. Прекрасная Дама, блистающая в свете, — вот цель куртуазного образования.

         За тысячелетний  период   средневековья   структура   образования, программа  обучения,  центры  образовательной  системы  менялись — это касается образования как женщин,  так и мужчин.  В  развитии  женского образования  можно  выделить,  по  крайней  мере, два  крупных этапа, которые совпадают с периодизацией  истории средневекового общества.  Их рубежом  является  XI век.

         В  раннее  средневековье  были  редкостью  не  только образованные женщины,  но  и  образованные  мужчины.   Центрами  образования  как для женщин,  так и для мужчин являлись монастыри.  Программа образования в женском  монастыре  была достаточно широка  и  обычно  не  уступала  в этот период программе  мужского  образования.

         Монахине в  раннесредневековом  монастыре вменялось в обязанность уметь читать и писать, поскольку одним из основных занятий было чтение Священного Писания,   трудов святых отцов,  житийной литературы (причем  многие фрагменты она должна была знать  наизусть).   Умение  же  писать должно  было при­годиться ей  при переписке книг в скрипториях,  которые были в большинстве монастырей. Общество принимало  образованность  монахини  без осуждения,  но и она не имела доступа  к  таким  престижным  для  той  эпохи  областям знания, как схоластика, теология, юриспруденция, проявляя себя главным образом в религиозно-мистической литературе.

         В условиях  натурального хозяйства обитательницы монастыря должны были трудиться,  поэтому они обучались различным ремеслам — прядению, шитью,  вышиванию.  Монахини  получали  также  определенные  навыки по медицинскому уходу за больными — монастырь в тот период  был  центром врачебной  помощи,  как правило,  они умели промыть и перевязать  рану,  наложить шину.

         Широкое  распространение  женских  монастырей с высоким стандартом образованности было причиной того,  что  женское  образование  в  рассматриваемый период  практически  не  уступало  мужскому.

         При  женских  монастырях  были  школы,  в основном для девочек. В них учились  главным образом  дочери  аристократов и богатых горожан (плата за образование в монастыре была достаточно  высока),  которые  овладевали  навыками  чтения  и  письма.  Впоследствии среди выпускниц  этих  школ  были как принявшие постриг, так  и  вернувшиеся  в  отчий  дом.

         У знатной  женщины   была  возможность  обучаться и дома.  Так часто  получали  образование  принцессы.  Их  учителями  были,  как  правило, капелланы.  В  целом,  в  раннее средневековье для семей знати нередкой была ситуация,  когда жена превосходила в своей  образованности  мужа,  который,  обучаясь  с  детства  преимущественно  военным  искусствам, зачастую   был  вовсе  неграмотным. 

         В XI   веке  ситуация   начинает   коренным   образом  меняться. Стремительное развитие городов с их потребностями в образованных людях обусловило  расцвет  университетов,  куда  постепенно  перемещается из  монастыря центр  образовательной  системы.  В  университет  же  доступ  женщинам был закрыт.

         Именно   с   этого  времени   обозначился  разрыв  в   образованности  мужчины  и  женщины.  Причем разрыв  проявлялся  не  только  в  резком изменении соотношения образованных женщин и мужчин в пользу последних, но  в  утвердившихся именно в этот период различиях в  программах образования. Светское образование (подготовка  юристов, медиков)  было  монополизировано университетами.  Монастырское же образование, доступное женщине, оставалось всецело религиозным. За стенами обителей ученый поиск был в основном сосредоточен  вокруг  решения  богословских проблем. Не  случайно  в  этот  период  большинство  литературных трудов  женщин  посвящено вопросам богословия (мистическая  литература,  теологические трактаты).   С  монастырями связано творчество наиболее известных средневековых женщин — ученых, теологов, писателей, мистиков: Хросвиты Гандерсгеймской,  Хильдегарды Бингенской,  Элоизы, Екатерины Сиенской, Биргитты Шведской и ряда  других.  Исследователями  установлены   имена около 30 ученых монахинь периода с VI до XV в.

Элоиза   (ок. 1098—1164),   знаменита не только благодаря печальной  истории  любви  к Абеляру,   но   и благодаря  своей  исключительной  для  того  времени образованности.  Как и ее учитель, Абеляр, она прекрасно  знала Библию,  труды  отцов церкви,  античную литературу (Цицерона,  Сенеку,  Овидия, Лукана).  Кроме латыни, она изучала греческий (впоследствии Абеляр рекомендовал всем монахиням  изучать  древние языки — латынь, греческий и  еврейский).

         Также трагична жизнь другой женщины,  связавшей судьбу  с  бегинским  движением, — Маргариты  Порете (12??—1310).   Она  была сожжена как еретичка  в  Париже  вместе  со своей книгой,  достаточно  типичной  для  мистической литературы того времени. Необходимо подчеркнуть, что в XIV веке  мистический элемент создаваемых женщинами  литературных  произведений усиливается.  Это литература бегинок и женщин-святых.

         Несмотря на   отдельные   яркие   примеры,   творчество  женщин  в монастырях,  как и значение монастырей  в  качестве центров образования, постепенно приходит в упадок.  Знание латыни, языка образованных людей средневековья, угасает,  не говоря уже о других древних языках. Отчеты епископов  о  проверках  в  монастырях свидетельствуют о том,  что даже  аббатисы  зачастую не могли прочитать  папские  инструкции на латыни. Нередки стали случаи совершенной безграмотности монахинь.  В 1249 году руанский епископ,  инспектировавший одну из обителей  своего  прихода, описывал  службу  в  женском  монастыре так:  одна часть хора начинала вторую половину строк до того,  как другая  прочитывала первую.

         Тем  не  менее, немало монастырских школ продолжало существовать. Две трети монастырей в XIV веке содержали школы.  Cоциальный состав  (юные  аристократки  и  дочери  богатых  горожан),   программа  образования (обучение грамоте) в них оставались прежними.

         Вместе  с  тем  в  этот  период  развиваются и другие формы  образования  женщин.   В  среде  аристократии  и  городского  нобилитета  становится популярным  домашнее  образование,  ростки  которого  появились  еще в раннем средневековье.  Образование знатной женщины в реальности  не  простиралось  далее умения  читать  и  написать  свое имя  на  документе,  хотя  почти  таков  же  был  уровень образования и большинства мужчин.

И так, ещё одним важным вопросом, обсуждавшимся средневековыми авторами, было содержание обучения девушек и их способность к наукам вообще. Например, Филипп Новарский считал, что овладение чтением и письмом может только повредить сохранению добродетели и целомудренности женщины. Единственным, имеющим практический смысл, является “умение прясть, шить, быть хорошей домохозяйкой”, ибо этими занятиями “не гнушалась сама Дева Мария”. Но в целом перевешивали голоса “за” чтение женщин. С этим соглашался и Франческо да Баберино и Делатур Ландри. На такой же позиции стояла и Кристина Пизанская, признававшая одновременно, что “мужчины знают больше, чем женщины… для женщин же достаточно выполнения предопределённых им обычных обязанностей”,  “а что до шитья, то Господь действительно пожелал, чтобы оно было естественным занятием женщин… ” [41, с.: 38].

Тот же список домашних дел приводит и Франческо да Беберино: “… Более приучаться к труду, вязать, шить и прясть, чтобы было чем отогнать скуку, когда выйдет замуж… ” Но у него есть некоторые дополнения, расширяющие представление о домашнем обучении девушки из дворянской семьи. Так, к числу необходимых занятий автор относит умение готовить на кухне. Неплохо, если дочь владеет игрой “на виоле или арфе, лишь бы не на каком скоморошьем инструменте”, так как последний, вероятно, мог уронить достоинство девушки или, что ещё хуже, пробудить в ней склонность к “запретным наслаждениям”. Чтобы этого не произошло, да Беберино советует не допускать в столь юном возрасте чтение новелл и трактатов о любви [41, с.: 39].

Но  распространившийся  куртуазный образец предполагал  новые  грани  образования  знатной  дамы: женщина  должна   была   обладать   искусством  верховой езды,  уметь  управлять  охотничьими  соколами и  выпускать  их  вовремя  на охоте,  исполнять  роль королевы   на  турнирах,  играть  в  шахматы  и триктрак (вид   карточной  игры),  танцевать  и  петь,  рассказывать истории  и  даже  декламировать  стихи  и  романы.

         Вместе с  утверждением  куртуазных  традиций  получало развитие меценатство.  Женщины  из   правящих фамилий покровительствовали литературе  и  искусствам,  давали  кров  ученым,  поэтам,  писателям,  музыкантам.  Нередко  они  сами  участвовали  в  литературном процессе средневековья, например,  слагали романсы,  как это  делала  Элеонора Аквитанская.  При  дворе  ее дочери  Марии  в Шампани жил знаменитый Кретьен де Труа,  духовным наставником Марии  был  одно  время  Андрей Капеллан (Lucas, p. 173, 175—176). Не исключено, что труд последнего «О любви»  посвящен  именно  Марии.  В  XI  веке  были известны  своим покровительством  искусствам  две  жены Генриха I — Эдит и Адель.

Меценатки вносили немалый вклад в развитие женского образования и  благодаря  тому,  что основывали монастыри,  школы для девочек при этих монастырях, а также городские элементарные школы. Маргарита Анжуйская (1430—1482), жена Генриха VI,  основателя  английского  Кингз колледжа,  с позволения мужа  приняла  участие в учреждении одного из колледжей.                         Появлялись и светские писательницы, творчество  которых  расцветало  при  куртуазных  дворах.  Мария Французская  (1160—1215), уроженка Нормандии, большую часть жизни провела при английском  дворе  Элеоноры  Аквитанской и Генриха II.  В  свое  время  она  считалась  самым популярным поэтом после Кретьена де Труа.  Мария писала и  на латыни,  и  на  французском;  ее  считают  первой  в  Западной  Европе женщиной,  которая  творила  на  родном  языке.   Самыми   популярными произведениями Марии  были «лэ» — небольшие  стихотворные  новеллы о любви, о семейных отношениях.  Лэ,  в отличие от других работ Марии, не имели литературного   источника.   Ее  версия  истории  Тристана  и  Изольды своеобразна тем,  что  их  любовь  трактуется  как  пример  рыцарского служения  Прекрасной  Даме,  и  нередко  эта  версия  считается первым куртуазным произведением.

         Кастеллоца (XIII в.) — женщина-трубадур из Оверни. Её  поэзию  отличает   не  столько   мастерство   стиля,   в  чем  она  уступала современникам-мужчинам,  сколько  необычайно  тонкое отражение внутреннего мира любящей души.  

         Основная  масса   горожан  обучала   своих   дочерей   в   широко распространенных городских элементарных школах.  В  таких  школах  обычно  учились дети в  возрасте  от  6  до  12  лет. Обучение  было  совместным или раздельным,  в зависимости от региона и периода.  Так,  в Париже только в XIV веке  школы  были  разделены  на мужские и женские.  До этого практиковалось  совместное  обучение.

         Программа образования в  элементарных школах  ограничивалась навыками чтения  и письма,  а также изучением катехизиса.  О  грамотности  горожанок,  в  том  числе  небогатых, свидетельствует  тот факт,  что среди завещаемого им имущества  нередко  упоминаются   книги.

         Состоятельные горожане стремились дать своим дочерям более широкое образование,  приглашая домашних учителей.  К примеру, в «Истории моих бедствий»  Абеляра говорится,  что парижский каноник Фульбер пригласил знаменитого ученого к своей племяннице Элоизе,  усердно  заботясь  «об усвоении  Элоизой  каких  только возможно наук ».

        В XIII—XV вв.  светски образованная горожанка не была  редкостью. К этому периоду  относится  немало  примеров  литературного  творчества женщин в светских жанрах. Во Франции конца XIV — начала XV века необходимо отметить творчество выдающейся  поэтессы  и писательницы  Кристины  Пизанской.

         В публичной сфере безусловно одобряемым  полем  деятельности  для  образованной  женщины  по-прежнему являлось религиозное служение.  Она могла сделать карьеру в церкви (например, стать аббатисой), заниматься литературной   деятельностью.    Сохранились  упоминания  и  о том,  что некоторые женщины, например Элеонора Аквитанская,  тайно посещали лекции в  университете. Сложнее было нарушить запрет заниматься интеллектуальной  деятельностью профессионально. 

         Дипломированные врачи-мужчины,  как  правило,    относились  с подозрением  к врачам без лицензии,  каковыми были в основном женщины.  Их постоянно обвиняли  в некомпетентности и  даже  привлекали к  суду  за  незаконное  врачевание. 

         В  1322  г. во Франции большой резонанс получил судебный процесс над  Якобой,  врачом  без  лицензии.  Свидетели,  в  основном  ее  пациенты,  горячо защищали женщину:  она хорошо лечит,  все делает так,  как и мужчины,  и даже лучше,  то есть проверяет пульс,  смотрит урину, пускает кровь, прописывает лекарство, мази, бани (описанные манипуляции были обычным методом лечения врачей). В защиту Якобы приводили случаи,  когда  она  отказывалась  от гонорара или не брала его вперед.  Якоба и сама защищалась  виртуозно.  Она  подала  петицию  на  медицинский факультет Парижского университета,  в которой утверждала,  что  хорошо  осведомлена  во  врачебном  искусстве.   Она доказывала,  что  ей  более  прилично  посещать  больную женщину,  чем мужчине-врачу, — ведь женщина-врач может пальпировать больной  грудь  и живот,   ноги и руки;  мужчина этого сделать не сможет, так  как  женщина скорее умрет от стыда,  чем дозволит это  мужчине.  Так не лучше ли ей, Якобе,  разрешить  навещать больную,  чем допустить,  чтобы та умерла?  Якоба писала,  что  проявляла  свою  медицинскую  компетентность  даже тогда, когда мужчина был бессилен, и требовала разрешения практиковать не только мужчинам,  но и женщинам,  которые образованны  в  искусстве медицины.  Ответ  из Парижского университета был категоричен:  женщины невежественны,  они не знают латыни и теории медицины и  потому  могут легко  убить  человека; следовательно,   нельзя  допускать практику врачей без лицензии.

         Кроме врачебной практики, деятельностью с обязательным получением лицензии являлась также адвокатская  служба.   И несмотря  на  то,  что, во-первых,  женщина  не  могла  получить  юридическое  образование в университете и, во-вторых, эта деятельность еще больше,   чем врачевание,  была связана со вторжением её в  публичную сферу,  среди нотариусов и даже адвокатов в средневековых источниках есть  имена женщин.

         Наконец,  несколько  слов  об  образовании женщин из  городской бедноты и  крестьянства.  Как правило,  эти слои  были  неграмотны  совсем — если мужчина  иногда получал хоть какое-то образование  в  приходской церкви,  то  женщины  обычно  нет.   Так,  Жанна  д’Арк,  происходившая   из  зажиточной  крестьянской семьи, была неграмотной и знала от матери лишь несколько молитв и основные постулаты  христианской  веры.  Исключения  объясняются  в  основном  тем,  что  некоторые  крестьянки  попадали  в  монастырь  и  все же получали  там  образование.

3.2.         Женский труд в деревне и городах средневековой Франции

         На протяжении   всей   долгой  истории  средневековья  основные  трудовые обязанности женщины-крестьянки сохранялись практически неизменными.  Крестьянка  вместе  с мужем трудилась как на господском,  так  и  на  своем поле:  сеяла,  жала,  косила,  сушила и  транспортировала  сено, выполняла многие   другие  сельскохозяйственные работы.  Вероятно, нельзя  сказать, что  она  разделяла с мужем нелегкий  полевой  труд  в  полной мере — самые тяжелые работы возлагались на мужчин.  К  мужским занятиям относились, прежде всего, пахотные работы;  когда  мужчина  шел  за  плугом,   то  женщина,  если она  принимала  участие  в   пахоте, могла вести  тягловое животное.  Такое разделение сельскохозяйственного  труда  на  «мужские» и  «женские»  занятия  существовало   во   время  сенокоса,  в период уборки урожая.   Например,  при  сенокосе  делом  мужчин  было косить или жать,  а обязанностью женщин — сгребать   сено   или   собирать    колосья,   сметать  их в стога и  связывать   в   снопы  [14, с.: 188, 190].

         Женщины,  главным  образом  незамужние,  батрачили  —  особенно  во  времена войн, когда наиболее остро ощущался недостаток мужской рабочей силы.   Средняя   зарплата   батрачки  была  обычно ниже,  чем у мужчины.  Например,  во Франции в XIV веке женщина получала лишь  около  70 %  от суммы оплаты  труда  мужчин. Иногда, правда,   нужда  в  рабочих  руках  была   особенно велика (после чумы,  например,  женщины  не  только убирали урожай,   но  и  мостили камнем дорогу),  тогда женщины получали заработную  плату  наравне  с  мужчинами.

         Полевые работы   составляли   лишь  часть  трудовых  обязанностей   крестьянки.   Помимо этого она ухаживала за домашним скотом, работала в своем огороде,  содержала дом.  Крестьянка  не  только  стирала, готовила,  шила,  кормила   и   воспитывала   детей,  но  и  выполняла  работы,   связанные с особенностями сельской жизни,  например,   собирала дрова  для домашнего очага и поддерживала в  нем  огонь,   относила  зерно   на  мельницу   и  т.д.   [14, c.: 157].

         Жители  деревни,  за исключением зажиточных,  не покупали  одежду  в городе.  На  женские руки возлагались все стадии ее изготовления.  То, что  текстильные  ремесла  были   производством   женским,   доказывает структура   оброка,  выплачиваемого  мужчинами   и  женщинами.  Типично женскими оброками  являлись  поставки  пряжи,  кусков  полотна, рубах, а мужскими — поставки железа, дров, дранки, пиломатериалов  и   др.  [14,  с.: 189].

         Постепенное вовлечение   деревни   в  товарно-денежные  отношения   проявлялось   также   в   том,  что и  многие  продукты  деревенского  ремесла изготовлялись  не   только  для  потребления,  но и на продажу.  Женскими ремеслами в деревне, кроме изготовления  одежды,  считались производства мыла, хлеба,   сыра  и  масла.  Женщины  часто  делали   и  пиво. Однако  все  эти  производства   были  для  крестьянки  лишь  вспомогательным   занятием, основным  же  ее трудом оставалась  работа  в  поле  и  дома.

         Появление и развитие городов серьезно  изменило  общую  структуру  женского  труда.  Женщины  вовлекались  в ремесленное производство,  в котором оставили  заметный след.  Насколько же  широкой  была  сфера приложения женского  труда,   какова  была  степень   вовлечения  женщин   в   цеховое ремесло?

         Сословный статус горожанок,   будь  то  жены богатых  купцов,  королевских чиновников, мелких  торговцев,  ремесленников или  женщины,   которые самостоятельно занимались производством товаров, услуг, был одинаков: все они относились к третьему сословию.

         Однако экономическое положение,  образ жизни и  специфика  занятий  женщин  различных  слоев городского населения  различались существенно. Богатые горожанки по этим показателям приближались к аристократкам.  Их экономическая  деятельность,  как  правило,  заключалась  в управлении домашним хозяйством  и  поместьем. Основная же масса женского населения городов была вынуждена   сочетать   домашний  труд  и непосредственное производство товаров и услуг.   В  наибольшей  степени  это  справедливо   в   отношении  одиноких  женщин  (вдов и незамужних),  которых  в  средневековой  Франции  было  много  в   силу социально-демографических причин.  Если для знатных девушек и  богатых  горожанок  в  ситуации  нехватки   женихов   альтернативой несостоявшемуся замужеству был монастырь,  то бедным горожанкам  приходилось работать.  Нужда  заставляла  и  замужних  женщин искать  дополнительный  доход к заработку супруга.  Причем их трудовая активность часто поддерживалась и даже инициировалась  мужьями.  Иногда, правда, женщины шли работать не из-за недостатка средств [6, c.: 255]. 

         Женщины занимались   ремеслом   в   различных   регионах  Англии, Германии,  Испании,  Италии, но самая большая степень участия женщин в городской экономике приходилась на Францию. По Парижской налоговой переписи 1292 года среди всех облагавшихся  налогом доля  женщин  составляла  15,4%  (включая  ремесленниц  и вдов чиновников и купцов); по переписи 1313 года — 11,6 % [38, c.: 56].

         В числе официально дозволенных  для женщин ремесел по  королевскому декрету  1364 года были различные стадии производства шерсти,  шелка и льна (традиционные  женские  занятия  начиная  с  раннего средневековья),  пивоварение,  выпечка хлеба,  некоторые торговые виды деятельности,  проституция. В действительности же сфера женского труда   была  значительно  шире.  В  той же переписи 1292 года упоминались 172 профессии,  которыми владели женщины (мужских профессий  было,  для сравнения,  325).  В 1313 году эти цифры составляли соответственно 130 и 276 [38, c.: 545].

         О  структуре  женской  трудовой  занятости  позволяют  судить такие  цифры:  197 женщин работали в качестве  прислуги,  50  занимались  торговлей вразнос, 46 были портными,  38 — прачками,  20 занимались работами по шелку, 13 были цирюльницами,  12 — нянями.  Данные переписи 1313 года показывают похожую  картину [38, c.: 56].  Перечислим  еще несколько наиболее распространенных среди   женщин   средневекового   города   занятий: изготовление свечей, обуви,  одежды, галантерейных   (например,  шляпок,  перчаток) и скорняжных товаров, скобяных изделий (иголок,   булавок,   ножниц  и ножей),  продуктов питания.  Они держали постоялые  дворы,  таверны,   были   ювелирами,   менялами,   уличными торговцами,  мойщиками,  привратниками, банщиками, акушерками, врачами, мельниками,  иллюстраторами книг, переплетчиками и  позолотчиками, жонглерами,  музыкантами  и акробатами.  Сохранились упоминания даже о женщинах-кузнецах  и  каменщиках. Но все же это было, скорее, исключение из правил.

         В  средневековом  обществе,  как  известно,  каждый  человек жестко контролировался соответствующей  корпорацией.  Сфера  труда  не была   исключением.   Одной   из  основных  средневековых  корпораций, регламентировавших эту сторону жизни, был цех.   Цехи  бурно  развиваются  в  средневековой   Европе с  XIII  века. Существовали цехи, в которых трудились и мужчины,  и женщины; цехи, в которых  работали  преимущественно женщины;  и цехи, куда доступ им был закрыт.  Согласно Парижской налоговой переписи  1292  года, 6 цехов из 120 во французской столице конца XIII века были чисто женскими;  к  их  числу относились прежде  всего  цехи  с  традиционными  женскими    ремеслами — например,   прядение  и   шелкопрядение,   златоткачество,  производство  изящных  сумок,  накидок   для   головы .

         Организация таких гильдий не  отличалась  от  устройства  мужских   цехов.  Приведем  в  пример  статут  цеха  шелкопрядения  и  шелкоткачества (Париж,  XIII век),  в  котором  устанавливались  обычные для всей  цеховой  организации  ремесла  нормы:  1) мастером  цеха  женщина может стать только в том случае,  если она уже  практикует один  год  и  один  день  после окончания  своего ученичества;  2) женщина-мастер не может брать более двух  учеников  одновременно,  и   лишь   один  из  них  может  быть  ее родственником;  3) ни  женщина-мастер,  ни простая работница не может работать ночью и  в  праздники;  4) женщина-мастер  должна   тщательно  следить за качеством продукции; если же оно не отвечает стандартам, то продукцию следует сжечь.

         Женщина могла  стать  и  членом такого ремесленного цеха, который не являлся  специфически  женским.  Подобных,  «смешанных»,  цехов   было большинство.  Во   французской   столице   конца  XIII  века  женщины допускались  в 80 из 120 цехов. Примером таких  цехов  являлись ткацкие.

         Уставы смешанных цехов  обращаются к представителям  обоих  полов.  Так, устав  цеха  банщиков  призывает  держателей  бань — и мужчин,  и женщин — соблюдать определенные правила и не зазывать в бани до вечера, не пускать в бани прокаженных,  проституток и т.д. 

         Для  женщины  существовало  несколько  путей  в полноправные члены  цеха.  Во-первых,  это несколько лет ученичества.  В Парижском статуте 1407 года  устанавливалось, что отец обязан снабдить деньгами свою дочь:  если  он   богат  и  знатен,  то  для  того, чтобы выдать   ее   замуж   или  отдать  в   монастырь;  если  это  простой  горожанин — чтобы  выдать  замуж  или отдать в обучение ремеслу.  Во-вторых,  это замужество. Вышедшая замуж за  ремесленника  девушка  обычно  обучалась  ремеслу   и  помогала  мужу  вместе с детьми. Некоторые  цеховые  предписания  не  только допускали, но даже требовали этого.  Впрочем, чаще женщина помогала мужу,  не будучи членом  цеха.  Стать  таковым она  могла,  лишь овдовев.  В   этом  случае  вдова  наследовала привилегии мастера,  в  том  числе и  право   обучать  учеников.   Когда  же она выходила замуж вторично, то сохраняла свое положение  в  цехе  только в том случае,  если ее новый муж  был членом этого же цеха.

         В целом,  работа  женщины в рамках цехового ремесла была  правилом во всей Франции.  В Тулузе, например, в XIII  веке  женщины были активны в 5 цехах. 

         Процесс ограничения  доступа женщины в цехи начался в XIV веке,  и усилился в следующем столетии, причем это была общеевропейская   тенденция.  Запреты  касались,  прежде всего, наиболее престижной и высокооплачиваемой работы.  В Париже к 1450 году пять  женских  гильдий   были  реорганизованы  и  превращены  в  преимущественно  мужские корпорации.  И если  по  переписи  1313 года  женщины составляли  7,7 % от всех  глав домохозяйств с занятиями,  облагавшимися  налогами,  то в XV веке их число сократилось до 2,8 %. 

         Медицина — еще одна сфера профессиональной  деятельности  женщин, на которой нельзя не остановиться особо. Медицинские знания включались в образование знатной женщины: ее обычно учили лечить    те  травмы,  с   которыми  муж мог прийти с войны  или  охоты  (например,  она умела обработать и перевязать рану,  наложить  шину на сломанную кость).

         До XII  века  центрами  врачевания  были  монастыри,  поэтому   все монахини  также обладали необходимыми для оказания помощи медицинскими навыками.       В деревне уходом за больными и врачеванием  занимались   знахарки, «мудрые  женщины»,  в  мастерстве  которых  соединились древнее знание лекарственных трав и растений, практический опыт и элементы магии. 

         С ростом  городов  и  университетов  центр врачевания и ухода за больными перемещается из монастыря в город,  и медицина становится  по преимуществу  светским  занятием.   Стать  врачом  женщине  было  очень трудно,   поскольку  она не могла  учиться  в  университете  и  получить диплом,  дававший  право  на  частную практику.  Однако случаи,  когда городские власти все же давали женщинам лицензии,  были не столь уж   редкими.   Первыми   упоминаемыми   женщинами-врачами   были   Гельвидия (свидетельство от 1136 года)  и  Лауретта. Всего сохранились  свидетельства  о  121  женщине-медике  во Франции,  среди них были врачи, няни, акушерки.

         Женщины-лекари чаще учились своему ремеслу на практике,  работая с отцом или мужем.  В этот период врачевание  рассматривалось как ремесло — подобно всякому другому,  организованному в цеха.  Некоторые из таких женщин знали латынь и расширяли  свои  познания  за  счет  медицинских трактатов.

         О  том,  что  женщинам принадлежала заметная роль  в средневековой медицине,  свидетельствует  и то,  что факультет медицины Парижского университета неоднократно обвинял женщин в  незаконном  врачевании.   В 1271 году он  настоял на обязательном лицензировании деятельности врачей и проверке их знаний  на  экзаменах.   Однако врачи с лицензиями  не  могли  справиться  с  работой и удовлетворить спрос на соответствующие услуги ,  и парижские городские  власти  продолжали выдавать   лицензии   женщинам.   Поскольку  официально  женщине  было запрещено заниматься медициной, то каждая обосновывала право врачевать своим реальным умением,  а не дипломом и правами.  После 1200 года во Франции из 7647 известных практиковавших врачей  женщин насчитывалось 121 (1,6 %);  треть из них были акушерки и няни,  занимавшиеся уходом за больными. Последнее объясняется тем, что дипломированные доктора-мужчины лишь  исследовали  пациента  и  назначали ему лечение;  уход же за  больным,  а  также,  во  избежание всевозможных  скандалов,  родовспоможение  они  предоставляли  другим — женщинам-врачам,  акушеркам и цирюльницам. 

        Так, по налоговой переписи 1292  г.  в Париже насчитывалось 2 женщины-цирюльницы,  2 повитухи,  5 женщин,  которые  занимались  одновременно врачебной практикой и уходом за больными. Стать акушеркой можно было, лишь выдержав соответствующий  экзамен,   проводившийся назначенным  городскими  властями врачом. Акушерок даже освобождали от налогов и назначали пенсию в знак особого уважения к их профессии.  Возможно, некоторые из  акушерок  были  знакомы  с трудами по гинекологии,  поскольку  эти  работы  были  написаны, как правило,  не на  латыни,  а   на   родном   языке  и  адресованы  не докторам,  а  занимавшимся этой практикой грамотным женщинам. Таким образом,  сфера  ухода  за больными и акушерская помощь  были практически сферой женского труда.

         Торговля телом  являлась  для женщин одним из дозволенных и широко  распространенных занятий.  Даже города с населением в 500—1000 жителей имели свои публичные дома [9, c.: 471].  В городах  побольше  этим промыслом  занимались многие.  Например,  в XV веке в Дижоне,  столице графства Бургундия  с  населением  около  10 000 человек,  имелось   более сотни проституток, большая часть из которых работала в публичных домах и в  общественных банях.

         Отношение к  проституции  в  средние века не было однозначным.  С одной стороны,  она,  разумеется, осуждалась  в христианстве как тяжкий грех.   Более  того,  в  силу  специфики  средневекового  отношения  к сексуальной сфере,  к женской природе вообще  негодование, традиционно направляемое обществом против  жриц  любви,  распространялось на многих других женщин. 

         Первоначально проституция была локализована при  дворах,  усадьбах аристократов,  а  с  XIII  века  оформляется,  как и прочие ремесла — по цеховому образцу.  Она регулировалась уставами  и  статутами. Нередко жрицы  любви имели своих покровителей-святых. Такие цеха существовали в виде института публичных домов уже  в  XII  веке  во Франции.  Замаскированными  борделями  были  бани,  а   зачастую  и   цирюльни.  Продолжала   существовать  и  так  называемая  «вольная»,  внецеховая  проституция,  которая  подвергалась  постоянным  гонениям  со  стороны  властей.

         В городах ремесло проституток существовало под строгим  контролем и  надзором со стороны администрации.  Бордели являлись собственностью города  или  князя,   которые сдавали их в аренду и  часто предоставляли своим  публичным  домам привилегии.   Частные бордели были исключением, они становились  объектом преследования со стороны властей. 

         Такая регуляция  имела несколько причин.  Во-первых,  проституция приносила  постоянный  доход  городской  казне.   Например,   парижские проститутки  в  конце  XIV  века   облагались  налогом  в  58 су в год, маркитантки,  следующие за армией, — 28 су в неделю; заработок служанки, для сравнения, в это время составлял 30 су в год [9, c.: 198]. Доход от домов терпимости,  сданных   городом  в  аренду,  поступал  не только  в  городскую,  но  и  в  княжескую казну или в церковную кассу.

         Во-вторых,  власть  не  могла  не  держать это ремесло под жестким контролем,  поскольку  проституция  часто   шла   рука   об   руку   с преступностью.  Городской совет часто проводил проверки в борделях. За нарушение норм цехового  устава  (например,  если  в  бордель  привели женатого  мужчину)  хозяйку  публичного  дома  или  саму  проститутку наказывали денежным  штрафом,  кнутом,  клеймением,  отрезанием  носа, выставлением  у  позорного  столба. Чтобы  этот контроль был эффективным,  городской совет предписывал «жрицам  любви» жить  компактно,  в одном месте,   часто  под  стенами города.  Во  многих  городах (Страсбург,  Париж) существовали  целые  «веселые» улицы и кварталы. Власти обязывали проституток носить особый знак, чтобы отличить их от  лиц  других  профессий  (что  вызывало постоянные протесты со стороны публичных женщин). В Авиньоне XIV века, например,  это была красная тесьма или лента на плече [9, c.: 210] .

         Права и   обязанности   проституток  регулировались  специальными  статутами.  Среди обязанностей  была  своевременная  и  точная  уплата   налогов в городскую казну и всех выплат владельцу заведения. Публичным женщинам  запрещалось иметь любовника,  принуждать клиентов,  приводить их  в  свои спальни во время церковной службы или заседаний парламента. Вместе с тем статуты отразили и  заботу  средневекового общества о падших женщинах:  об их здоровье, о покое в доме,  отдыхе, честном вознаграждении, о возможности возврата к праведной жизни  после  уплаты  хозяину   соответствующих выплат. Правила включали  санитарные  предосторожности. Даже церковь,  осуждая проституток  за   грех,    постоянно    провозглашала,   что   нельзя препятствовать им посещать службу по воскресеньям  или  по  праздникам.  Во  многих  дидактических  произведениях  церковных авторов утверждалось,  что  проститутки  имеют  право  сохранить   свои  деньги,  нажитые  неправедным  трудом.

         Прием в публичный дом регулировался статутами,  обращенными к его содержателю  или  содержательнице.  Так, запрещалось  брать замужних, больных,  беременных,  несовершеннолетних, а также одиноких женщин без  их желания. Предпочтение  следовало   отдавать   иногородним и одиноким девушкам.

         Основная причина   обращения   к   такому   виду   ремесла   была традиционной — бедность.  Не случайно,  среди проституток  преобладали cлужанки  и  бедные вдовы,  оставшиеся с маленькими детьми.  В поисках дополнительного источника существования  проституцией  занимались  и замужние женщины.  Нередко женщин подталкивало к проституции и мужское насилие. В редких случаях в бордель отдавали своих дочерей   и  жен за долги [9, c.: 212].

         Жизненный путь публичных женщин был разным.  Одни после  тридцати лет  выходили  замуж с приданым,  заработанным своим ремеслом.  Другие продолжали  дело, нередко становясь хозяйками   борделей.   Третьи осуждались  за  различные  преступления — в  условиях  определенных ограничений проституток  в правах их было легче обвинить  в  воровстве,  убийстве,  колдовстве,  при том  что  сами они не имели права обвинять других  в  совершении  преступления.    Лишенные  защиты  закона,  они чаще других становились жертвами  насильников  и  убийц.

         Еще одна  социально  незащищенная   и очень многочисленная группа — это домашняя  прислуга.  Служанками   работали,  как правило,  горожанки  из  беднейших слоев и выходцы из деревни,  которые предпочитали такую работу наемному  труду в сельской местности. Оплата труда прислуги была ниже,  чем  работающего  горожанина (настолько ниже, что служанки   даже   освобождались   от   налогов),   но   выше,   чем  сельскохозяйственного  рабочего.    Деревенская  девушка   могла   за    несколько  лет работы служанкой скопить себе на приданое и выйти затем замуж.  Например,  в 1350 году во Франции максимальные заработки служанок в доме  были  30  су  в  год,  тех,  кто  ухаживал за животными, — 50 су, кормилицы — 50 су,  и если она держала дитя у себя — 100  су . Многие  юные  девушки могли наниматься  в служанки даже не за денежное вознаграждение,  а под гарантию  господина  выдать  их  замуж после определенного срока работы.  Нередко девочки начинали работать в  господском доме уже с 8-9 лет [38, c.: 78].

         Избыток дешевой  прислуги  на рынке  труда объясняет тот факт,  что  служанок  могли  содержать  в  домах  все  слои  городского  населения:  и представители  городской  верхушки,  у которых счет прислуге  велся на десятки, и небогатые подмастерья.

          Статус служанки в доме был низок. Она оказывалась практически беззащитной перед лицом хозяев — ее могли необоснованно обвинить в воровстве,  она часто  становилась   объектом   сексуальных   домогательств   хозяина. 

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

          Проведенное в дипломной работе исследование позволяет сделать вывод о том, что в средние века именно Франция явилась своеобразным полигоном, на котором «отрабатывались» новые стереотипы сознания и поведения европейцев. Стереотипы, прямо или косвенно, закреплявшие за женщиной восприятие её не как пассивного и зависимого, а как активного и свободного действующего лица исторической жизни.

         Франция «темных веков» оставила исследователям очень мало источников, по которым можно было бы представить картину гендерных отношений этого времени. Впрочем, это относится к средневековью в целом. Это породило, по справедливому замечанию А.Л. Ястребицкой, множество аберраций традиционной историографии в подходе к женщине. Средневековье представляли как эпоху абсолютного враждебного отношения к ней, господства религиозного догматизма и мракобесия.

            И вместе с тем в каждом из этих историографических мифов кроется доля истины. Достаточно вспомнить, что на протяжении длительного времени французская женщина предстает в источниках «безголосой» или говорящей «мужским» голосом, пока он не «прорежется» в письмах Элоизы, произведениях К. Пизанской или М. Наваррской. 

          Рассмотрев в первой главе дипломной работы вопросы, касающиеся представлений Библии и средневековых авторов о природе женщины, а так же куртуазной традиции и роли самой женщины в ней, я пришла к выводу о том, что рубеж XII-XIII веков – время, с которого принято вести отчет начала трансформации отношения к женщине (зарождение в среде французской аристократической элиты куртуазного отношения к даме).  Это процесс, который может быть условно назван как начало обретения женщиной некоей автономии и дееспособности в самом широком смысле слова.

          Куртуазная любовь носила социально-знаковый характер, символизировала престиж мужчины в рыцарском сообществе. Впоследствии неписанный кодекс чести закрепит в качестве постулата – рыцарь не рыцарь, если он не имеет дамы сердца. Средневековый «ренессанс», воплотившийся в изящных формах рыцарской поэзии и рыцарского романа, создавший культ Прекрасной дамы, уже в середине XIII века сменяется ревизией возвышающего женщину и любовь идеала. Этот процесс особенно явственно проявился в популярности знаменитого «Романа о Розе». Он утвердил наработанные в среде элиты понятия «высокой» любви, на которые способны мужчина и женщина, противопоставив им, по словам Й. Хейзинги, более древние и не менее витальные формы примитивной эротики, эстетизировав грубую чувственность [50, с.: 221] .

        К XII веку во Франции сложился обычай майората, согласно которому наследственный надел феод доставался одному, преимущественно старшему сыну. Остальные благородные члены семьи мужского пола обречены были остаться неженатыми. Конечно, они не были ущемленными в половой сфере. Простолюдинки, будь то служанки, девушки окрестных деревень или проститутки, были готовы одарить молодого благородного рыцаря своим вниманием. Но, само собой разумеется, что успех у них не поднимал престиж рыцаря в глазах общества. Иное дело знатная дама. Достоин зависти и восхищения был тот, кто сумел добиться внимания дамы. Ею нередко становилась жена брата или сеньора. Чаще всего именно эти женщины были для молодых юношей объектом мечтаний, поскольку их школой нередко был двор сеньора их отца или дяди по материнской линии. То есть оформление собственно феодальных, вассально-ленных иерархических отношений во французском королевстве, закрепление их социально-знакового характера не могло не отразиться на гендерных приоритетах рыцаря.

          Рассмотренный с историко-психологической точки зрения сам процесс куртуазной любви проливает свет на тот механизм развития пространства любовных взаимоотношений, который был связан с культом прекрасной дамы. Совершенно очевидно, что все участники данной культурной игры каждый на свой лад были заинтересованы в ней. Добиваясь внимания дамы, рыцарь имел шанс получить не только знаки признания со стороны благородной, а возможно и красивой женщины, но и самоутвердиться в глазах общества. Даме ухаживания пусть небогатого, но молодого и благородного рыцаря приносили свои дивиденды. Удовлетворялось ее женское самолюбие (не следует забывать, что нередко муж был старше ее, а сам брак заключался не по велению сердец, а для укрепления линьяжа), равно как и статусные амбиции. Муж должен был ценить внимание к собственной супруге – столь притягательная для других благородных мужей особа принадлежала именно ему, этим повышалась его самооценка, равно как и оценка его окружающими.

         Если одним из основных мотивов общим для всех участников куртуазной игры был мотив самоутверждения, то общим  культурно-психологическим «результатом» игры было приращение цивилизованности в области гендерных отношений.

         Изменения претерпевало поведение и сознание не только рыцаря, но и самой дамы. Социальные, религиозные правила поведения супруги были таковы, что нарушение табу, утрата самоконтроля, выход за рамки ритуала игры, позволявшей разжигать в мужчине желание, но никак не удовлетворять его, ставили чувствам дамы определенный ограничитель. Сколь бы ни был привлекательнее и желаннее молодой и благородный воздыхатель, опасность лишиться очень многих вещных и символических благ, не говоря уже о жизни, учила даму сдерживать себя. Итогом новой практики взаимоотношений также явилось приращение самоуважения и новой  гаммы чувств.

Культ прекрасной дамы породил и понятие «высокой» любви, сыгравшей немалую роль в оцивилизовывании гендерных отношений. «Низкой» любви было противопоставлено рафинированное чувство. В означенное время сознание не могло не разводить эти два явления. Романтический идеал, равно как и новые формы куртуазных отношений были противопоставлены повседневному привычному опыту, в котором естественная сексуальность, репрессируемая христианской этикой и престижем новых ценностей, продолжала занимать чрезвычайно большое место в реалиях жизни [38, c.: 11].

         Французские фаблио этого времени насыщены мотивами сексуальной свободы, как мужской, так и женской. Обращает на себя внимание то, что женская сексуальная свобода предстает в фаблио как явление естественное.                    Фиксируя женскую сексуальную свободу, эти источники «проговариваются» о том, как бюргер учился сдерживать свои эмоции, сталкиваясь с проявлениями этой свободы самым удручающе- комичным образом в соотнесении с тем фактом, что женщина во французской бюргерской среде рано обрела имущественную дееспособность. Нередко именно имущественный статус женщины служил хорошим щитом для ее сексуальности, что имело одним из культурных последствий и оцивилизовывание мужского поведения. Бюргер учился наказывать наставившую ему рога жену не кулаком, но разумом. Совершенно очевидно, обретение женщинами из французской бюргерской среды некоей свободы в сфере любовных чувств и отношений было тесным образом переплетено с ее свободой в отношении собственности.

         Вопросы о социальных, экономических, юридических правах средневековой женщины освещены во второй главе дипломной работы. Из чего можно сделать вывод, что низкий  правовой  статус женщины,  прежде всего замужней,  вел к  вытеснению  ее  в  область только частной жизни,  хотя действительные  возможности  женщины  реализовать себя  в публичной сфере, особенно в экономической деятельности,  были  существенно  шире  возможностей,  предусмотренных   законом.

         Статус женщины в обществе, как и статус мужчины,  определялся рождением. Наиболее  показательным  для  оценки  статуса женщины в раннее средневековье  являлся порядок наследования. В Салической правде фиксировался переход   земельного владения   лишь  по  мужской линии. Движимое имущество  могло наследоваться и женщинами, но за мужчинами оставалось преимущество.

         С развитием  феодальных отношений наблюдается постепенное ухудшение статуса   женщины. Она все больше вытесняектся из публичной сферы в приватную, а в общественной жизни все явственнее доминируют мужчины. Одна из причин тому --  возрождение  римского  права,  одним  из   важных принципов  которого  была практически неограниченная власть в семье ее главы, что и  привело к ещё большему укреплению  приоритета наследования по мужской линии. Параллельно усиливается  контроль  за земельными ресурсами, чтобы  собственность  оставалась внутри семьи, а не уходила вместе с приданым. Сама бенефициальная  система  предполагала    владение землей  при условии выполнения феодальных служб. А так как  женщина  не несла ответственности за  все сопряженные с землевладением обязанности,  не имела   права  поступать   на  военную  службу, то и владеть землёй наравне с мужчиной не имела права. И, наконец, перемещение центров образования из монастырей  в  университеты,  куда доступ женщине был закрыт, а следовательно,  существенно ограничивались возможности для  ее интеллектуального роста, так же способствовало вытеснению  женщин  в  приватную  сферу. Общая  тенденция    ухудшения    статуса    женщины   в   высокое средневековье,  несмотря на  активность  женщин в  экономической сфере, сохраняется и усиливается к концу этого периода. Накладывается  все   больше запретов на работу женщин  и  существенно ограничиваются  их имущественные права.

         В период высокого средневековья развивалось параллельно несколько   систем права даже в пределах одного региона.  Следует отметить, что и  отношение  к женщине  в разных законодательствах не было однозначным. Так, в светском законодательстве  встречаем серьезные  ограничения дееспособности  женщин и в социальной (они исключались из процесса управления государством на всех уровнях), и  в экономической сферах.  Труд  экономически активных  женщин  в  ремесленной или торговой сферах часто одобрялся и поддерживался их мужьями. Но  горожанки,  занимавшие немаловажное  место в экономической жизни средневекового города, обладавшие рядом важных экономических  привилегий,  были  лишены  права избирать и быть избранными  в  органы  городского  самоуправления. То же можно наблюдать  в отношении аристократок  и  крестьянок.

         Женщины не имели права заниматься какой-либо деятельностью, требующей квалификации (исполнять  обязанности  священника, быть врачом, адвокатом, судьей и т.д.). И хотя эти   правила    нарушались (известны  случаи   профессиональной деятельности горожанок в качестве врачей, адвокатов, судей,  нотариусов), общая картина в правовой сфере не меняется. Для большинства женщин из знат­ного сословия единственной и наиболее плодотворной сфе­рой деятельности была всё же семья.

          Брак являлся экономическим,  а иногда   и   политическим   альянсом.   Он  мог  существенно  изменить  имущественный и социальный статус всей семьи. Интересы замужней женщины представлял  ее муж. Так же он платил за супругу все налоговые платежи, отвечал за её долги и недостойное поведение. Таким образом,  не  имея  прав  мужчины,  женщина  не  имела и его обязанностей  в  публичной  сфере. 

         Полностью зависевшая от мужа, женщина представлялась как часть его личного имущества, от которого  требовали соблюдения опреде­ленных правил поведения. Существовали законодательные меры, которые должны были пресечь возможные последствия "недостойного поведе­ния" супруги. Но если женские измены осуждались и преследовались, то сексуальная свобода мужчин считалась вполне приемлемой. Всё это свидетельствует  о собственническом отношении к женщине.

         Но нельзя сказать, что женщина была совсем бесправна. У неё была определенная свобода действий в распо­ряжении домашним хозяйством. И если  муж плохо  выполнял  обязанности  по  управлению землей,  то супруга имела право самостоятельно подать иск в суд и отстаивать  свои  интересы. За супругой феодального владельца закреп­лялся ряд ключевых хозяйственных и социокультурных фун­кций. А  во  время  отсутствия  мужа  управление имением обычно полностью  ложилось  на  ее  плечи, вплоть до его обороны при нападении вражеских войск.

Вдовы и   незамужние   женщины   обладали   значительно  большей самостоятельностью.  Они сами платили налоги и отвечали  за феодальные  службы своего  поместья  или  надела, могли  предъявлять иски  в суд, заключать контракты, завещать  или  занимать деньги. Наконец, могли выйти замуж снова. Кроме того,  вдовы  находились  под особым  покровительством  церкви.

         Таким образом, класс земельных  собственников и держателей включал в себя  немало женщин, которые получили землю в наследство, в качестве брачного дара, как приданое или как «вдовью долю». Но, несмотря на это, женская судьба очень легко становилась жертвой политических или земельных интересов.

          Что касается вопроса о  юридическом  статусе  женщины, о её  возможностях  защищать  свои   права  самостоятельно в суде,  то по  средневековому  праву  женщина  не  могла  быть  присяжной   и  выступать    свидетелем,   даже   если   затрагивались   ее   непосредственные интересы. Женщина могла лишь прибегнуть к помощи мужчины-советчика. Но суды   часто  не  следовали этим предписаниям. Фактически для  женщины  не  исключалась возможность   быть  присяжной.   Это  могло произойти и в  светском, и в духовном суде, когда под судом  находилась  женщина. Свидетельство  женщины признавалось при наличии других свидетелей.  Женщины  обычно  давали  показания   в  случае  насилия  —  и как жертвы, и как  свидетели.

         Наказание за  насилие  против  женщины предусматривалось суровое.

Но в средневековой "иерар­хии" грехов надругатель­ство над женщиной считалось меньшим проступком, по сравнению, например, с кражей со­бственности, что не говорило в пользу социального возвышения женщины в данный период.

         Но если способы казни чаще всего  для  мужчин  и  женщин  были  одинаковы,  то условия  содержания последних  в  тюрьме  были  все  же  мягче. С XIV века во Франции действовала специальная тюрьма для  женщин, а осужденным на казнь беременным женщинам  полагалась  отсрочка приговора.

          В третьей, заключительной главе дипломной работы освещены вопросы, касающиеся женского образования и женского труда. Из чего можно сделать вывод, что конечно же женщины, самостоятельно вершившие дела в средневековом французском городе, явление не столь уж распространенное. И, тем не менее, не столь уж и редкое. Можно с уверенностью  заключить, что сфера приложения женского труда была  весьма широка. Средневековые женщины работали рука об руку с мужчинами в большинстве производств.

         Вместе с тем, безусловно,  существовали  серьезные ограничения на труд женщин, их образование.  Степень вовлечения их в процесс производства, образования  различалась в зависимости от периода  и  региона. Так, можно отметить,  что в раннее средневековье, когда центрами  образования  были  монастыри,  уровень образования мужчины и женщины различался ненамного.  С развитием городской культуры,  университетов,  монополизировавших  светское знание,  женщины потеряли реальную возможность получить равное с мужчинами образование. А следовательно, ограничивается и возможность проявить себя в трудовой сфере.

   Социальный ландшафт Франции, ее этнокультурный генотип создали благоприятные условия для динамичного культурного развития, изменения гендерного сознания и стиля жизни. Нарабатываемые прежде всего в среде элиты новые гендерные практики и установки сознания насквозь пронизаны той специфической природой властных отношений, отношений собственности. Именно они  уже в средневековую эпоху задали но направление процессу индивидуализации французского общества, эмансипации его членов, которое выявляет разные сферы его жизни, в том числе и область отношения к женщине.

ЛИТЕРАТУРА

1.     Аверинцев С.С. Бахтин. Смех, христианская культура // М.М. Бахтин как философ. -- М., 1992.

2.     Арнаутова Ю.Е. Женщина в «культуре мужчин»: брак, любовь, телесная красота глазами ариографов Х века // Адам и Ева, №1. -- М., 2000.

3.     Бессмертный Ю.Л. К изучению матримониального поведения во Франции XII --XIII вв. // Одиссей. -- М., 1989.

4.     Бессмертный Ю.Л. Мир глазами знатной женщины IX в. // Художественный язык средневековья. -- М., 1982.

5.     Бессмертный Ю.Л. Жизнь и смерть в Средние века. Очерки демографической истории Франции. -- М., 1991.

6.     Бессмертный Ю.Л. Брак,  семья и любовь // Средневековая  Европа  глазами современников и историков: Книга для чтения. Вып.3. Средневековый человек и его мир. -- М., 1994.

7.     Бессмертный Ю.Л. Новая демографическая история // Одиссей. Человек в истории. 1994. – М., 1994.

8.     Бессмертный Ю.Л.  Брак,  семья  и  любовь в средневековой Франции  // Пятнадцать радостей брака. -- М., 1991.

9.     Блох И. История проституции. СПб., 1994.

10. Бовуар Симона де. Второй пол. – М., 1997.

11. Буланакова М.А. Ментальные стереотипы и образ знатной женщины в период утверждения церковного брака в средневековой Франции // Женщины в истории: возможность быть увиденными. Вып.1 / под ред. И.Р. Чикаловой. – Мн., 2001.

12. Бюхер К. Женский вопрос в средние века. -- Одесса, 1896.

13. Веселовский А.Н. Женщины и старинные теории любви. --  М., 1990.

14. Гатдрахманов П.Ш. Средневековые крестьяне и их семьи: Демографическое  исследование французской деревни в XII—XV веках. -- М., 1996.

15. Говар К. Прослывшие ведьмами: Четыре женщины, осуждённые прево Парижа в 1390-1391 годы // Казус. Индивидуальное и уникальное в истории. 2000. -- М., 2000.

16. Гуревич А.Я.  Категории средневековой культуры. – М., 1984.

17. Гуревич А.Я.  Культура  и  общество средневековой Европы глазами  современников. -- М., 1989.

18. Дюби Ж. Почтенная матрона и плохо выданная замуж. Восприятие замужества в северной Франции около 1100 года // Одиссей. Человек в истории. 1996. -- М., 1996.

19. Дюби Ж. Куртуазная любовь и перемены в положении женщин во Франции XII века // Одиссей. Человек в истории. 1990. -- М., 1990.

20. Ешевский С.В. Женщина  в  средние  века  в  Западной  Европе //  Ешевский С.В. Соч. -- М., 1870. -- Т.3.

21. Женщины – легенды / сост., науч. ред. В.А. Федосик. -- Мн., 1993.

22. Женщины - учительницы / пер. Т.Б. Рябовой // Традиции образования и воспитания в Европе XI—XVII веков. -- Иваново, 1995.

23. Жизнеописания трубадуров  / Под ред. М.Б. Мейлаха. -- М., 1993.

24. История мира. Средние века. – М., 2000.

25. Кристина Пизанская. Книга о граде женском // Пятнадцать радостей брака. -- М., 1991.

26. Крылов П.В. “Mulier illiterata”: Об уровне культуры средневековой женщины из народа // Адам и Ева. №2.  – М., 2001.

27. Ле Гофф Ж. С небес на землю (перемены в системе ценностных ориентаций на христианском Западе XII--XIII веков) // Одиссей. Человек в истории. 1991. -- М.,1991.

28. Ле Гофф Ж. Цивилизация средневекового Запада. -- Сретенск, 2000.

29. Малинин Ю.П.  Рыцарская  этика  в  позднесредневековой  Франции (XIV—XV вв.) // Средние века. Вып. 55. --  М., 1992.

30. Михайлов А.Д. Пятнадцать радостей брака. Примечания // Пятнадцать радостей брака и другие сочинения авторов XIV-XV веков. -- М., 1991.

31. Михайлов А.Д. Старофранцузская городская повесть «фаблио» и вопросы специфики средневековой пародии и сатиры. -- М., 1986.

32. Опитц К.Ж. Женщина в зеркале позднесредневековой агиографии // Женщина. Брак. Семья. -- М., 1993.

33. Оссовска М. Рыцарь  и  буржуа:  Исследования  по истории морали. --   М., 1987.

34. Перну Режин. Алинора Аквитанская. -- СПб., 2001.

35. Репина Л.П. Женщина в средневековом городе // Город в средневековой цивилизации. Т.1. Феномен средневекового урбанизма. -- М., 1999.

36. Репина Л.П. Женщина и мужчина в истории. – М., 2003.

37. Рябова Т.Б. Женское образование в средневековой Европе // Женщины в отечественной науке и образовании. -- Иваново, 1999.

38. Рябова Т.Б. Женщина в истории западноевропейского средневековья. -- Иваново, 1999.

39. Рябова Т.Б., Рябов О.В.  Женщина и трансгрессия в средневековой  культурной традиции // Женщина и культура. Вып. 14. -- М., 1988.

40. Сед Жерар де. Тайна катаров. -- М., 1998.

41. Смирнова Е.Д., Рогач С.А. Общественно-правовой и семейно-бытовой статус знатной женщины во Франции XI -- XIV вв. -- Мн., 1996.

42. Сперанский Н. История инквизиции. Средневековые процессы о ведьмах. – М., 2002.

43. Средневековое городское право:  Сб. текстов / под  ред. С.М. Сташа. -- Саратов, 1989.

44. Сурта Е.Н. Женщины в свете средневековой инквизиции: к вопросу об истоках “ведовских процессов” // Женщина. Образование. Демократия. Материалы 2-ой международной междисциплинарной конференции. Минск, 3-4 декабря 1999г.  -- Мн.,  2000.

45. Тьерри О. Рассказы из времен Меровингов // Тьерри О. Избранные сочинения. -- М., 1937.

46. Успенская В.И. Теоретическая реабилитация женщин в произведениях Кристины Пизинской. – Тверь, 2003.

47. Фаблио. Старофранцузские новеллы. -- М., 1971.

48. Фридман Р.А. Любовная лирика  трубадуров и ее истолкование // Учен. зап. Рязан. гос.  пед. ин-та. --  М., 1965. -- Т. 34.

49. Фромм Э. Искусство любить // Фромм Э. Душа человека. -- М., 1992.

50. Хейзинга Й. Осень средневековья: Исследования форм жизненного  уклада  и  форм  мышления в XIV и XV веках во  Франции  и  Нидерландах. -- М., 1988.

51. Человек в мире чувств. Очерки по истории частной жизни в Европе, некоторых странах Азии до начала Нового времени / под ред. Ю.Л. Бессмертного.  -- М., 2000.

52. Человек в кругу семьи. Очерки по истории частной жизни в Европе до начала Нового времени / Под ред. Ю.Л. Бессмертного. -- М., 1988.

53. Шишмарев В.Ф. К истории любовных теорий романского средневековья  // Шишмарев В.Ф. Французская литература. -- М., 1965.

54. Шишмарев В.Ф. Несколько замечаний к вопросу о средневековой лирике // Шишмарев В.Ф. Французская литература:  Избранные статьи. --  М., 1965.

55. Шпренгер Я., Крамер Г.  Молот ведьм. --  М., 1992.

56. Эрих - Хефели В. К вопросу о становлении концепции женственности в буржуазном обществе XVIII века: психоисторическая значимость героини Ж.-Ж. Руссо Софи. // Пол. Гендер. Культура. Немецкие и русские исследования. -- М., 1999.

57. Ястребицкая А.Л. Женщина и общество // Средневековая Европа глазами современников и историков. -- М., 1999.

58. Ястребицкая А.Л. Проблема взаимоотношения полов как диалогических структур средневекового общества в свете современного историографического процесса // Средние века. 1994. Вып.57. – М., 1994.

59. McDowall David. All illustrated history of Britain. -- L., 2004.

60. De Mulieribus Illustribus. Судьбы и образы женщин средневековья. -- Спб., 2001.

61. Duby G. Histoire de la vie privee. Le Seuil, 1985.

62. Duby G., Perrot M. Histoire des femmes. Plon, 1991.