Право на жизнь

Право на жизнь

ОГЛАВЛЕНИЕ

ВВЕДЕНИЕ. 3

ГЛАВА 1. ОБЩАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА КОНСТИТУЦИОННОГО ПРАВА НА ЖИЗНЬ  6

1.1. Право на жизнь в  системе основных прав и свобод человека,  его свойства  6

1.2. Смертная казнь в Российской Федерации. 20

ГЛАВА 2. ХАРАКТЕРИСТИКА  КОНСТИТУЦИОННОГО ПРАВА НА ЖИЗНЬ  33

2.1. Определение момента начала и окончания права на жизнь. 33

2.2. Эвтаназия. 47

ГЛАВА 3. ПРАВО НА ЖИЗНЬ В УСЛОВИЯХ ДЕЙСТВИЯ ОСОБЫХ ПРАВОВЫХ РЕЖИМОВ. 61

ГЛАВА 4. ОБЕСПЕЧЕНИЕ ПРАВА НА ЖИЗНЬ. 77

ЗАКЛЮЧЕНИЕ. 98

СПИСОК ИСПОЛЬЗУЕМОЙ ЛИТЕРАТУРЫ.. 101

ВВЕДЕНИЕ

Право на жизнь традиционно считается «царицей прав», естественным и неотъемлемым правом любого человека. В различные эпохи проблема прав человека, неизменно оставаясь политико-правовой, приобретала либо религиозное, либо этическое, либо философское звучание в зависимости от социальной позиции находившихся у власти классов. Это в значительной степени даже не правовая, а философская категория, над которой работали целые поколения философов и правоведов всего мира.

В различные эпохи проблема прав человека, неизменно оставаясь политико-правовой, приобретала либо религиозное, либо этическое, либо философское звучание в зависимости от социальной позиции находившихся у власти классов.

Универсальность данного вопроса такова, что в рамках данной работы удастся проанализировать лишь часть аспектов темы. Однако автор постарался заострить внимание на самых, пожалуй, интересных и дискуссионных «составляющих» современного конституционно-правового регулирования самого важного из всех прав человека.

Конечно же, это, в первую очередь общее понятие права на жизнь и его свойствах, закрепленных Конституцией РФ[1] и многочисленными законодательными актами. При этом будут, по возможности, учтены и международно-правовые нормы, которые являются, несомненно, базовыми для закрепления основных прав и свобод человека в современном мире.

Во-вторых, значительный интерес представляет рассмотрение вопроса о смертной казни и ее нормативном регулировании в нашей стране. Вопрос этот важен хотя бы потому, что даже Конституция содержит норму о смертной казни в той же самой статье 20, которая и закрепляет право на жизнь.

Следующее, на чем хотелось бы заострить внимание – это соотношение права на жизнь и некоторых так называемых «соматических» прав. Проблема эта приобрела актуальность буквально в последние годы, что вызвано, в первую очередь, значительным прорывом в биотехнологиях. Действительно, буквально из ничего возникли такие острые вопросы как искусственное прерывание беременности, эвтаназия, право на жизнь эмбриона, трансплантация органов, и даже клонирование. Конечно,  рассмотреть все перечисленные темы не удастся (поскольку только по этим вопросам можно написать полноценную дипломную работу, и не все они вписываются в рамки данного проекта), поэтому автор сосредоточит внимание на двух первых темах.

Наконец, последние события в нашей стране и в мире показали актуальность такого вопроса как пределы ограничения основных прав и свобод человека в условиях действия различных «чрезвычайных» правовых режимов, сопряженных с особыми полномочиями спецслужб и иных чрезвычайных подразделений. Практика показывает, что в подобных ситуациях далеко не всегда право на жизнь бывает защищено, нередки случаи произвола.

Наконец, нельзя не рассмотреть, хотя бы и коротко, вопрос об обеспечении права на жизнь в современных условиях в нашей стране. Ведь где бы это право ни было записано, хоть в Конституции, хоть в международных документах, до тех пор пока государство не будет исполнять определенных мероприятий, направленных на его реализацию, оно так и останется на бумаге.

При рассмотрении всех данных вопросов автор будет опираться, в основном, на соответствующие научные работы отечественных и зарубежных ученых (причем не только конституционалистов, но и философов, представителей других отраслей права), например, Акопова В. И., Воеводина Л. Д., Матузова Н. И., Алексеева С. С., Кутафина О. Е. и др., анализ действующего законодательства как России, так и (для сравнения) зарубежных государств, а также, по мере возможности, на судебную практику как российских судов (Конституционного Суда, Верховного Суда), так и на практику Европейского суда по правам человека.

В конце каждой из глав приводятся краткие выводы автора по каждой из рассматриваемых проблем. Многие из вопросов, относящихся к данной теме, такие как экологический аспект права на жизнь, защита от несчастных случаев на производстве, обеспечение государственной защиты от террористических актов и т.д., останутся за пределами исследования. Обусловлено это, прежде всего, ограниченным объемом работы. Впрочем, это не должно сказаться на общей картине, поскольку рассматриваемые темы в полной мере охватывают специфику права на жизнь как конституционного права.

ГЛАВА 1. ОБЩАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА КОНСТИТУЦИОННОГО ПРАВА НА ЖИЗНЬ

1.1. Право на жизнь в системе основных прав и свобод человека, его свойства

Важнейшим шагом в развитии прав человека явились буржуазно-демократические революции XVII-XVIII в.в.,  которые выдвинули не только широкий набор прав человека, но и принцип формального равенства, ставший основой универсальности прав человека, придавший им подлинно демократический характер.

Дальнейшим этапом углубления и развития каталога прав человека стала вторая половина XX в. После Второй мировой войны, сопровождавшейся грубыми массовыми нарушениями прав человека, они вышли за пределы внутригосударственной проблемы и стали предметом постоянного внимания международного сообщества. Признание Всеобщей декларации прав человека,[2] Европейской конвенции о защите прав человека и основных свобод,[3] Международного пакта о гражданских и политических правах,[4] Международного пакта об экономических, социальных и культурных правах,[5] Конвенции о предупреждении преступлений геноцида и наказания за него,[6] Международной конвенции о ликвидации всех форм расовой дискриминации[7] и ряда других важнейших международно-правовых актов явилось неоценимым вкладом в развитие цивилизации и культуры XX в.

Что же касается конституций, то они, подстраиваясь под определенный  этап жизни общества постоянно дополнялись правами и свободами человека, но, при этом обеспечивали полноправную жизнь не всему обществу в целом, а лишь некоторой части общества, являющейся  «правящей верхушкой» такого общества.

Значение Конституции определяется тем, что нормы, установленные в ней, должны выступать как форма воплощения государственной воли народа, то есть те задачи, которые ставит перед собой общество, указываются принципы его организации и жизнедеятельности.

Конституция закрепляет наиболее важные и социально значимые для отдельного человека, общества и государства права  и свободы. Для человека они являются необходимыми условиями обеспечения его достоинства   и чести, присущей человеческой личности; естественного права на участие в решении вопросов устройства и управления тем обществом, членом которого он является; социальных и экономических условий, необходимых ему для удовлетворения жизненно важных для него материальных и духовных потребностей. Поэтому основные фундаментальные права, зафиксированные в конституции государства и важнейших международно-правовых актах, являются правовой базой для производных, но не менее важных прав.

Предметом конституционного права является не взятое в отдельности то или иное основное право, а все они, вместе взятые, в единстве, в комплексе. Поскольку они регулируют однородные правовые отношения между человеком и государство (сообществом государств), он и образуют единый правовой институт.[8] Данный вывод имеет важное теоретическое значение. Во-первых, он позволяет взглянуть на основные права человека как на нечто целостное. Во-вторых, признание основных прав институционным образованием означает, что оно, как и всякое иное явление реальности, обладает рядом объективных характеристик.[9] Важнейшая из таких – свойства. Свойства не только объединяют основные права в единую правовую категорию, но и дают возможность отграничить от других записанных в различных нормативных актах прав, глубже понять их содержание и социальное назначение.

Поскольку свойства основных прав человека имеют важное теоретическое и практическое значение для конституционного права, постольку есть необходимость их адекватного толкования. Такая необходимость объясняется несколькими обстоятельствами: 1) отсутствием в науке конституционного права научно обоснованной теории свойств основных прав человека (как и прав человека вообще); 2) отсутствием теоретико-правового и конституционно-правового определения понятия – «свойство основного права человека»; 3) широким использованием учеными наряду с термином свойства основных прав» других схожих с ним терминов, таких, как: «качество», «признаки», «черты», «особенности».

Поэтому в контексте данной работы представляется необходимым выявить основные свойства конституционных прав вообще, и права на жизнь – в частности.

Правоведы довольно часто используют категорию «свойство основных прав человека», но никогда не раскрывают ее.[10] Это обстоятельство не способствует формированию научной определенности указанной категории и ведет к размытости знаний о правовом явлении, которое отражается ею. То же можно сказать и о случаях использования термина «свойства прав» через союз «и» с другими сходными понятия

Высказанное положение можно проиллюстрировать следующими примерами. Так известный отечественный конституционалист Л. Д. Воеводин в своих работах писал, что основные конституционные права образуют единый государственно-правовой институт, позволяющий взглянуть на них как на нечто целостное, обладающее специфическими признаками и свойствами.[11] С ним можно было бы согласиться, если бы ее автор сделал оговорку: в каком отношении находятся термины – <признаки» и «свойства». Это синонимы или различные понятия?

Ряд ученых (Н. В. Витрук, А. П. Иванов, В. А. Патюлин, И. В. Упоров, Г. Ф. Шершеневич) в своих трудах не пользуются термином «свойства». Равнозначным этому термину они используют понятие «признак».[12] Кроме того, Н. В. Витрук наравне с термином «признак конституционных прав» использует понятие «качество конституционных прав», а В. А. Патюлин как синоним термину «признак права» использует термин – характерные черты права».

Видимая разобщенность в использовании терминов «свойство прав», «признак прав» и других имеет под собой основание. Одним из них является отсутствие единства в определении категорий «качество» и «свойство» в среде философов. Так, например, А. И. Уемов в одной из книг пишет, что «вещь – это система качеств. Различные вещи – это различные системы качеств».[13] Качество же в этой книге определяется как «существенное свойство».[14] Такого же мнения придерживается и И. Ф. Лукьянов Он считает, что «каждое свойство есть то или иное качество (основное или неосновное), а каждое качество – то ли иное свойство (существенное или несущественное)...».[15] Это точка зрения отражена и в определении «свойства» в Словаре русского языка С. И. Ожегова (М., 1985). Оно сформулировано так: Свойство – качество, признак, составляющий отличительную особенность кого или чего-нибудь». То есть словарь уравнивает не только «свойство» и «качество», на и «признак».

Хотя она и оправдываема, но терминологическая разобщенность в названии характеристик основных прав человека в теории конституционного права привела к значительным различиям в количественном и качественном (содержательном) наборе элементов этих характеристик.

Так, в свое время О. Е. Кутафин основным правам при- писывал следующие свойства: возникают не на основе общих правоотношений, а непосредственно из Основного закона государства; выражают отношения и связи гражданина и государства; не прекращаются и не возникают вновь; содержание и объем основных прав всех граждан одинаковы; осуществляются преимущественно путем появления конкретных правоотношений, в ходе которых возникают новые субъективные права; реальность основных прав обеспечивается не только и не столько индивидуальными усилиями отдельного гражданина, сколько государственным и общественным строем.[16]

Е. И. Козлова, характеризуя конституционные права граждан через свойства, называет в их числе такие, как: являются ядром правового статуса; закрепляются за каждым человеком и гражданином либо за каждым гражданином; всеобщность; не приобретаются и не отчуждаются по воле гражданина РФ; особый механизм реализации: особая юридическая форма закрепления.[17]

Н. В. Витрук, говоря о природе основных прав граждан, выделял уже не свойства, а юридические признаки. И причем только два: высокую степень обобщенности (абстрактности) и относительную стабильность. Все остальные элементы характеристики он называл социальными особенностями.[18]

Исследованию признаков основных конституционных прав граждан была посвящена даже кандидатская диссертация А. П. Иванова. В ней диссертант выделил четыре, по его терминологии, основных юридических признака конституционных прав: 1) всеобщность, 2) равенство, 3) единство, 4) гарантированность и, кроме того, три юридических особенности: 1) широкое социальное содержание, 2) неизменяемость, 3)         неотчуждаемость.[19]

И, наконец, еще один пример, один из последних. И. В. Упоров считает, что естественные, а значит, и основные, права отличают от других субъективных прав следующие их сущностные признаки: 1) возникновение с момента рождения; 2) неотчуждаемость (неотъемлемость); 3) выражение наиболее существенных возможностей развития человека; 4) непосредственный и объективный характер реализации.[20]

Анализ всего многообразия характеристик основных прав человека, существующих в конституционном праве, в том числе и приведенных выше, показал, с одной стороны близость терминов «качество», «свойство» и «признак»; а порой и прямой переход в их отождествление (что само то себе не может способствовать определенности в познании существа основных прав человека), а с другой – необходимость и возможность их унификация сведения в определенное единство. Однако это потребовало строгого возможной иерархии терминов, и в качестве характеристик основных прав человека, таких, как «качество», «свойство», «признак» и выявления их соотношения.

Итак. Что же такое качество и свойство основных прав?

В философии категория качество, а равно как и  развивающаяся в тесном единстве с ней категория свойства, — древнейшие философские категории, которые занимают важное место среди категорий материалистической диалектики.

«Качество, — пи А. Ф. Назаренко, — это внутренняя, существенная определенность предметов, представляющая собой единство его важнейших (существенных) свойств и выражающая его основные отличия от всех других предметов и явлений. В качестве, таким образом, воплощена неразрывная связь всех основных свойств предмета».[21] Важным моментом качества является некоторая целостность, определенность предмета, тождественная с его бытием; теряя свое качество, предмет перестает быть тем, чем он является.[22] Качество предмета, как правило, не сводится к отдельным его свойствам.[23] Следовательно, в ряду характеристик основных прав человека качество стоит выше, чем свойство, и соотносится с ним как целое и часть.

Нужно согласиться с С. С. Алексеевым, который полагал, что «качество» – это внутренняя, органическая особенность права как социального образования, а «свойство» – внешнее его проявление в процессе функционирования права.[24] Теперь остается определить: что подпадает под определение – качество основных прав, а что – под свойство.

По мнению автора, качеством или существенной внутренней определенностью основного права является возможность обладать человеком жизненно важным для него благом.[25] Благо, как его трактует философский словарь, – это предмет или явление, удовлетворяющие определенную человеческую потребность, отвечающие интересам, целям и устремлениям человека.[26] Социальные блага по своему характеру, свойствам, назначению, ценности весьма разно образны. Под ними понимают не только материальные, но и духовные (культурные, политические, нравственные) и другие ценности. С точки зрения Конституции РФ и законов социальными благами следует признавать все то, что позволяет человеку вести нормальный образ жизни, соответствующий уровню современной цивилизации. В качестве социальных благ могут выступать, например, свобода, честь, достоинство, жизнь, здоровье, безопасность, образование, творческая деятельность, труд, отдых, общение и многое другое. Пользование благом может состоять не только в обладании теми ил иными материальными ценностями, но и в самой свободе поведения, выборе поступков (нематериальные блага). Это наглядно можно показать, раскрывая все виды основных конституционных прав человека – личные (гражданские), политические, социальные, экономические и культурные.

Без сущностного качества – возможности удовлетворять какое-то благо – нет основного права. Оно одинаково соответствует и конституционным правам, и основным международным правам, и основным правам, не закрепленным в нормах права (право на любовь близких, право дышать и др.). Л. Д. Воевод; считал, что возможность это то, что при наличии определенных условий может стать реальностью, превратиться в действительность. «Это; свойство возможности в полной мере присуще всем записанным в Конституции и законах правам, и свободам личности. При таком истолковании возможности в первую очередь подчеркивается ее способность, обеспеченная наличными условиями, стать действительностью».[27] Эго значит, что человек может распоряжаться заключенной в праве возможностью лишь опираясь на активное содействие, помощь других лиц, государственных органов, общественных объединений, пользуясь при этом их действиями как средством для достижения собственных целей, либо, напротив, рассчитывая на их невмешательство. Возможность обладать социальными благами при определенных условиях не исключает, а предполагает и другую возможность – возможность требовать содействия в реализации основного права, помощи или невмешательства других лиц.

Таким образом, правовая возможность весьма широка по объему, богато по содержанию и делится на несколько видов: а) возможность свободно избирать вариант поведения, его вид и меру, то есть совершать собственные положительные действия; б) возможность пользоваться определенными социальными благами и ценностями; в) возможность требовать от других лиц выполнения ими своих обязанностей перед управомоченными лицами; г) возможность защитить свое право с помощью предусмотренного законом конституционно-правового механизма.[28]

Определение основного права человека через его сущностное качество – правовую возможность – вполне себя оправдало, прочно вошло в конституционно-правовой оборот, в состав основных категорий конституционного института основных прав человека, выдержало испытание временем. Возможность обладать благом, являясь главным качеством всякого основного права и свободы, лежит в основе содержания и дает ключ к пониманию природы основных прав человека.

Возможность обладать каким-то благом есть качество и других, неосновных прав. И, тем не менее, основные права отличаются от неосновных. Это отличие их друг от друга дают нам их свойства.

Под свойством в философии обычно понимают такую категорию, которая отображает то, что характеризует какую-либо сторону предмета и что выявлено во взаимоотношении данного предмета с другими предметами или явлениями.[29] Категория свойства относится к предмету в целом, характеризуя его как обладающего способностью обнаруживать те или иные стороны в определенных отношениях с другими предметами и явлениями.[30] В диалектической логике свойство определяется как то, что обще всем вещам данного класса.[31]

По Гегелю, вещь обладает свойствами, которые характеризуют ее определенные отношения с другими вещами, свойство есть внешняя рефлексия и сторона положенности вещи. «... Вещи находятся благодаря своим свойствам в существенном взаимодействии...».[32]

Общее между качеством и свойством основных прав заключается в том, что свойство может выступать в роли качества (качественного признака), т. е. качество – категория более широкая, включающая в себя и свойство. Качество прав не является их свойством. Изучение отдельных свойств предметов служит ступенькой к познанию их качеств.[33]

Таким образом, свойство основного права человека – это внешняя сторона (определенность) сущностного качества права человека, которая проявляется в его взаимоотношениях с государством (сообществом государств) и другими субъектами права. Свойства основных прав человека не возникают из их отношений с другими субъектами права, а лишь обнаруживаются в таких отношениях.

Исследование философско-юридической и конституционно-правовой литературы позволило диссертанту к главным свойствам основных прав человека отнести наиболее интересные и ценные с точки зрения их практического приложения характеристики: прирожденность[34] и неотчуждаемость,[35] верховенство[36] и прямое действие,[37] всеобщность[38] и равенство.[39]

Каждое свойство обладает признаками. Потому что, как писал Гегель, отчетливое понятие – это такое понятие, признаки которого могут быть указаны. И далее он дает следующее определение признаку: «Признак есть не что иное, как определенность или простое содержание понятия, поскольку это содержание отличают от формы всеобщности. Но признак... вовсе не обязательно имеет это более точное значение, он вообще лишь определение, посредством которого некий третий отмечает... для себя тот или иной предмет или понятие; поэтому признаком может служить весьма случайное обстоятельство».[40] Поэтому С. И. Ожегов характеризует признак как показатель, примету, знак, по которым можно узнать, определить что-нибудь.[41]

В том же смысле, что и понятие «признак», конституционалисты употребляют понятия «черта» и «особенность». Данное утверждение согласуется с трактовкой «черты» С.И. Ожеговым, который определял ее как «отличительную особенность».[42] Следовательно, свойства основных прав человека, как и других явлений, раскрываются через их признаки (черты, особенности).

Так, например, автор считает, что содержание такого свойства, как прямое действие основных прав, можно раскрыть через следующие его признаки: правомерность поведения человека, если он руководствуется правами и свободами, закрепленными в Конституции РФ; отсутствие необходимости получать разрешение на пользование человеком основными конституционными правами и свободами; непрерывность действия основных прав и свобод человека, невозможность их использования до конца однократным пре- творением в жизнь; необязательность вступления в конкретные правоотношения; возможность защищать основные права и свободы всеми способами, не запрещенными законом, в случае их нарушения, действуя сообразно Конституции РФ или ссылаясь на нее.

Следовательно, являясь компонентом свойства основного права, признак выступает как наиболее конкретное проявление части его содержания.

Все вышеизложенное показывает, что изучение свойств основных прав человека перестает быть делом случая и превращается в целенаправленную деятельность, потому что приобретает большое научное и практическое значение.

Значение изучения свойств основных прав человека можно свести к следующему. Изучение свойств основных прав человека важно потому, что они выступают в качестве некоторого потенциального бытия. Знание объективных свойств основных прав человека является основой использования знаний о правах, накопленных в правоприменительной практике в течение столетий; оно освобождает юриста, да и просто человека, от каждый раз вновь открывать давно известные вещи. Реализовать свойства основных прав нельзя иначе, как познав эти свойства, таящиеся в них возможности. Только такая правоприменительная деятельность по осуществлению основных прав человека может привести к успеху, которая учитывает свойства этих прав как объективные условия и законы.

В Конституции РФ проводится разграничение основных прав и свобод на права и свободы человека и гражданина. Права гражданина охватывают сферу отношений индивида с государством, в которой он рассчитывает не только на ограждение своих прав от незаконного вмешательства, но и на активное содействие государства в их реализации. Статус гражданина вытекает из особой правовой его связи с государством – института гражданства (ст.6 Конституции РФ). Там, где речь идет о правах человека, используются формулировки «каждый имеет право», «каждому гарантируется» и т.д.,  что подчеркивает признание прав и свобод за любым человеком, находящимся на территории России, независимо от того, является ли он гражданином РФ, иностранцем или лицом без гражданства.

Конституционные права и свободы являются главным элементом конституционного правоотношения, в котором участвует государство и гражданин. Для гражданина смысл такого правоотношения состоит в получении защиты своих прав, а для государства – в обязанности предоставить эту защиту.

Основные права и свободы не только признаются государством, но и защищаются им, так как значимость конституционно закрепленных прав выражается в том, что именно их реализация обеспечивает объявление государства как демократического и правового. В каком бы государстве ни находился человек - он является свободным существом, которое находится под защитой мирового сообщества, собственного государства, гражданином которого он является, а также государства, в котором он находится. Это состояние свободы не даруется государством (такое положение  имело место в прежней конституции), а принадлежат ему от рождения (ст. 17 ч. 2 Конституции РФ).

Часть 1 ст. 1 Конституции РФ провозглашает Российскую Федерацию демократическим правовым государством с республиканской формой правления. Смысл правового государства раскрывается через ст. 2 Конституции: «Человек, его права и свободы являются высшей ценностью. Признание, соблюдение и защита прав и свобод человека и гражданина – обязанность государства».  Поэтому основные права и свободы не только признаются государством, но и защищаются им, как необходимое условие его существования.

Конституционным правам и свободам свойственны  признаки, которые лежат в основе других прав, закрепляемых иными отраслями права. Все права и свободы граждан в той или иной сфере жизни производны от основных прав и свобод, закрепленных непосредственно в Конституции. Отличие конституционных прав и свобод  заключается  в  неотделимости их от личности. Человек (гражданин) не вправе отказаться или передать другому лицу такие права.

Конституционные права и свободы составляют ядро правового статуса личности и лежат в основе всех других прав, закрепляемых иными отраслями права. Конституция лишь устанавливает принципы, на которых должно строиться текущее законодательство. 

Только конституционные права и свободы обладают неперсонифицированностью, поскольку имеют своим адресатом не конкретного человека, а распространяются на всех, отраслевое законодательство обращается преимущественно к определенным данной отраслью лицам (собственники имущества, покупатели, истцы и ответчики и т.д.).

Характерной особенностью конституционных прав и свобод также является и то, что они равны и едины для всех без исключения. Так возникновение основных прав и свобод  граждан связано с принадлежностью к гражданству Российской Федерации, в связи с чем не приобретаются и не отчуждаются по волеизъявлению гражданина  и могут быть утрачены только вместе с утратой гражданства.

В заключение сравнения можно добавить, что конституционные права и свободы закрепляются в правовом акте государства, имеющим высшую юридическую силу.

Итак, конституционные права и свободы человека и гражданина – неотъемлемые наиболее важные права и свободы, принадлежащие ему от рождения (в надлежащих случаях в силу его гражданства), защищаемые государством, составляющие ядро правового статуса личности и получающие высшую юридическую силу.

Перечисление в Конституции Российской Федерации основных прав и свобод не должно толковаться как отрицание или умаление других общепризнанных прав и свобод человека и гражданина. Ранее декларировалось беспредельное обладание всей полнотой социально-экономических, политических и личных прав и свобод в Конституции Российской Федерации предусматривается возможность ограничения прав и свобод человека, которое может быть применено в целях защиты  конституционного строя, нравственности, здоровья, законных прав и интересов других граждан (статья 17 ч. 3 Конституции РФ).

Основные фундаментальные права и вытекающие из них иные права и свободы обеспечивают различные сферы жизни человека: личную, политическую, социальную, экономическую, культурную. В соответствии с этим традиционно конституционные права и свободы принято классифицировать на три группы: 1) личные, 2) политические, и  3) социальные, культурные, экономические.

Все права и свободы неотделимы друг от друга и взаимосвязаны, поэтому такое разделение носит чисто условный характер.

Личные права и свободы связаны непосредственно с личностью, не увязываются с принадлежностью к гражданству и не вытекают из него. Личные права и свободы неотчуждаемы и принадлежат человеку от рождения (ст. 17 ч. 2). Такие права и свободы, которые необходимы для обеспечения охраны жизни, свободы, достоинства, и другие естественные права, связанные с его индивидуальной, частной жизнью.

Личные права включают: право на жизнь, право на свободу и личную неприкосновенность, на неприкосновенность частной жизни, жилища, свободное передвижение и выбор места жительства, свободу совести, свободу мысли и слова, на судебную защиту своих прав, на юридическую защиту, на процессуальные гарантии в случае привлечения к суду и т.д.

Безусловно, высшей ценностью для любого человека является жизнь. Именно поэтому право на жизнь – важнейшее из всех прав человека, именно это право подлежит первоочередной защите со стороны государства.

Однако на практике декларирование права на жизнь не означает его эффективной защиты. Современное российское законодательство отнюдь не идеально в плане обеспечения реального прямого действия конституционной нормы о праве на жизнь. Налицо грубейшие нарушения этого важнейшего из прав, и данная дипломная работа призвана указать на эти нарушения, выявить противоречия в отечественном законодательстве.

Статья 20 Конституции РФ гласит: «Каждый имеет право на жизнь. Смертная казнь впредь до ее отмены может устанавливаться федеральным законом в качестве исключительной меры наказания за особо тяжкие преступления против жизни при предоставлении обвиняемому права на рассмотрение его дела судом с участием присяжных заседателей».

Среди основных прав человека, которые, согласно ст. 17 Конституции, неотчуждаемы и принадлежат каждому от рождения, самым важным является право на жизнь. Это вытекает и из содержания ст. 2 Конституции, признавшей человека, его права и свободы высшей ценностью нашего общества.

Во Всеобщей декларации прав человека это право закреплено в ст. 3, провозгласившей право каждого человека на жизнь, на свободу и на личную неприкосновенность. В Международном пакте о гражданских и политических правах 1966 г. дано более развернутое определение: «Право на жизнь есть неотъемлемое право каждого человека. Это право охраняется законом. Никто не может быть произвольно лишен жизни» (ч. 1 ст. 6).

Провозглашение в нашей Конституции права на жизнь требует от государства и правоохранительных органов решительной борьбы с террористическими акциями и другими преступными посягательствами, в результате которых гибнут тысячи людей.

Серьезной гарантией права на жизнь служит обеспечение техники безопасности и предупреждение несчастных случаев на производстве, в результате которых в России ежегодно погибает свыше 8 тыс. человек. Это же относится и к профилактике дорожно-транспортных происшествий, ежегодно уносящих десятки тысяч жизней. В конечном счете меры, направленные на развитие здравоохранения, в частности борьба с детской смертностью, также служат гарантиями провозглашенного в Конституции права на жизнь.

1.2. Смертная казнь в Российской Федерации

Немного в современном мире сохранилось таких устойчивых ко времени и здравому смыслу предрассудков, как представление многих людей о смертной казни. В ней видят социально оправданное, допустимое и даже необходимое и эффективное средство борьбы с преступностью.

Обыденные представления, естественные чувства подталкивают людей, узнавших об очередном страшном преступлении, к выводу – «убивать надо этих злодеев». Но это не более чем эмоциональная реакция, в основе ее лежат понятные чувства возмездия. Когда же приводят аргументы такого рода – «все общество против отмены смертной казни», а «глас народа – глас Божий» (vox populi, vox dei), то с этим согласиться просто нельзя, ведь глас народа и Христа распял.

Проблема смертной казни должна обсуждаться и решаться на основе всестороннего анализа и взвешенных оценок, свободных от устоявшихся мифов и иллюзий.

Прежде всего нужно развенчать распространенное заблуждение о том, что смертная казнь может сдерживать преступность. Наука и трезвые исторические оценки свидетельствуют о другом.

Ни одно серьезное криминологическое исследование не подтверждает, что смертная казнь (или введение более строгих наказаний) приводит к снижению преступности, и, естественно, не может подтвердить то, чего нет. Усиление карательных мер и рост преступности обычно идут параллельно. Известно, что в странах, где существуют строгие наказания, высок уровень преступности, и, напротив, нередко там, где повышается уровень преступности, появляются более жестокие наказания, расширяются масштабы их применения. Если предположить, что здесь есть зависимость, то необходимо решить: что от чего зависит – рост преступности ведет к более строгим наказаниям, расширению их применения или, наоборот, чем больше людей наказывают, чем больше их проходит «тюремные университеты», тем больше криминогенный потенциал общества.

Отношение к наказанию и его целям изменилось после принятия в 1996 году новых Уголовного[43] и Уголовно-исполнительного[44] кодексов РФ. Теперь наказание по УК РФ есть мера государственного принуждения, назначаемая по приговору суда. Наказание применяется к лицу, признанному виновным в совершении преступления, и заключается в лишении или ограничении прав и свобод этого лица (ч. 1 ст. 43).

Возникает вопрос: о лишении каких прав говорит законодатель? О лишении права на жизнь или на исправление и возвращение в общество? Если проанализировать ст. 44 УК РФ 1996 года, которая закрепляет систему наказаний, то найдем подтверждение этому: среди прочих наказаний есть смертная казнь и пожизненное лишение свободы, которые никак не соответствуют провозглашаемым целям, а именно исправлению осужденных.

Может ли смертная казнь или пожизненное лишение свободы «исправить» осужденного? Если нет, то зачем включать их в систему наказаний? И как быть с принципом гуманизма, закрепленного в ст. 7 УК РФ, где сказано: «Наказание и иные меры уголовно-правового характера, применяемые к лицу, совершившему преступление, не могут иметь своей целью причинение физических страданий или унижение человеческого достоинства»?

Чтобы как-то оправдать свои действия, законодатель допускает возможность замены смертной казни в порядке помилования пожизненным лишением свободы или лишением свободы на срок в двадцать пять лет. Но и эти замены напрочь отвергают цель исправления осужденных. Если лицо осуждено к пожизненному лишению свободы, то вопрос о его исправлении теряет смысл. Для «чего и кого» будет исправляться осужденный, если он лишен возможности вернуться в общество? И все же законодатель «верит» в исправление этой категории осужденных и допускает возможность возвращения их в общество. Но эта возможность иллюзорна, в чем легко убедиться. «Возвращение» основано на праве условно-досрочного освобождения осужденного от дальнейшего отбывания наказания, если судом будет признано, что он не нуждается в дальнейшем отбывании этого наказания и фактически отбыл не менее 25 лет лишения свободы (ч. 5 ст. 79 УК РФ). Уголовно-исполнительное законодательство тут же вносит дополнительные условия реализации этой возможности.[45]

Первое: условно – досрочное освобождение применяется лишь при отсутствии у осужденного злостных нарушений установленного порядка отбывания наказания в течение предшествующих трех лет (ч. 1 ст. 176 УИК РФ).

Второе: в случае отказа суда в условно-досрочном освобождении осужденного повторное внесение представления может иметь место не ранее чем по истечении трех лет со дня принятия такого решения (т.е. через 28 лет) (ч. 3 ст. 176 УИК РФ).

И третье: к условно-досрочному освобождению не представляются осужденные, совершившие новое тяжкое или особо тяжкое преступление в период отбывания наказания (ч. 2 ст. 176 УИК РФ).

О том, что законодатель не верит в исправление преступников, подтверждают и сроки лишения свободы. Так, максимальный срок лишения свободы установлен в 20 лет (ч. 2 ст. 56 УК РФ). А в случае частичного или полного сложения сроков лишения свободы при назначении наказаний по совокупности преступлений максимальный срок лишения свободы не может быть более 25 лет, а по совокупности приговоров – более тридцати (ч. 4 ст. 56 УК РФ).

Вместе с тем практика показывает, что, отбывая длительные сроки лишения свободы, осужденные не столько исправляются, сколько деградируют.

Необходимо отметить и тот факт, что деградируют не только осужденные, но и те, кто призван их исправлять. Проблема профессиональной деформации сотрудников уголовно-исполнительной системы как никогда актуальна и также настоятельно требует разрешения.

Итак, смертная казнь, пожизненное лишение свободы, длительные сроки лишения свободы говорят о том, что законодатель не только не верит в исправление преступников, но и не отказывается от политики устрашения и использует наказание как кару, месть, возмездие. Надо сказать, что для такого подхода есть основания. Так, при организации исполнения уголовных наказаний практика различных государств неизбежно и постепенно пришла к выводу о том, что лиц, осуждаемых к лишению свободы, приходится делить на две крупные категории:

- впервые осужденных к этому виду наказания либо «случайных» рецидивистов, т.е. предположительно исправимых преступников, которые после правильно организованного отбывания наказания больше не станут совершать преступлений;

- многократных рецидивистов и иных закоренелых преступников, так называемых «трудноисправимых», которые в силу разных причин объективного и субъективного характера упорно не желают встать на путь исправления.

В отношении первой категории на первое место выдвигается цель их исправления за время отбывания наказания. Относительно второй категории цель исправления остается, но она отступает на второй план перед целями справедливого возмездия за содеянное и специального предупреждения новых преступлений во время отбывания лишения свободы.

Законодателю следует четко определиться, что он видит в наказании и какие цели преследует, применяя его. Если признать, что есть категория «неисправимых» преступников, то смертная казнь, пожизненное лишение свободы и длительные сроки лишения свободы вполне закономерны и логичны (хотя морально, на мой взгляд, и не обоснованы). Тогда наказание будет карой, возмездием за содеянное, а целями наказания станут: защита общества от преступных посягательств вплоть до применения к виновному пожизненного лишения свободы или смертной казни; создание условий, способствующих самоосознанию осужденными в необходимости правопослушного поведения.

Если же признать, что нет «неисправимых» преступников, а есть «трудновоспитуемые», то из системы уголовных наказаний необходимо исключить пожизненное лишение свободы и смертную казнь. И тогда наказание – это принудительное ограничение прав и свобод, применяемое государством к осужденному, объем и характер которых зависит от совершенного им общественно опасного деяния, а также применение мер исправительного воздействия в целях корректировки его правосознания в сторону правопослушного поведения. А целями наказания будут исправление осужденных и предупреждение совершения преступления как осужденными, так и иными лицами. Самая же главная задача, которая встанет перед исправительными учреждениями, – это создание условий и организация воспитательного процесса, способствующих исправлению осужденных. При таком подходе дилеммы «исправлять или исполнять» не будет, а уголовное и уголовно-исполнительное законодательство в наибольшей степени будут отвечать принципам гуманизма и демократизма.

В ч. 2 ст. 20 Конституции изложены важнейшие положения, относящиеся к самому суровому наказанию за уголовные преступления – смертной казни. В прежних конституциях нашей страны, в том числе и в Конституции 1978 г., не было нормы, подобной ч. 2 ст. 20, где бы определялись круг преступлений, за которые может быть назначена смертная казнь, и особые условия, при соблюдении которых может быть вынесен смертный приговор.

Следует подчеркнуть, что положения ч. 2 ст. 20 соответствуют нормам международного права, регулирующим вопросы смертной казни. Движение в пользу отмены смертной казни, усилившееся в странах Запада после Второй мировой войны, постепенно привело к включению соответствующих положений в ряд важнейших международно-правовых документов. При этом в документах, одобренных к настоящему времени ООН, подчеркивается прежде всего необходимость ограничения круга преступных деяний, караемых смертной казнью. Например, в Международном пакте о гражданских и политических правах говорится: «В странах, которые не отменили смертной казни, смертные приговоры могут выноситься только за самые тяжкие преступления» (ч. 2 ст. 6). В этих актах особо подчеркнута также необходимость тщательного соблюдения процессуальных гарантий законности в отношении лиц, приговариваемых к смертной казни.

Положения ч. 2 ст. 20 Конституции 1993 г., относящиеся к смертной казни, получили дальнейшее развитие в Уголовном кодексе Российской Федерации, принятом Государственной Думой 24 мая 1996 г. и вступившем в силу с 1 января 1997 г.

Прежде всего, как этого и требует Конституция, кардинальным образом сокращен круг деяний, караемых смертной казнью. Согласно ст. 59 Общей части нового Уголовного кодекса смертная казнь как исключительная мера наказания может быть установлена только за «особо тяжкие преступления, посягающие на жизнь». В Особенной части нового УК РФ к числу такого рода преступлений отнесены умышленное убийство (ст. 105), посягательство на жизнь государственного или общественного деятеля (ст. 277), а также посягательство на жизнь лица, осуществляющего правосудие или предварительное расследование (ст. 295), и сотрудника правоохранительного органа (ст. 317). К числу преступлений, караемых смертной казнью, в новом УК РФ отнесен и геноцид, т.е. действия, направленные на полное или частичное уничтожение национальной, этнической, расовой или религиозной группы путем убийства членов этой группы либо иным путем (ст. 357).

Ни за какие другие преступления, предусмотренные новым Уголовным кодексом, даже столь тяжкие, как государственная измена или шпионаж, смертная казнь не может быть назначена. Однако лицо, виновное в терроризме, захвате заложников, бандитизме или другом опасном преступлении, может быть приговорено к смертной казни, если его действия сопровождались умышленным убийством пострадавших.

Санкции всех приведенных выше статей Особенной части нового УК РФ, предусматривающих возможность вынесения смертного приговора, допускают альтернативный выбор судом наказания в виде либо смертной казни, либо пожизненного лишения свободы, либо лишения свободы на срок от 8 или 12 до 20 лет.

Существенным ограничением возможности вынесения приговора к смертной казни служит и положение ст. 59 нового УК РФ, согласно которому смертная казнь не назначается женщинам. Она не может быть также назначена мужчинам, достигшим к моменту вынесения судом приговора 65-летнего возраста. Следует отметить, что такого рода ограничения существуют в уголовных кодексах лишь очень небольшого числа иностранных государств. Напротив, предусмотренный в той же ст. 59 нового УК РФ запрет назначения наказания лицам, совершившим преступление в возрасте до 18 лет, широко распространен в законодательной практике государств, сохраняющих смертную казнь среди мер наказания. Известным исключением служит нынешняя позиция Верховного суда США, допускающего применение смертной казни к 17-летним. Лицо, приговоренное к смертной казни, вправе обратиться с просьбой о помиловании к Президенту России.

Вполне соответствует международным актам включение в ч. 2 ст. 20 Конституции требования, чтобы обвиняемому, которому грозит смертная казнь, было предоставлено право на рассмотрение его дела с участием присяжных заседателей.

Более подробно процессуальные требования, выполнение которых должно гарантировать права подсудимого, если ему грозит смертный приговор, должны быть изложены в УПК РФ. В данном случае такого рода гарантии приобретают особое значение, поскольку при вынесении смертного приговора должна быть в максимальной степени исключена опасность судебной ошибки.

В ч. 2 ст. 20 говорится о допустимости применения смертной казни «впредь до ее отмены». Отсюда следует, что наше общество и государство ставят в перспективе цель – отмену смертной казни, к чему призывают и международно-правовые документы, однако при принятии Конституции предполагалось, что такая отмена возможна лишь в будущем, когда будут созданы необходимые предпосылки, в частности, когда с этим будет согласно значительное большинство граждан.

Начавшийся в январе 1996 г. процесс вступления России в Совет Европы создал в отношении к проблеме смертной казни новую правовую ситуацию. Дело в том, что 28 апреля 1983 г. страны, входившие в Совет Европы, подписали Дополнительный протокол № 6 к Европейской конвенции о защите прав человека и основных свобод, касающийся отмены смертной казни. Статья 1 этого Протокола гласит: «Смертная казнь отменяется. Никто не может быть ни приговорен к этому наказанию, ни казнен». В ст. 2 Протокола государствам-участникам разрешено введение смертной казни за преступления, совершенные во время войны либо в условиях, когда грозит ее приближение. В момент составления Протокола его подписали не все государства – члены Совета Европы, а представители лишь 13 из 21 входивших в него государств (некоторые из них не подписали и не ратифицировали его и поныне). Однако для вновь вступающих в Совет Европы, в том числе и для России, условием такого вступления ставится законодательная отмена смертной казни в течение ближайших трех лет, а до этого – введение моратория на исполнение смертных приговоров. 16 мая 1996 г. был принят Указ Президента Российской Федерации «О поэтапном сокращении применения смертной казни в связи с вхождением России в Совет Европы».[46] Наконец, было принято судьбоносное решение Конституционного Суда РФ от 02.02.1999 № 3-П.[47]

В нем, в частности, Конституционный Суд отметил следующее: «В соответствии со статьей 20 (часть 2) Конституции Российской Федерации смертная казнь впредь до ее отмены может устанавливаться федеральным законом в качестве исключительной меры наказания за особо тяжкие преступления против жизни при предоставлении обвиняемому права на рассмотрение его дела судом с участием присяжных заседателей.

Из данной конституционной нормы в ее взаимосвязи со статьями 18 и 46 (часть 1) Конституции Российской Федерации следует, что в этих случаях право обвиняемого на рассмотрение его дела судом с участием присяжных заседателей выступает особой уголовно - процессуальной гарантией судебной защиты права каждого на жизнь (как основного, неотчуждаемого и принадлежащего каждому от рождения), прямо установленной самой Конституцией Российской Федерации; оно является непосредственно действующим и в качестве такового должно определять смысл, содержание и применение соответствующих положений уголовного и уголовно - процессуального законодательства, равно как и деятельность законодательной власти по принятию, изменению и дополнению этого законодательства, и обеспечиваться правосудием.

Согласно статье 19 Конституции Российской Федерации все равны перед законом и судом (часть 1); государство гарантирует равенство прав и свобод человека и гражданина независимо от пола, расы, национальности, языка, происхождения, имущественного и должностного положения, места жительства, отношения к религии, убеждений, принадлежности к общественным объединениям, а также других обстоятельств (часть 2). Следовательно, право на рассмотрение дела судом с участием присяжных заседателей в случаях, предусмотренных статьей 20 (часть 2) Конституции Российской Федерации, должно быть обеспечено на равных основаниях и в равной степени всем обвиняемым независимо от места совершения преступления, установленной федеральным законом территориальной и иной подсудности таких дел и прочих подобного рода обстоятельств».

Согласно абзацу первому пункта 6 раздела второго «Заключительные и переходные положения» Конституции Российской Федерации впредь до введения в действие федерального закона, устанавливающего порядок рассмотрения дел судом с участием присяжных заседателей, сохраняется прежний порядок судебного рассмотрения соответствующих дел.

Из данного конституционного положения и статьи 20 (часть 2) Конституции Российской Федерации следует, что в течение некоторого переходного периода, конкретные временные границы которого в Конституции Российской Федерации не указаны, законодатель должен был внести изменения в действующее законодательство, с тем чтобы в любом случае предоставленное обвиняемым в особо тяжких преступлениях против жизни, за совершение которых федеральным законом в качестве исключительной меры наказания установлена смертная казнь, право на рассмотрение их дел судом с участием присяжных заседателей было обеспечено на всей территории Российской Федерации; в течение этого переходного периода на территориях, где суды присяжных не созданы, производство по таким делам могло осуществляться в прежнем порядке.

После принятия Конституции Российской Федерации прошло более пяти лет, т.е. срок, достаточный для выполнения законодателем предписания абзаца первого пункта 6 ее раздела второго «Заключительные и переходные положения» о принятии федерального закона, обеспечивающего реализацию закрепленного статьей 20 (часть 2) Конституции Российской Федерации права обвиняемого в преступлении, за совершение которого установлена смертная казнь, на рассмотрение его дела судом с участием присяжных заседателей.

По смыслу статьи 46 (часть 1) Конституции Российской Федерации и корреспондирующих ей положений статьи 14 Международного пакта о гражданских и политических правах 1966 года, а также статьи 6 Конвенции о защите прав человека и основных свобод 1950 года, каждый при рассмотрении предъявленного ему уголовного обвинения имеет право на справедливое и публичное разбирательство дела в разумный срок компетентным, независимым и беспристрастным судом, созданным на основании закона. Статья 47 (часть 1) Конституции Российской Федерации гарантирует, что никто не может быть лишен права на рассмотрение его дела в том суде и тем судьей, к подсудности которых оно отнесено законом. Это означает, в частности, что рассмотрение дел должно осуществляться именно законно установленным составом суда.

Итак, казалось бы, справедливость торжествует: усилиями Конституционного Суда восполнен пробел в деятельности законодательной власти, упорно игнорирующей окончательное решение судьбы смертной казни в России. Однако возможности Конституционного Суда не безграничны и решение его носит промежуточный характер. Последнее слово должен сказать законодатель.

А законодатель уже выразил свое негативное отношение к отмене смертной казни. В частности, в своем обращении к Президенту РФ от 15.02.2002[48] Государственная Дума выразила свою позицию. В частности, в нем указывалось: «Государственная Дума Федерального Собрания Российской Федерации крайне обеспокоена социальной напряженностью в обществе, связанной с готовящейся отменой смертной казни в России. Разгул преступности, безнаказанность и вседозволенность криминальных элементов, неэффективность деятельности судебной и правоохранительной систем лишают граждан Российской Федерации уверенности в том, что государство может их защитить.

Ежегодно в Российской Федерации от насильственной смерти гибнут десятки тысяч людей. Ужасающие своей жестокостью убийства стали обыденными явлениями нашей жизни. У законопослушных граждан возникают страх и безысходность, потому что преступники, с легкостью отнимающие жизни у наших сограждан, убивающие ни в чем не повинных детей, могут уйти от наказания, соответствующего тяжести их злодеяний, и через короткое время оказываются на свободе, продолжая угрожать жизни людей.

Согласно пункту 5 Постановления Конституционного Суда Российской Федерации от 2 февраля 1999 г. № 3-П единственным препятствием для применения смертной казни в Российской Федерации является отсутствие соответствующего федерального закона, обеспечивающего на всей территории Российской Федерации каждому обвиняемому в преступлении, за совершение которого федеральным законом в качестве исключительной меры наказания установлена смертная казнь, право на рассмотрение его дела судом с участием присяжных заседателей.

Многочисленные обращения граждан с требованиями возобновить применение смертной казни в Российской Федерации не позволяют дальше откладывать решение этого вопроса. Недопустимо игнорировать в угоду внешнеполитическим интересам волю народа, который не приемлет отмену смертной казни.

В связи с вышеизложенным Государственная Дума считает преждевременной ратификацию Протокола № 6 к Конвенции о защите прав человека и основных свобод (Относительно отмены смертной казни) от 28 апреля 1983 года».

Мнение автора дипломной работы таково. В нашей стране действительно тяжелая криминогенная обстановка. Суровое наказание должно присутствовать в УК РФ. Но только не смертная казнь, достаточно и пожизненного лишения свободы за особо тяжкие преступления. Позиция Государственной Думы, на мой взгляд, чистейшей воды популизм. Отмена смертной казни в нашей стране – это не «угода внешнеполитическим интересам», а путь к признанию человеческой жизни высшей ценностью, что является показателем цивилизованности общества.

ГЛАВА 2. ХАРАКТЕРИСТИКА КОНСТИТУЦИОННОГО ПРАВА НА ЖИЗНЬ

2.1. Определение момента начала и окончания права на жизнь

В 1972 г. американский биолог В. Поттер ввел в научный оборот понятие «биоэтика». Он понимал под ней новую научную дисциплину, объединяющую биологическое знание и человеческие ценности. Первоначально биоэтические проблемы связывались с проблемами искусственного прерывания беременности, эвтаназии, сексуальных отношений, медицинского обслуживания, пересадки органов. В дальнейшем их число было расширено. Традиционно биоэтика права рассматривается в трех аспектах:

- соотношение биологической сущности и правовой личности человека;

- взаимодействие соматических составляющих при решении правовых вопросов;

- фактор опасности, вызванной неопределенностью и риском многих неконтролируемых научных исследований.

В качестве примеров биоэтики права можно привести запрет клонирования в ряде стран (который представляет собой правовые нормы, обусловленные нравственными воззрениями, связанными с неопределенностью биологических исследований в данной сфере).

Одной из наиболее авторитетных отечественных работ в области биоэтики права является книга доктора юридических наук, судьи Европейского Суда по правам человека А.И. Ковлера «Антропология права». Охват затронутых автором вопросов (правоспособность женщины, соматические права индивида, права эмбриона, трансплантология, эвтаназия) позволяет отнести их в сферу биоэтики.

В связи с развитием и закреплением «соматических» прав человека (то есть прав, связанных с возможностью распоряжения человека собственным телом), возник целый ряд вопросов, связанных с соотношением этих прав с правом на жизнь.

В частности, особый интерес представляют вопросы об определении момента начала и окончания у человека права на жизнь.

Рассмотрим сначала одну из самых дискуссионных тем биоэтики – искусственное прерывание беременности и право на жизнь до рождения.

Правовая легализация абортов в России базируется на ч. 2 ст. 17 Конституции РФ, согласно которой «основные права и свободы человека принадлежат каждому от рождения». В силу приведенной статьи право на жизнь как основное естественное право возникает у человека не с момента зачатия, а с момента рождения, что вполне соответствует духу современных правовых систем, основанных на концепции «естественного права».[49] Вместе в тем (как это ни парадоксально!), закрепленное в ч.2 ст.17 Конституции РФ положение не вполне согласуется с рядом норм международного права.

Прежде всего, следует обратить внимание на преамбулу Конвенции о правах ребенка (принята резолюцией Генеральной Ассамблеи ООН от 20 ноября 1989 г.), согласно которой государства-участники Конвенции, в том числе Россия, принимают во внимание, что «ребенок, ввиду его физической и умственной незрелости, нуждается в надлежащей правовой защите, как до, так и после рождения». Кроме того, в ст. 1 Конвенции, согласно которой «ребенком признается каждое человеческое существо до достижения 19-летнего возраста», не установлен начальный момент, с которого следует признать человеческое существо ребенком. По смыслу приведенной статьи ребенком является не только рожденное человеческое существо, но также и то, которое еще находится в материнской утробе, не появилось на свет. Подтверждение этому доводу можно найти и в отечественном законодательстве. Так, согласно ст. 1116 ГК РФ граждане, зачатые в момент жизни наследодателя и родившиеся после его смерти, обладают правом наследования. Таким образом, действующее законодательство РФ также охраняет интересы человеческого зародыша, называя его «гражданином», «ребенком», а не лишенной самостоятельного бытия «частью» материнского организма. Если же согласно приведенным международным и отечественным нормативным правовым актам находящееся в материнской утробе человеческое существо признается ребенком, то на него распространяются все нормы, касающиеся прав и интересов детей, в том числе и ст. 6 Конвенции о правах ребенка, в силу которой каждый ребенок имеет право на жизнь. Какие выводы из этого следуют? На данный вопрос легче всего найти ответ в нормах действующего законодательства Германии. Согласно п. 219 УК Германии 1871 г. (по состоянию на 17 августа 1999 г.) «женщина должна сознавать, что еще не родившийся человек в каждой стадии беременности имеет собственное право на жизнь и что поэтому прерывание беременности в правовом обществе принимается во внимание только в исключительной ситуации...». Как видим, германский уголовный закон далек от того, чтобы рассматривать нерожденное человеческое существо как не обладающую самостоятельными правами «часть организма матери», напротив, законодатель приравнивает аборт к убийству человека.[50]

Поскольку на сегодняшний день в законодательстве отсутствуют единые критерии определения правового статуса человеческого эмбриона, в правоведении ведутся споры на этот счет. Камнем преткновения является вопрос о моменте возникновения гражданской правоспособности человека: с какого момента человек становится субъектом права (физическим лицом) – с момента рождения или с момента зачатия?

Дело в том, что еще в древнеримском праве существовали нормы, в известной степени свидетельствующие о том, что гражданская правоспособность возникает у человека еще до рождения. Речь идет о положении, предусмотренном Законом XII таблиц, согласно которому ребенок, родившийся после смерти отца-наследодателя, считался наследником и, в силу этого, мог быть упомянут в завещании. Впоследствии аналогичное положение было закреплено в более поздних правовых источниках – Институциях Гая и Дигестах Юстиниана. Кроме того, по закону Юлия Веллея в целях охраны наследственных прав человеческого зародыша ему по просьбе беременной матери назначался попечитель, уполномоченный осуществлять управление имуществом, которое должен унаследовать зародыш в случае рождения.[51] Не случайно на рубеже II-III вв. римский юрист Тертуллиан писал: «Тот, кто будет человеком, уже человек».[52]

Приведенные нормы латинских правовых источников были рецепированы странами романо-германской правовой системы. Так, согласно параграфу 1923 (2) Германского гражданского уложения «лицо, которое не родилось, на момент открытия наследства, однако уже было зачато, считается родившимся до открытия наследства». А параграф 1777 (2) ГГУ гласит, что «отец может назначить опекуна ребенку, который родится после его смерти, если он был бы управомочен на это в случае рождения ребенка до его смерти».[53] В ст.725 Французского Гражданского кодекса содержится положение, согласно которому наследниками могут быть лишь лица, «существующие в момент открытия наследства». При этом понятие «существования» является, по смыслу ФГК, более широким, чем понятие «нахождения в живых», и позволяет наделить наследственной правоспособностью зачатых, но еще не родившихся детей.[54] В дореволюционной России, согласно п.2 ст.119 Законов гражданских, также принимались меры к охране интересов младенцев, находящихся в утробе матери.

По мнению большинства правоведов, вышеприведенные нормы отнюдь не наделяют человеческий зародыш субъективными правами: человек становится субъектом права лишь в том случае, если он родится, и притом родится живым. При этом часть правоведов считают, что зачатый ребенок (насцитурус) наделен условной гражданской правоспособностью, другие же склоняются к тому, что закон просто охраняет будущие права насцитуруса, не признавая его правоспособным лицом.[55]

Что касается первой точки зрения, то она имеет достаточно глубокие исторические корни. Действительно, еще в источниках римского права встречаются нормы, приравнивающие зачатого ребенка к уже рожденному субъекту права при наличии двух условий. Во-первых, зачатый ребенок должен родиться живым. Во-вторых, признание гражданской правоспособности за зачатым ребенком должно соответствовать его интересам.[56] Положения латинских правовых источников оказали существенное влияние на формирование в науке гражданского права теории «условной правоспособности» человеческого плода.[57] Данная теория находит подтверждение в законодательстве ряда зарубежных стран. Так, согласно Гражданскому кодексу Венгрии 1977 г. человек, если он родился живым, является правоспособным с момента зачатия. В Гражданском кодексе Чехословакии 1964 г. указано, что правоспособностью обладает и зачатый ребенок, если он родится живым. По Гражданскому кодексу Испании 1889 г. гражданская правоспособность физического лица возникает с момента рождения, при этом зачатый ребенок рассматривается как рожденный, если он родился, имеет человеческое тело и прожил 24 часа с момента отделения от материнского организма.[58]

Сторонники концепции «охраны прав» насцитуруса исходят из положения, согласно которому правоспособность гражданина возникает с момента рождения, а не с момента зачатия. Устанавливая право насцитуруса на наследование, гражданское законодательство отнюдь не отступает от приведенного правила: насцитурус не наделяется гражданской правоспособностью, не становится субъектом права. В данном случае закон лишь гарантирует охрану будущих прав человека, – тех прав, которые возникнут у него в будущем, в случае рождения живым. Таким образом, признавая насцитуруса наследником, законодатель имеет в виду, что право на наследование возникнет у него в случае рождения живым. При этом возникшее право будет действовать с обратной силой.[59] Характерно, что в некоторых странах, в том числе в России, нормы гражданского законодательства, регулирующие правовой статус насцитуруса, императивны и, таким образом, исключается возможность решения вопроса об охране прав насцитуруса в зависимости от соответствия такой охраны интересам последнего. Вместе с тем, в зарубежном законодательстве встречается иной подход к проблеме охраны прав человеческого эмбриона. Так, в Нидерландах еще не родившийся ребенок считается уже появившимся на свет, если эта презумпция соответствует его интересам.[60]

В последнее время среди микрогенетиков получает все большее распространение позиция, связывающая начало человеческой жизни с моментом зачатия человеческого плода во чреве матери. Такого мнения придерживаются, в частности, зав. кафедрой эмбриологии биофака МГУ профессор, доктор биологических наук В.А. Голиченков и профессор кафедры эмбриологии Д.В. Попов.[61] Более категорична позиция ряда зарубежных специалистов, согласно которой аборт представляет собой не просто безвредное «прерывание беременности», но «преднамеренное убийство».[62]

Точка зрения выступающих против абортов медиков согласуется с текстом клятвы Гиппократа (V-IV в. до н. э.), содержащей следующее обязательство врача: «я никогда не дам женщине абортивного средства». Как известно, в настоящее время будущие врачи по окончании ими учреждений профессионального образования также дают клятву. В России ее текст сформулирован в ст. 60 Основ законодательства РФ об охране здоровья граждан. Однако в содержание клятвы российского врача не входят обязательства в отношении не родившейся жизни. Отсутствуют такие обязательства и в Этическом кодексе российского врача (принят в ноябре 1994 г. на 4-й Конференции ассоциации врачей России).

Попытаемся сопоставить отечественные этические нормы с международными. С этой целью обратимся, в частности, к Декларации ВМА «О медицинских абортах» (принята 2-й Генеральной Ассамблеей ВМА в сентябре 1948 г., дополнена 35-й Ассамблеей ВМА в октябре 1985 г.). Декларация провозглашает в качестве основополагающего морального принципа врача «уважение к человеческой жизни с момента ее зачатия». Этот этический принцип, к сожалению, проигнорирован этическими актами медицинского права России. Предусмотренная ст. 60 Основ клятва врача, равно как и Этический кодекс российского врача даже не декларируют уважение к человеческой жизни с момента зачатия человека.

Выводы современной медицины, заключающиеся в признании аборта убийством человека, соответствуют позиции христианских конфессий. Большую роль в формировании канонического суждения христианской Церкви об абортах сыграло постановление Константинопольского собора 692 г., согласно которому «нет разницы, убивает ли кто-либо взрослого человека или существо в самом начале его образования».[63] Данная позиция находит подтверждение в учениях святых отцов Григория Богослова, Иоанна Златоуста, Василия Великого и других. Так, св. Иоанн Златоуст определял плодоизгнание как то, что «хуже убийства». В трудах св. Василия Великого говорится о том, что «умышленно погубившая зачатый во утробе плод подлежит осуждению как за убийство». Для современного российского общества достаточно значима точка зрения Русской Православной Церкви, поскольку в силу преамбулы Федерального Закона «О свободе совести и о религиозных объединениях»[64] Федеральное Собрание, уважая христианство, признает «особую роль православия в истории России, в становлении ее духовности и культуры». Согласно XII.2 и XII.3 Основ социальной концепции Русской Православной Церкви «Церковь с древнейших времен рассматривает намеренное прерывание беременности (аборт) как тяжкий грех».[65]

Российская правовая система до революции входила в разряд романо-германских правовых систем. Не случайно в дореволюционной России аборты находились под запретом. В Уложении 1832 г. изгнание плода упоминается среди видов смертоубийства. Согласно ст.1461, 1462 Уложения о наказаниях 1885 г. искусственный аборт карался 4-5 годами каторжных работ, лишением всех прав состояния, ссылкой в Сибирь на поселение. Уголовное уложение 1903 г. несколько смягчило ответственность за аборт: «мать, виновная в умерщвлении своего плода, наказывается заключением в исправительный дом на срок не свыше 3 лет, врач – от 1,5 до 6 лет». Итак, практически до начала XX в. в России аборт был запрещен.

В советский период в свете новой семейной политики, направленной на освобождение семьи из-под влияния Церкви, Россия, следуя примеру революционной Франции, освободила от уголовной ответственности за производство аборта как мать, так и врача. Совместным постановлением Наркомздрава РСФСР и Наркомюста РСФСР «Об искусственном прерывании беременности» от 18 ноября 1920 г. был легализован искусственный аборт. Впрочем, впоследствии новым постановлением ЦИК и СНК СССР «О запрещении абортов» от 27 июня 1936 г. был установлен запрет на аборты. Этот запрет просуществовал вплоть до 1955 г., когда был принят Указ Президиума Верховного Совета СССР «Об отмене запрещения абортов». В Указе отмечалось, что «проводимые советским правительством мероприятия по охране и поощрению материнства и непрерывный рост сознательности и культуры советских женщин позволяют отказаться от запрещения абортов в законодательном порядке. Снижение числа абортов впредь может быть обеспечено путем дальнейшего расширения государственных мер поощрения материнства, а также мер воспитательного и разъяснительного характера». И действительно, государство приняло меры к поощрению материнства в стране. Так, например, 2 сентября 1981 г. был принят Закон СССР «О мерах государственной финансовой поддержки женщин, имеющих детей», согласно которому стимулировалось рождение второго и третьего ребенка.

В настоящее время правовое регулирование искусственного прерывания беременности (аборта) осуществляется посредством двух федеральных законов. Речь идет об Основах законодательства РФ об охране здоровья граждан[66] и Уголовном кодексе РФ. Кроме того, действует ряд подзаконных нормативных правовых актов, в числе которых Постановление Правительства РФ от 11.08.2003 «О перечне социальных показаний для искусственного прерывания беременности»[67] и др.

Согласно ст. 36 Основ «искусственное прерывание беременности проводится по желанию женщины при сроке беременности до 12 недель, по социальным показаниям – при сроке беременности до 22 недель. А при наличии медицинских показаний и согласия женщины – независимо от срока беременности. Искусственное прерывание беременности проводится в рамках программ обязательного медицинского страхования в учреждениях, получивших лицензию на указанный вид деятельности, врачами, имеющими специальную подготовку». Таким образом, в силу приведенной статьи, при сроке беременности до 12 недель человеческий зародыш может быть умерщвлен по любым основаниям, независимо от наличия медицинских и социальных показателей для такого умерщвления. По смыслу Основ, жизнь человеческого зародыша подлежит правовой охране лишь по истечении 12 недель с момента зачатия при условии отсутствия у матери социальных и медицинских показаний для искусственного прерывания беременности. При наличии медицинских показаний жизнь человеческого плода вообще не составляет предмета правовой охраны – мать, а в некоторых случаях врачи вольны распорядиться этой жизнью по собственному усмотрению. При наличии социальных показаний человеческий зародыш может быть умерщвлен при сроке беременности до 22 недель.

В соответствии со ст. 36 Основ «незаконное проведение искусственного прерывания беременности влечет за собой уголовную ответственность, установленную законодательством РФ». Таким образом, ст.36 Основ отсылает к УК РФ. B силу ст.123 Уголовного кодекса РФ «незаконное производство аборта лицом, не имеющим высшего медицинского образования соответствующего профиля, наказывается штрафом в размере от 100 до 200 МРОТ или в размере зарплаты или иного дохода осужденного за период от 1 до 2 месяцев, либо обязательными работами на срок от 100 до 240 часов, либо исправительными работами на срок от 1 года до двух лет». При сопоставлении ст.36 Основ и ст.123 УК РФ обнаруживается их несоответствие. Во-первых, в ст.36 Основ используется исключительно термин «искусственное прерывание беременности», слово «аборт» не употребляется. В ст.123 УК РФ об «искусственном прерывании беременности» не сказано ни слова, употребляется термин «аборт». Во-вторых, исходя из смысла ст. 36, а также ст. 31 Основ незаконное прерывание беременности имеет место в случае нарушения сроков, произвольного расширения медицинских и социальных показаний, отсутствия необходимой и достоверной информации о последствиях аборта и т.п. Между тем, в ст.123 УК РФ в качестве «незаконного аборта» рассматривается лишь аборт, произведенный лицом, не имеющим высшего медицинского образования соответствующего профиля. Получается, что «любой дипломированный акушер-гинеколог может сделать аборт хоть на 9-м месяце беременности в сквере на лавочке, не опасаясь уголовной ответственности за свое беззаконие».[68]

Согласно ст. 36 Основ искусственное прерывание беременности при сроке беременности до 22 недель допускается по социальным показаниям. Впервые социальные показания для искусственного прерывания беременности были утверждены 31 декабря 1987 г. приказом Минздрава СССР № 1324, в котором содержался перечень немедицинских (т.е. социальных) показаний для прерывания беременности на сроках от 13 до 28 недель: смерть мужа во время беременности жены, пребывание женщины (ее мужа) в местах лишения свободы, лишение прав материнства, многодетность (число детей свыше пяти), развод во время беременности, инвалидность у ребенка. Этот перечень намного уже, чем тот, который действует в наши дни.

В ныне действующий перечень, установленный Постановлением Правительства РФ от 11.08.2003 г., входят, в частности, наличие инвалидности I-II группы у мужа или смерть мужа в период беременности, наличие решения суда о лишении или об ограничении родительских прав, беременность в результате изнасилования, пребывание женщины в местах лишения свободы

Характерно, что российское законодательство не предусматривает права врача на отказ от прерывания беременности. Действительно, закрепленное в ст.58 Основ право лечащего врача на отказ от «наблюдения и лечения» пациента может быть реализовано лишь при наличии следующих оснований. Во-первых, такой отказ допустим только в случае несоблюдения пациентом предписаний и правил внутреннего распорядка ЛПУ. Во-вторых, отказ врача от наблюдения и лечения пациента не должен угрожать жизни пациента и здоровью окружающих. Очевидно, что нежелание врача умерщвлять зародившуюся жизнь не вписывается в очерченные законом рамки отказа от «наблюдения и лечения больного». Тем не менее представляется, что ст. 58 Основ не является препятствием на пути законодательного закрепления права врача на отказ от производства аборта. Дело в том, что в случае аборта речь идет отнюдь не о «лечении» больного, а о медицинском вмешательстве, возможность отказа от которого со стороны врача не урегулирована в Основах.

Непосредственно право врача на отказ от производства аборта закреплено в п.6 Декларации ВМА «О медицинских абортах» (Осло, август 1983 г., дополнена в ноябре 1983 г.), согласно которому в том случае, «если личные убеждения не позволяют врачу сделать медицинский аборт, он должен перепоручить пациентку компетентному коллеге». Однако указанный источник – Декларация «О медицинских абортах» является этическим, а не правовым. Впрочем, на мой взгляд, существуют и известные правовые основания отказа врача от производства аборта. Дело в том, что в отечественном законодательстве действует разрешительный принцип, в силу которого «разрешено все, что прямо не запрещено законом». Иными словами, отказ от производства аборта не является противозаконным деянием, поскольку такой отказ действующим законодательством РФ не запрещен. Тем не менее, отказы подобного рода не встречаются в медицинской практике. Сдерживающую роль играют статьи 124 и 125 УК РФ, согласно которым врач привлекается к уголовной ответственности за «неоказание помощи больному без уважительных причин», а также за «заведомое оставление в опасности лица, находящегося в опасном для жизни и здоровья состоянии». Поэтому важно предусмотреть в Основах специальную статью, допускающую возможность отказа врача от производства аборта по морально-этическим соображениям, религиозным и иным убеждениям. Что касается религиозных и иных убеждений, то и в нынешних условиях, при отсутствии в Основах специальной статьи, врач вправе в обоснование своего отказа ссылаться на п.1 ст. 3 Федерального Закона «О свободе совести и о религиозных объединениях», согласно которому в Российской Федерации каждому гарантируется право на свободу совести и свободу вероисповедания, суть которого состоит в возможности иметь и распространять религиозные и иные убеждения, а также действовать в соответствии с ними. Отказ врача от производства аборта по религиозным убеждениям является типичным примером «действия» в соответствии с ними. Однако, ввиду общего характера п.1 ст.3 Закона о свободе совести, религиозные организации, прежде всего христианские конфессии, выступают за конкретизацию права на свободу совести применительно к врачу. Так, согласно XII.2 Основ социальной концепции РПЦ «Церковь призывает государство признать право медицинских работников на отказ от совершения аборта по соображениям совести.[69]

Но и уголовный закон также далеко не безупречен. В частности, в диспозиции ст. 123 УК РФ, описывающей незаконный аборт, устанавливается лишь один конструктивный признак – это производство операции лицом, не имеющим высшего медицинского образования соответствующего профиля. Следовательно, не является незаконным аборт, произведенный лицом, имеющим соответствующее образование, но в ненадлежащих условиях, а равно в нарушение медицинских показаний (в том числе на поздних сроках беременности).

Нормативные акты Министерства здравоохранения с 1955 г. разрешают производство абортов только врачом и в соответствующих лечебных стационарных учреждениях, при наличии согласия беременной женщины на операцию и соответствующих медицинских показаний о возможности проведения операции. Медицинские источники дают более точное и емкое понятие преступного аборта, в частности как аборта, «произведенного лицом, не имеющим врачебного звания, а также хотя и произведенного врачом, но без надлежащим образом оформленных медицинских показаний, или при наличии последних, но вне больниц или специальных лечебных заведений».[70]

В этой связи стоит заметить, что в редакции УК РСФСР 1960 г. диспозиция данной нормы (ч. 1 ст. 116), сформулированная как «незаконное производство аборта врачом», была в определенном плане более точной. В этом случае понятие незаконного производства аборта требовало бланкетного толкования и, таким образом, фактически охватывало все виды преступных абортов, встречавшихся в медицинской практике и отраженных в ведомственных нормативных актах Министерства здравоохранения РСФСР, к которым и следовало обращаться при расследовании уголовных дел такого рода.

Однако такая позиция не нашла отражения в современном уголовном законодательстве. Общеизвестно, что уголовный закон имеет высшую юридическую силу и, если он в диспозитивном порядке предусматривает только один конструктивный признак, характеризующий общественно опасное деяние как преступление, ведомственный акт юридически не правомочен «дополнить» и расширить данный перечень. Соответственно во всех случаях производства аборта с грубейшими нарушениями медицинских требований (за исключением установленного в законе) и фактически являющегося криминальным, виновные если и наказываются, то лишь в дисциплинарном порядке. Между тем при данных посягательствах подвергаются опасности наиболее ценные блага – жизнь и здоровье матери и ребенка (в тех случаях, когда аборты производятся на поздних сроках беременности). Таким образом, налицо явно необоснованное ограничение объема защиты указанных прав.

Кстати, нельзя умалять и нравственное значение рассматриваемой проблемы: «допущение» уголовным законом подобных операций на поздних сроках в определенной мере способствует формированию решимости беременной матери на фактическое убийство ребенка, внушает мысль о нормальности, естественности этого акта (по принципу – разрешено все, что не запрещено). Таким образом, расширение перечня признаков незаконности аборта в Уголовном кодексе просто необходимо.

Подводя итог сказанному, представляется целесообразным предложить следующую редакцию ч. 1 ст. 123 УК РФ «Незаконное производство аборта»: «Производство аборта врачом, не имеющим высшего медицинского образования соответствующего профиля, а равно в ненадлежащих условиях или с нарушением медицинских показаний».

Кроме того, целесообразно ужесточить и меру уголовной ответственности за незаконный аборт, дополнив санкцию ч. 1 ст. 123 наказанием в виде лишения свободы до двух лет (сегодня максимальное наказание за это преступление составляют исправительные работы на срок от одного года до двух лет), при квалифицирующих признаках – то же деяние, повлекшее по неосторожности смерть потерпевшей либо причинение тяжкого вреда ее здоровью, – до семи лет лишения свободы.

Итак, мнение автора дипломной работы таково, что легализация абортов – вполне естественное явление, характерное для Новейшей истории. В нашей стране, как и во многих других, дискуссия об абортах ведется достаточно остро. Думаю, что запрет абортов может повлечь только негативные последствия, такие как значительное увеличение криминальных абортов, последствия которых непредсказуемы (к тому же это будет нарушением «соматических» прав человека). Полагаю, решение проблемы должно быть иным – только совокупность мероприятий, направленных на укрепление молодых семей, и мер морально-этического воспитания может решить эту проблему.

Необходимо упомянуть и о моменте окончания права на жизнь, который определен ст. 9 Закона РФ «О трансплантации органов и (или) тканей человека».[71] Заключение о смерти дается на основе констатации необратимой гибели всего головного мозга (смерть мозга), установленной в соответствии с процедурой, утвержденной Министерством здравоохранения Российской Федерации.

2.2. Эвтаназия

С древнейшей поры проблема жизни и смерти была предметом философского и правового осмысления. Постичь проблему пытались и античные философы, видя в ней важнейший вопрос человеческого существования. Высказывались самые разные суждения. Сократ и Платон, например, считали допустимым убийство тяжело больных людей, даже без их согласия. Более того, они полагали, что человек, в силу своей слабости ставший обузой для общества, обязан совершить самоубийство, что это его моральный долг.[72] Т. Мор писал (Золотая книга, 1516 год): «Если болезнь не только не поддается врачеванию, но и доставляет постоянные мучения и терзания, то священники и власти обращаются к страдальцу с такими уговорами: он не может справиться ни с какими заданиями жизни, неприятен для других, в тягость себе самому и, так сказать, переживает уже свою смерть».[73]

В переводе с греческого «эвтаназия» значит «легкая, безболезненная смерть». Термин этот был впервые использован Ф. Бэконом, который указывал, что долг врача не только в восстановлении здоровья, но и в облегчении страданий и мучений, причиняемых болезнью, когда уже нет никакой надежды на спасение и уже сама эвтаназия является счастьем.[74]

В уголовно-правовом значении эвтаназия определяется как умышленное лишение жизни безнадежно больного человека для избавления его от страданий. По способам применения ее делят на «активную» (позитивную), состоящую в совершении определенных действий по ускорению смерти безнадежно больного человека, и «пассивную» (негативную), суть которой – отказ от мер, продляющих жизнь такого больного.

Стремительное развитие цивилизации, научно-технический прогресс, достижения современной медицины в области реаниматологии – все это заставляет юристов, медиков и философов по-новому, свежим взглядом взглянуть на проблему эвтаназии. Эта древнейшая, тысячелетия назад поставленная проблема наполнилась в настоящее время новым содержанием. Возросшее внимание к эвтаназии связано не только с достижениями медицины, но и с изменениями в системе нравственных и духовных ценностей, пониманием приоритетности прав человека. Проблема эвтаназии имеет не только юридическую, но и ярко выраженную нравственную сторону. Ее разрешение имеет огромное практическое значение, позволяя обеспечить соблюдение прав и законных интересов граждан.

Вопрос разрешения эвтаназия в России обсуждается последние 15-20 лет. Он вызывает жаркие споры философов, медиков и юристов. Зато явно невнимателен к данному вопросу законодатель. В УК РФ нет специальной нормы об ответственности за совершение эвтаназии. Уголовный закон рассматривает ее как обычное убийство, по ст.105 УК РФ. Вряд ли это можно признать правильным.

В отличие от России во многих странах проблема эвтаназии обсуждается уже достаточно давно. Как правило, эвтаназия считается преступлением, но его состав относится к привилегированным. Напомню, что активная эвтаназия в отношении неизлечимо больных осуждена Нюрнбергским международным трибуналом как преступление против человечности. Всемирная медицинская ассоциация (ВМА), неоднократно рассматривая вопрос об эвтаназии, всегда находила ее недопустимой и категорически осуждала. Ее Декларация об эвтаназии 1987 года подтвердила, что «эвтаназия как акт преднамеренного лишения жизни пациента, даже по просьбе самого пациента или на основании обращения с подобной просьбой его близких, не этична». Следует подчеркнуть, что речь идет лишь об активной эвтаназии. Пассивная эвтаназия законодательно разрешена более чем в 40 государствах. В отдельных штатах США узаконен особый документ, называемый «Воля при жизни», в котором человек сам определяет меру помощи, которую он хотел бы получить при возможном безнадежном состоянии. Так, в штате Калифорния хронически больным людям разрешено прибегнуть к пассивной эвтаназии после подписания завещания при двух свидетелях. Число сторонников эвтаназии, считающих, что каждый человек имеет право на достойную и легкую смерть, неизменно растет. 10 апреля 2001 г. Парламент Голландии утвердил закон, освобождающий от уголовной ответственности врачей, помогающих уходить из жизни страдающим безнадежно больным людям. Таким образом, Голландия стала первой страной, узаконившей активную эвтаназию. В марте 2002 г. Верховный Суд Великобритании предоставил «право достойной смерти» 43-летней парализованной женщине.

Уместно вспомнить, что УК РСФСР 1922 года в примечании к ст.143, недолго, правда, просуществовавшем, оговаривал, что убийство, совершенное по настоянию убитого из чувства сострадания, не карается.

Социологические опросы свидетельствуют, что значительная часть населения считает эвтаназию допустимой. Более того, некоторые врачи тайно практикуют ее в отношении безнадежно больных.

Согласно ст.45 Основ законодательства РФ об охране здоровья граждан от 22 июля 1993 г. медицинскому персоналу запрещается осуществление эвтаназии – удовлетворение просьбы больного об ускорении его смерти какими-либо действиями или средствами, в том числе прекращением искусственных мер по поддержанию жизни. Уголовный закон исходит из того, что человеческая жизнь должна охраняться как в процессе жизни, так и в процессе рождения и смерти.

На мой взгляд, нет никаких аргументов против провозглашения права человека на жизнь и смерть, ибо два права тесно взаимосвязаны. Мало того, имеются весомые доводы в пользу разрешения как активной, так и пассивной эвтаназии – конечно, в исключительных случаях, при наличии сознательной просьбы больного, невозможности облегчить его страдания известными методами и средствами и несомненной доказанности невозможности спасти жизнь больного.

Международный пакт о гражданских и политических правах (1966 г.) рассматривает право на жизнь как неотъемлемое право каждого человека. В российском законодательстве право на жизнь впервые провозглашено в 1991 году в Декларации прав и свобод человека и гражданина. Жизнь человека заняла особое место и в числе объектов уголовно-правовой охраны. В ст. 20 Конституции РФ сказано, что «каждый имеет право на жизнь». Но признание права человека на жизнь логически означает и признание его права на смерть.[75]

Право человека на жизнь и его право на смерть столь тесно между собой связаны, что являются, можно сказать, двумя сторонами одной медали. Реализация права на жизнь осуществляется лицом индивидуально и предполагает распоряжение жизнью по своему усмотрению, включая и добровольное принятие решения о прекращении жизни. Возможность самостоятельного распоряжения своей жизнью, в том числе решение вопроса о ее прекращении, является одним из правомочий права человека на жизнь. Очевидно, что именно по этой причине в УК РФ и других стран уголовная ответственность за попытку самоубийства не предусмотрена. Никто не вправе препятствовать человеку, имеющему право на смерть, в осуществлении данного права - в том числе и государство, которое является гарантом в реализации прав и свобод человека. Государство, отказывая человеку в праве на смерть, ограничивает его свободу, превращает право на жизнь в обязанность жить.

На мой взгляд, запрет эвтаназии неконституционен. Он противоречит принципам обеспечения свободы и человеческого достоинства. В то же время государство в отдельных случаях все же признает право своих граждан на смерть, предоставляя им возможность подвергать себя значительному риску, сопряженному с угрозой жизни. Например, высока степень риска каскадеров, испытателей, лиц, проводящих различные научные эксперименты, и т.п.

Наиболее горячие споры вызывает морально-нравственный аспект эвтаназии. Нравственно ли вообще прерывать жизнь даже тяжело больного и страдающего человека? Не противоречит ли идея эвтаназии самой сути медицинской профессии, призванной прилагать все усилия для сохранения жизни человека?

Ряд авторов считают, что никто не волен лишать человека жизни, которая во всех случаях должна поддерживаться до естественного конца.[76] Против эвтаназии активно выступает и церковь. Представители различных конфессий утверждают, что жизнь, какой бы тяжелой она ни была, дается человеку свыше и не может быть насильственно прервана, а сознательный уход из жизни просто недопустим. По мнению буддистов, напротив, состояние человека в момент смерти является решающим для его посмертной судьбы, поэтому предпочтительнее, если человек умрет спокойно и без мучений. Как верно отмечает Ф. Фут, «не просто состояние быть живым может быть определено как благо или само по себе считаться им, а именно жизнь, доходящая до определенного стандарта нормальности».[77] В качестве морального обоснования целесообразности допустимости эвтаназии можно указать на то, что высшей ценностью является реальное благополучие человека. Не каждый неизлечимо больной имеет силы лежать парализованным, не обходиться без посторонней помощи и испытывать постоянные боли. Не у всех одинаковое представление о качестве жизни.

Сторонники легализации эвтаназии в России рассматривают ее не в качестве уголовного преступления против жизни, а как гражданско-правовую форму реализации пациентом права на жизнь в аспекте распоряжения собственной жизнью. Несмотря на несостоятельность подобных утверждений с точки зрения действующего российского законодательства, взгляд на эвтаназию как на естественное право человека достаточно распространен в медицинской среде. Благодаря СМИ происходит декриминализация эвтаназии в общественном сознании.

На основании международных этических норм, отчасти закрепленных в источниках действующего российского законодательства, предлагаются различные варианты правовой модели легальной эвтаназии в России. Анализ некоторых публикаций по данному вопросу позволяет выделить следующие характерные особенности проектируемой модели.

Большинство авторов считают допустимой лишь пассивную эвтаназию при соблюдении следующих условий.[78] Во-первых, субъектом права на добровольную эвтаназию должен быть дееспособный вменяемый пациент, находящийся в безнадежном состоянии, установленном консилиумом врачей. По мнению некоторых авторов, право на эвтаназию может быть предоставлено также тем пациентам, болезнь которых хотя и не смертельна, однако неизбежно приведет «деградации личности».[79] Допускается лишь добровольная эвтаназия; принудительная – возможна в установленных законом исключительных случаях. Во-вторых, жертвой пассивной эвтаназии может стать невменяемый человек при условии, что он, еще будучи вменяемым, позаботился составить «прижизненное завещание»,[80] предусматривающее осуществление эвтаназии в случае безнадежного состояния и невменяемости завещателя. Прижизненное завещание может быть составлено и на случай «деградации личности» завещателя вследствие болезни. По вопросу об эвтаназии несовершеннолетних, в том числе новорожденных, а также недееспособных граждан высказываются различные мнения. Так, например, с точки зрения М. Н. Малеиной, можно предложить следующее решение вопроса об эвтаназии несовершеннолетних. В возрасте до 14 лет вопрос о прекращении жизни не должен ставиться, поскольку малолетний не вполне понимает значение своих действий и (или) не может руководить ими. В возрасте от 14 до 18 лет несовершеннолетний самостоятельно решает вопрос о прекращении своей жизни с учетом общих критериев, которые действуют в отношении взрослых пациентов, и письменного согласия его родителей. Субъекты, санкционирующие законность эвтаназии (консилиум врачей, прокуратура или суд), вправе отложить решение этого вопроса до достижения больным 18-летнего возраста.[81] Наряду с приведенной точкой зрения в специальной литературе встречаются крайние позиции, существенно расширяющие субъектный состав жертв принудительной эвтаназии без каких-либо гарантий соблюдения их законных прав и интересов. Так, С.Я. Долецкий считает, что эвтаназия справедлива по отношению к парализованным, больным-дебилам, а также по отношению к новорожденным с атрофированным мозгом, плодам беременных женщин, если доказано уродство или несовместимое с жизнью патологическое нарушение.[82]

Право на эвтаназию принадлежит лишь тому пациенту, который, в силу болезни, испытывает значительные физические и душевные страдания, неустранимые известными способами.

Просьба пациента об эвтаназии должна быть осознанной и устойчивой, основанной на предварительной информации о состоянии своего здоровья и последствиях акта эвтаназии.

Помимо перечисленных концептуальных условий легальной эвтаназии предлагаются некоторые процедурные рамки, гарантирующие законность ее осуществления. Во-первых, просьба пациента об эвтаназии, равно как и факт получения соответствующей информации должны быть письменно оформлены. Причем письменная просьба пациента подлежит нотариальному удостоверению. Во-вторых, для осуществления эвтаназии необходимо заручиться предварительным разрешением прокурора или решением суда. В-третьих, факт и способ осуществления эвтаназии должны быть указаны в медицинской документации.

Несоблюдение приведенных правил осуществления эвтаназии должно, по мнению сторонников ее легализации, рассматриваться как уголовное преступление, влекущее ответственность по специальной статье УК РФ, устанавливающей санкции за незаконное осуществление эвтаназии.

Приведенные аргументы и условия легализации эвтаназии в России критикуются в консервативных кругах медицинских работников и правоведов. Прежде всего, зарубежный опыт стран, легализовавших эвтаназию, свидетельствует, что альтернативный подход к правовому регулированию эвтаназии (предполагающий квалификацию эвтаназии в качестве уголовного преступления с освобождением врача от ответственности при соблюдении в ходе эвтаназии правил, установленных законом) не является надежной гарантией безупречной эвтаназии. Легализация эвтаназии, даже исключительно в пассивной форме, приводит фактически к применению активной эвтаназии. Так, П.Д. Тищенко замечает, что в США «процедуры пассивной эвтаназии используются как обходной путь осуществления активной эвтаназии. Например, допустимо использование высоких доз седативных средств, фактически вызывающих коматозное состояние больных. После чего прекращаются поддерживающие жизнь мероприятия (главным образом введение в организм жидкостей), и пациент умирает через несколько дней от дегидратации».[83] Вызывает опасение предлагаемое сторонниками эвтаназии обилие субъективных критериев. В частности, с медицинской точки зрения понятие «безнадежно больной» является весьма относительным, поскольку, во-первых, в медицинской практике встречаются случаи неожиданного выздоровления неизлечимо больных людей. Во-вторых, с развитием медицины постоянно сужается круг неизлечимых, влекущих смертельный исход болезней, что значительно затрудняет констатацию «безнадежного состояния» пациента. В качестве одного из условий легального осуществления эвтаназии указывается «неустранимость значительных физических и душевных страданий с помощью известных средств». Однако в условиях коммерциализации медицины это правило, несомненно, приобретает иное звучание: «неустранимость значительных страданий с помощью доступных для кармана пациента средств». Опасения, связанные с указанной метаморфозой, являются главным препятствием на пути легализации активной эвтаназии в США.

Специалисты в области прав человека безусловно подвергнут критике предложение сторонников эвтаназии использовать в качестве ее правового основания критерий «деградации личности». Прежде всего неясно, что следует понимать под «деградацией личности»: рассеянный склероз у еще вчера сосредоточенного и внимательного старика, неспособность к интеллектуальному труду у получившего черепно-мозговую травму ученого, слабоумие у не знающего меры в употреблении пагубного зелья наркомана? Настораживает не только неопределенность понятия «деградация личности», но и исходное суждение о второсортности, ненужности и, в конечном счете, нежизнеспособности «деградированных» лиц. Между тем действующие международные и отечественные нормативные правовые акты, регламентирующие права психических больных, слабоумных и других «деградированных» лиц, свидетельствуют о дискриминационном характере подобных суждений. Естественное право на жизнь принадлежит и «деградированной» личности. В этой связи использование института «прижизненного завещания» на случай обусловленной болезнью «деградации» личности более чем сомнительно. Действительно, в этом случае «деградированная личность» приравнивается к невменяемому субъекту, не способному осознать свое состояние и принять волевое решение. Так, М. Н. Малеина полагает, что «в период деградации (разрушения) личности такие лица ничего не могут делать осознанно, а значит, и их желание отказаться от эвтаназии также может подвергаться сомнению».[84] Данное суждение отказывает «деградированной» личности в способности принимать осознанные решения. Однако, согласно закону, такая способность отсутствует лишь у невменяемых и недееспособных лиц. Таким образом, приведенное суждение демонстрирует неуважительное отношение к человеческому достоинству и субъективным правам «деградированной» личности.

Сторонники легализации эвтаназии подчеркивают ее добровольный характер, фиксируемый в письменной просьбе пациента об эвтаназии либо в прижизненном завещании. Однако в состоянии болезни лицо менее всего способно к принятию волевых, сознательных решений. Зачастую воля человека подавлена зависимостью от родственников, доверенных лиц, врача. В состоянии болезни практически неизбежны так называемые пороки воли: заблуждение, принудительное волеизъявление под влиянием насилия, угроз, уговоров, шантажа и т.д. Не исключено, что рекомендации близких родственников пациента по составлению «прижизненного завещания» могут иметь лишь вид милосердия к страждущему ближнему, а в действительности преследовать цель получения наследства.

Волеизъявление пациента об эвтаназии предполагает его информированность о состоянии болезни и последствиях эвтаназии. Между тем в настоящее время в России и за рубежом достаточно остро стоит проблема достоверности и полноты информации о состоянии пациента. Не случайно статьи 31, 32 Основ не требуют соответствия предоставленной пациенту информации данным критериям, так что обязанность предоставить потребителю полную, необходимую и достоверную информацию о медицинских услугах закреплена в ст.10 Закона РФ «О защите прав потребителей». Основы исходят из реалий медицинской практики. Дело в том, что, по мнению врачей, не всякая достоверная информация является необходимой для пациента. Таким образом, критерий «необходимости» информации имеет в медицинской практике преимущество перед критерием ее «достоверности» и «полноты». Врач часто прибегает к «святой лжи», которая бывает столь изощренной, что не сразу распознается экспертами.[85] Руководствуясь критерием предоставления пациенту лишь «необходимой» информации зарубежные суды часто оправдывают «святую ложь» врачей.[86] Об отечественной судебной практике по такого рода делам говорить не приходится, поскольку она практически отсутствует. Сомнительно, что в условиях неразработанного механизма гарантий реализации прав российских граждан на достоверную, необходимую и полную информацию допустима легализация «информированных» просьб пациентов о смерти.

Сторонники легализации эвтаназии подчеркивают ее добровольный характер. При этом приведенные ими аргументы свидетельствуют о том, что ядром легализации эвтаназии является «автономия пациента», предполагая возможность принять волевое решение о прекращении болезни и последствиях эвтаназии. Между тем принцип «автономии» пациента чужд российский медицине, основанной на врачебном «патернализме», предполагающем «родительский» авторитет врача в отношениях с пациентом. Врачебный «патернализм» российской системы здравоохранения связан с преобладанием, а в прошлом – монополизмом государственного сектора медицины.[87] Основанная на волевом решении пациента легальная эвтаназия – плод медицинской системы, зиждущейся на «автономии» пациента. Примером тому является медицинская система Голландии и США. Между тем российская система здравоохранения совершенно не приспособлена к адекватному учету самостоятельных решений больных. В существующей ситуации легализация эвтаназии может привести к многочисленным злоупотреблениям, прежде всего в отношении малообеспеченных слоев населения.

Общеизвестно, что эвтаназия осуждается традиционной религией и моралью. Так, в Заявлении Церковно-общественного совета Русской православной церкви по биомедицинской этике (1999 г.) говорится, что «православные священнослужители, ученые, врачи считают недопустимой реализацию любых попыток легализации эвтаназии как действия по намеренному умерщвлению безнадежно больных людей, рассматривая эвтаназию как особую форму убийства (по решению врачей или родственников), либо как самоубийство (по просьбе пациента), либо как сочетание того и другого».[88] Отрицательно относится к эвтаназии и Римско-католическая церковь, о чем свидетельствует Декларация Конгрегации веры 1980 г., согласно которой «ничто и никто не может разрешить убийство невинного человека, будь он... пожилым, неизлечимо больным или умирающим. Кроме того, никто не может требовать совершить такое убийство ни в отношении самого себя, ни в отношении кого-либо другого, находящегося под его ответственностью, не может также согласиться на это ни прямым, ни косвенным образом».

Аморальность эвтаназии может послужить поводом к предъявлению судебных исков о компенсации морального вреда близкими родственниками пациента, для которых умерщвление близкого человека – даже на добровольной основе – является трагедией, а не «реализацией субъективного права на жизнь в аспекте распоряжения жизнью». Отмена запрета на эвтаназию причинит несомненный ущерб нравственности врача, профессиональным долгом которого является приложение всех усилий для спасения жизни пациента. Кроме того, в медицинском контексте эвтаназия неэтична в силу известного положения клятвы Гиппократа: «Я не дам никому просимого у меня смертельного средства и не покажу пути для подобного замысла». Конечно, не все врачи придерживаются норм традиционной религии и морали. Но те, которые соблюдают эти нормы, не смогут отстоять их в случае легализации эвтаназии. Дело в том, что, согласно ст.58 Основ, отказ врача от лечения пациента допустим по согласованию с соответствующим должностным лицом в случаях несоблюдения пациентом предписаний или правил внутреннего распорядка лечебно-профилактического учреждения. Таким образом, приведенная статья, ограничивая круг оснований для отказа врача от лечения пациента, не позволяет врачу отказаться от проведения эвтаназии по моральным и религиозным убеждениям.

Отсюда возникает старый как мир философский вопрос о цели закона. Существует ли сфера морали, до которой нет дела закону, или закон должен надлежащим образом следить за соблюдением моральных устоев? «Этот вопрос в контексте юриспруденции Соединенного Королевства и философских основ права в наше время обсуждали профессор Харт и лорд Девлин. В общих чертах первый воспринял философские взгляды, которые в прошлом веке выражал Джон Стюарт Милль, в то время как последний полагал, что мораль тесно связана с правом. Лорд Девлин утверждает, что, поскольку закон существует для защиты общества, он должен защищать не только индивидуума от разврата, эксплуатации и нарушения его прав, но «также защищать общество и его политические и моральные воззрения, без которых люди не могут жить вместе. Нравственность индивидуума не безразлична обществу так же, как и его лояльность. С ними оно процветает, а без них погибает».

Лорд Девлин также утверждает, что уголовное право Англии не только «с самого начала занималось вопросами морали, но и продолжает следить за соблюдением моральных принципов». Среди деяний, по которым возбуждались уголовные дела и которые он отнес к категории преступлений против нравственности (несмотря на то, что является спорным, наносят ли они ущерб обществу), были эвтаназия, т.е. умерщвление лица по его просьбе, массовые самоубийства, дуэли, аборты, кровосмесительные связи братьев и сестер. Все эти действия могут совершаться приватно, не нанося при этом ущерба другим, и они не означают разврата или эксплуатации других. Однако, как он отмечает, никто не заходит столь далеко, чтобы вынести все эти проблемы за пределы уголовного законодательства как относящиеся к морали частной жизни».[89]

В свете вышеизложенного хочется выразить свое мнение. По-моему, наша страна еще не готова даже обсуждать данную проблему. Уровень уважения чужих прав в нашем обществе крайне низок, и погоня за «новомодными» западными идеями – всего лишь дань моде. В перспективе же, на мой взгляд, необходимо учесть доводы обеих сторон, тщательно их проанализировать. Лично я затрудняюсь занять ту или иную сторону в этом споре, слишком уж сильны аргументы как сторонников, так и противников эвтаназии. Возможно, когда-нибудь она и станет применяться в практике, по крайней мере, некоторые страны, как уже отмечалось, рискнули пойти по этому пути. Что ж, необходимо посмотреть на их опыт, ведь гораздо разумнее учиться на чужих ошибках, нежели на своих собственных.

ГЛАВА 3. ПРАВО НА ЖИЗНЬ В УСЛОВИЯХ ДЕЙСТВИЯ ОСОБЫХ ПРАВОВЫХ РЕЖИМОВ

Закрепленный в ч. 3 ст. 55 Конституции РФ принцип возможности ограничения прав и свобод человека и гражданина в той мере, в какой это необходимо в целях обеспечения обороны и безопасности государства, содержит требование разумной достаточности применяемых мер, которые могут осуществляться только в такой степени, в какой это требуется остротой положения, при условии, что такие меры не являются несовместимыми с обязательствами России по международному праву и не влекут за собой дискриминации исключительно на основе расы, цвета кожи, пола, языка, религии или социального происхождения, а также не предусматривают ограничения прав и свобод, перечисленных в ч. 3 ст. 56 Конституции РФ, которые не могут ограничиваться ни при каких обстоятельствах, в том числе и в условиях чрезвычайного или военного положения. И среди таких прав на первом месте – право на жизнь.

В соответствии со ст. 2 Конституции РФ признание, соблюдение и защита прав человека и гражданина являются обязанностью государства. Реальное обеспечение прав и свобод граждан и безопасности личности относится к жизненно важным интересам Российской Федерации. По заключению Научного совета при Совете безопасности РФ проблема обеспечения безопасности личности является одной из ключевых в социально-политической обстановке Российской Федерации и должна явиться одной из основных составляющих политики возрождения России.[90]

Задача обеспечения прав и свобод граждан приобретает особое значение в период действия особых правовых режимов – при возникновении различных ситуаций чрезвычайного характера, когда нормальное функционирование общества и государства вследствие тех или иных причин становится невозможным. Как справедливо отмечают В.В. Маклаков и Б.А. Страшун, «...конституции часто предусматривают возможность ограничения тех или иных прав и свобод при чрезвычайных обстоятельствах».[91] Такими обстоятельствами могут быть агрессия иностранного государства, непосредственная угроза жизни и безопасности граждан или конституционному строю государства (например, попытки захвата или присвоения власти, массовые беспорядки, теракты, межконфессиональные и региональные конфликты, чрезвычайные ситуации природного и техногенного характера и др.). В подобных случаях вводятся предусмотренные национальным законодательством особые (чрезвычайные) правовые режимы деятельности органов государственной власти, органов местного самоуправления, учреждений, предприятий и организаций.

Исходя из анализа зарубежного законодательства и приводящейся в юридической литературе классификации, к таким режимам, в частности, можно отнести:

1) чрезвычайное положение (Алжир, Великобритания, Зимбабве, Индия, Ирландия, Канада, Португалия, США, ЮАР);

2) военное положение (Болгария, Великобритания, Индия, Нидерланды, Польша, Румыния, США);

3) осадное положение (Аргентина, Бельгия, Бразилия, Венгрия, Венесуэла, Греция, Испания, Мали, Португалия, Франция);

4) состояние войны (Бельгия, Италия, Кабо-Верде);

5) состояние общественной опасности (Италия);

6) состояние напряженности (ФРГ);

7) состояние обороны (ФРГ, Коста-Рика, Финляндия);

8) состояние угрозы (Испания);

9) состояние готовности (Норвегия).[92]

Необходимо отметить, что институт особых правовых режимов имеет глубокие исторические корни как в законодательстве большинства зарубежных государств, так и в российском праве. Однако законодательством дореволюционной России и СССР не предусматривалось четкого разграничения понятий военного и чрезвычайного положения. До настоящего времени в энциклопедической литературе в качестве наиболее яркого примера исключительного режима принято ссылаться на Указ Президиума Верховного Совета СССР от 22.06.1941 «О военном положении», который предусматривал широкий комплекс жестких мер ограничительного характера в отношении граждан.

С принятием Конституции РФ основания введения военного и чрезвычайного положений были строго разграничены. Как следует из статей 87 – 88, военное положение может быть введено Президентом РФ на территории страны или в отдельных ее местностях только при угрозе национальной безопасности исключительно внешнего характера, тогда как чрезвычайное положение может быть введено Президентом РФ в силу причин внутреннего характера при обстоятельствах, предусмотренных федеральным конституционным законом. Вместе с тем специальные конституционные законы, которые должны определять основания введения военного и чрезвычайного положений и их режимы, не принимались в течение довольно длительного времени. Пристальное внимание общественности к разработке этих законов во многом было обусловлено стремлением обеспечить согласованность их норм с международно-правовыми стандартами, особенно по вопросам правового статуса личности в условиях военного и чрезвычайного положения.

Только в начале нынешнего столетия были приняты Федеральные конституционные законы: от 30.05.2001 № 3-ФКЗ «О чрезвычайном положении»[93] и от 30.01.2002 № 1-ФКЗ «О военном положении»,[94] которые в настоящее время являются правовой основой двух особых режимов деятельности органов государственной власти, иных государственных органов, органов местного самоуправления и организаций в исключительных для государства обстоятельствах. Такими обстоятельствами являются агрессия или непосредственная угроза агрессии против России (для военного положения), непосредственная угроза жизни и безопасности граждан или конституционному строю России (для чрезвычайного положения).

В процессе подготовки и обсуждения проектов названных Законов, в особенности Федерального конституционного закона «О военном положении» (далее – законопроект), большое внимание уделялось тщательному изучению норм международного права, главным образом в связи с определением оснований, условий и порядка ограничений прав и свобод граждан. Это было обусловлено не только весьма отчетливо обнаруживающейся тенденцией нарастающего влияния международного права на систему и отрасли внутреннего права России, но и тем, что детальный анализ и творческое использование норм международного права имели крайне важное значение в связи с развернувшейся дискуссией по вышеназванной проблеме, в ходе которой отдельными авторами высказывались соображения, не согласующиеся по своей направленности не только с зарубежным опытом, но и с положениями Конституции РФ.

Международная практика применения чрезвычайного и военного положения в различных странах свидетельствует о том, что законодательство большинства зарубежных государств рассматривает эти режимы в качестве правовых институтов, регламентирующих чрезвычайный режим осуществления государственной власти в различных ситуациях, когда нормальное функционирование общества и государства невозможно. При этом поддержание режимов чрезвычайного или военного положения практически неизбежно связано с ограничениями прав и свобод граждан, приобретающими зачастую неоправданно жесткий характер.

С учетом изложенного представляется крайне важным объективное сочетание целесообразности и разумной достаточности мер государственного ограничения прав и свобод граждан, которые при этом не должны противоречить нормам международного права, установленным в обществе основам правопорядка и конституционным нормам.

Анализ точек зрения, высказанных в отечественной юридической литературе, позволил выявить различные подходы к этой проблеме. Например, С.Н. Бабурин обращает внимание на то, что «в отличие от подхода к чрезвычайному положению, Конституция не содержит для территорий военного положения каких-либо изъятий в ограничении прав и свобод».[95] Такой подход обосновывался тем, что в ст. 87 Конституции РФ, устанавливающей основания объявления военного положения, не содержится прямого упоминания о возможности ограничения при этом прав и свобод граждан, как это, например, предусматривает ст. 88. Однако это вовсе не означает, что при военном положении права и свободы граждан вообще не подлежат какому-либо ограничению. Подобные суждения представлялись ошибочными, поскольку не учитывали предоставленной ч. 3 ст. 55 Конституции РФ возможности ограничения на основании федерального закона прав и свобод граждан, разумеется, в той мере, в какой это необходимо для обеспечения безопасности страны и обороны.

Такая точка зрения совпадала с содержанием п. 2 ст. 29 Всеобщей декларации прав человека и была основана на ст. 19 Федерального закона от 31.05.1996 № 61-ФЗ «Об обороне»,[96] дающей понятие военного положения как особого правового режима деятельности органов государственной власти, иных государственных органов, органов местного самоуправления и организаций, предусматривающего ограничения прав и свобод граждан. Аналогичная норма закреплена также и в п. 2 ст. 1 Гражданского кодекса РФ,[97] что признается в научной литературе обоснованной мерой воздействия со стороны государства при необходимости обороны страны, но при непременном условии принятия соответствующего федерального закона.[98]

Не случайно в литературе одним из наиболее характерных признаков военного положения признается именно применение комплекса ограничений прав населения. С другой стороны, не вызывало сомнений то, что объем возможных ограничений прав и свобод граждан во время военного положения не может быть безграничным, а по аналогии с режимом чрезвычайного положения непременно должен иметь конкретные пределы, устанавливаемые законодательством. В связи с этим принципиально не могла быть поддержана точка зрения о возможности ограничения прав и свобод граждан в условиях военного положения еще в большем объеме, чем в условиях чрезвычайного положения.[99]

Оптимальной в период обсуждения законопроекта представлялась позиция Г. В. Васильевой, считающей, что «по аналогии с нормами о режиме чрезвычайного положения в условиях военного положения не подлежат ограничению права и свободы, предусмотренные статьями 20, 21,  23 (ч. 1), 24, 28, 34 (ч. 1), 40 (ч. 1), 46 – 54 Конституции, поскольку именно эти права не могут быть ограничены в силу ч. 3 ст. 56 Конституции даже в условиях введения чрезвычайного положения».[100]

Таким образом, в период обсуждения законопроекта преобладающей и наиболее обоснованной явилась точка зрения, согласно которой в условиях военного положения могут быть предусмотрены ограничения отдельных прав граждан, которые, однако, так же как и в период чрезвычайного положения, допускаются только в той мере, в какой это необходимо для обеспечения обороны страны и безопасности государства, не могут затрагивать основополагающих прав и свобод и должны согласовываться с требованиями статей 55 и 56 Конституции РФ.

В то же время некоторые правоведы высказали соображения о том, что закрепленный в Конституции РФ перечень прав и свобод, не подлежащих ограничению при введении чрезвычайного положения, значительно расширен по сравнению с Международным пактом о гражданских и политических правах путем указания таких прав, как право на неприкосновенность частной жизни, личную и семейную тайну, защиту своей чести и доброго имени, право на тайну частной жизни и др. В связи с этим предлагалось внести соответствующие изменения в Конституцию РФ, которые позволяли бы более эффективно осуществлять режим чрезвычайного положения.[101]

Для понимания объективной необходимости ограничения некоторых прав и свобод граждан в условиях военного положения и введения их возможных пределов важное значение имело изучение норм международного права и зарубежной практики применения военного положения. Как свидетельствует исторический опыт, кризисы в истории большинства государств вызывали необходимость временного ограничения отдельных прав и свобод граждан при тех или иных чрезвычайных обстоятельствах, в том числе и при введении режима чрезвычайного или военного положения. Вместе с тем в современных условиях возможные ограничения любых прав и свобод граждан должны соответствовать международно-правовым нормам и осуществляться в строгом соответствии с национальным законодательством. Всеобщей декларацией прав человека (п. 2 ст. 29) закреплено, что при осуществлении своих прав и свобод каждый человек должен подвергаться только таким ограничениям, которые установлены законом исключительно с целью обеспечения должного признания и уважения прав других и удовлетворения справедливых требований морали, общественного порядка и общего благосостояния в демократическом обществе.

Отсюда следует принципиальное требование, что ограничения прав и свобод граждан допустимы только в том случае и в той мере, в каких они предусмотрены законодательством конкретного государства и соответствуют нормам международного права. В полной мере указанное положение распространяется и на ограничения прав и свобод граждан в условиях чрезвычайного или военного положения.

Анализ зарубежной практики свидетельствует о том, что ограничения прав и свобод в период чрезвычайного или военного положения, как правило, не распространяются на основные права граждан; носят ограниченный по объему и времени действия характер; применяются только на основании соответствующего законодательного акта. Даже при введении чрезвычайного или военного положения основные неотъемлемые права человека должны непременно соблюдаться.

Отсюда следует, что закрепленный в ч. 3 ст. 55 Конституции РФ принцип возможности ограничения прав и свобод человека и гражданина в той мере, в какой это необходимо в целях обеспечения обороны страны и безопасности государства, содержит требование разумной достаточности применяемых мер, которые могут осуществляться только в такой степени, в какой это требуется, при условии, что такие меры не являются несовместимыми с обязательствами Российской Федерации по международному праву и не влекут за собой дискриминации исключительно на основе расы, цвета кожи, пола, языка, религии или социального происхождения, а также не предусматривают ограничения прав и свобод, перечисленных в ч. 3 ст. 56 Конституции РФ и не подлежащих ограничению ни при каких обстоятельствах, в том числе и в условиях чрезвычайного положения.

С учетом изложенного был сделан обоснованный вывод о том, что законопроектом могут предусматриваться ограничения отдельных прав граждан Российской Федерации, иностранных граждан и лиц без гражданства на время военного положения, но только в соответствии с рассмотренными выше требованиями норм международного права. Непременное соблюдение этого требования является предпосылкой обеспечения безопасности личности в условиях военного положения. Исходя из реализации такого подхода возможно обеспечение безопасности личности и в условиях чрезвычайного положения.

Высказывались конкретные соображения о необходимости включения в законопроект норм, которые бы предусматривали некоторые временные запреты и ограничения в условиях военного положения на территории, где оно введено (с приведением их возможного перечня). Эти предложения во многом были реализованы и нашли закрепление в Федеральных конституционных законах «О чрезвычайном положении» и «О военном положении». Анализ свидетельствует о всестороннем учете и творческом применении в процессе подготовки этих законов норм международного права по рассмотренным проблемам.

Отдельные положения о возможных ограничениях прав и свобод граждан в условиях чрезвычайного и военного положения закреплены и в некоторых других федеральных законах, что свидетельствует о наличии у законодателя единого подхода к решению этой проблемы. В частности, в ст. 4 Трудового кодекса РФ[102] установлено, что не является принудительным трудом работа, выполняемая в случаях объявления чрезвычайного или военного положения. А в статьях 51 и 93 Земельного кодекса РФ[103] указано, что во время чрезвычайного или военного положения допускается временное изъятие земельного участка у собственника с возмещением ему причиненных убытков и выдачей документа о реквизиции земельных участков для нужд обороны и безопасности. Данные положения согласуются с нормами Федеральных конституционных законов «О чрезвычайном положении» и «О военном положении» о возможности привлечения граждан к выполнению аварийно-спасательных и других неотложных работ для нужд обороны с гарантированной оплатой труда, а также о возможности изъятия у них необходимого для нужд обороны имущества (во время режима чрезвычайного положения – использования имущества и ресурсов организаций) с последующей выплатой государством его стоимости (возмещением причиненного ущерба).

Гарантией соблюдения основ правового статуса личности в условиях чрезвычайного и военного положения могут являться существующие в Российской Федерации меры защиты прав и свобод граждан, предусмотренные статьями 45 – 46 Конституции РФ, включая возможность обращения в суд и в органы прокуратуры. В связи с этим особого внимания требует выяснение полномочий в период военного положения именно судов и прокуратуры. Здесь необходимо исходить из того, что, в отличие от законодательства других стран и исторического опыта России, ч. 3 ст. 118 Конституции РФ и п. 1 ст. 4 Федерального конституционного закона от 31.12.1996 № 1-ФКЗ «О судебной системе Российской Федерации»[104] создание каких-либо чрезвычайных судов не допускается.

Правосудие на территории, где введено чрезвычайное или военное положение, осуществляется только судом. На этой территории действуют все суды, установленные Конституцией РФ. Судопроизводство должно осуществляться в соответствии с Конституцией РФ и иными законодательными актами. Исключительно важно, что применение каких-либо форм или видов чрезвычайных судов, а равно применение любых форм и видов ускоренного или чрезвычайного судопроизводства не допускается. В случае же невозможности осуществления правосудия судами по решению Верховного Суда РФ или Высшего Арбитражного Суда РФ в соответствии с их компетенцией может быть изменена территориальная подсудность дел, рассматриваемых в судах.

Что касается деятельности прокуратуры Российской Федерации на территории, где введено чрезвычайное или военное положение, то она также должна осуществляться в соответствии с Конституцией РФ и иными законодательными актами с учетом положений федерального законодательства о чрезвычайном или военном положении. Федеральным конституционным законом «О чрезвычайном положении» особо оговорено, что при введении чрезвычайного положения на территориях нескольких субъектов Российской Федерации Генеральным прокурором РФ может быть создана межрегиональная прокуратура территории, на которой введено чрезвычайное положение.

Таким образом, можно с достаточной уверенностью констатировать, что обсуждавшаяся в течение длительного времени необходимость учета при подготовке Законов «О чрезвычайном положении» и «О военном положении» норм международного права и зарубежного опыта в области определения пределов ограничения прав и свобод граждан в период действия чрезвычайного и военного положения была признана обоснованной и реализована. Как представляется, принятие названных Федеральных конституционных законов послужит основой для дальнейшего совершенствования правового регулирования режимов чрезвычайного и военного положения и станет существенной гарантией надежного обеспечения безопасности личности в условиях действия особых правовых режимов.

Тем не менее, практика свидетельствует об ином. Да, законы приняты, но опыта их применения пока нет. Реальная же картина такова, что Парламентская Ассамблея Совета Европы неоднократно обращала внимание на то, что Россия в период проведения широкомасштабной антитеррористической операции в Чеченской Республике в 1999 - 2002 гг. допускала массовые нарушения прав человека (право на жизнь, на безопасность, право на свободное передвижение и др.), ограничения прав в условиях, когда не объявлялось ни чрезвычайное, ни военное положение в районе боевых действий. Представители Совета Европы, посетившие Чечню, говорили о необходимости судебного расследования всех фактов нарушения прав человека, убийств и исчезновения людей.

Руководство страны предприняло определенные шаги по созданию реально действующего механизма решения проблем, касающихся прав человека в Чечне. В республике начато восстановление судебной системы. По выявленным фактам преступлений против мирного населения Чечни и нарушений прав человека со стороны федеральных властей, и прежде всего силовых структур, возбуждены уголовные дела.

Использование законного режима чрезвычайного или военного положения государство всячески избегает, руководствуясь различными сомнительными мотивами. Ведь что такое «конртеррористическая операция»? По сути, то же самое военное или чрезвычайное положение.

 Один из главных принципов, обязательных при решении вопросов об ответственности государства за нарушение прав человека (в первую очередь, права на жизнь) в условиях особых правовых режимов, был сформулирован Европейским Судом. Он относится к толкованию понятия «законное причинение вреда» действиями (бездействием) государственных органов или их должностными лицами. Внимание Европейского Суда по правам человека к данному понятию объясняется тем, что во всех случаях государство ссылается на чрезвычайные обстоятельства, требующие от государства принятия силовых мер, способных оправдать, следовательно, сделать законным причинение вреда потерпевшим.

Российское законодательство оперирует понятием «законное причинение вреда». В частности, в ст. 53 Конституции России говорится, что каждый имеет право на возмещение государством вреда, причиненного незаконными действиями (или бездействием) органов государственной власти или их должностных лиц. Эта же норма дублируется в ст. 1069 ГК РФ. Поэтому по российскому законодательству ответственность государства не наступает, если причинение вреда носило законный характер.

Примером того, как российскими судами толкуется понятие «законное причинение вреда», может служить практика арбитражных судов по делам о возмещении вреда, причиненного проводившимися на Северном Кавказе контртеррористическими операциями, в результате которых бомбовыми ударами были разрушены объекты недвижимого имущества, испорчены земельные угодья, предназначенные для сельхозпроизводства, разместившимися на них танковыми подразделениями российской армии. Во всех случаях, отказывая в возмещении вреда, суды ссылались на то, что силовые органы российского государства действовали на основании Указа Президента РФ «О мерах по пресечению незаконных вооруженных формирований на территории Чеченской Республики и в зоне осетино-ингушского конфликта» от 9 декабря 1994 г. № 2166 и (или) других распоряжений высшей государственной власти. Иными словами, законность причинения вреда государством объяснялась наличием тех или иных правовых актов верховной власти, по мнению суда управомочивающих государственные органы или их должностных лиц на причинение вреда.

Однако, как показывает практика Европейского Суда по правам человека, перечень случаев «законного причинения вреда» государством весьма узок, и не всегда это понятие должно использоваться. Европейский Суд исходит из того, что государство обязано делать все для того, чтобы в обществе сохранялись порядок и безопасность. И в случае нарушения кем-либо общественного порядка и безопасности государство обязано компенсировать вред пострадавшим исходя только из факта причинения вреда. Подтверждением сказанному является позиция Европейского Суда, высказанная им в ряде дел, некоторые из которых выбраны в качестве примера.

Законность причинения вреда согласно позиции Европейского Суда по правам человека следует также из процессуальных особенностей юридической конструкции оснований ответственности государства. По мнению Суда, отсутствие объективного и независимого расследования случая причинения вреда является самостоятельным основанием ответственности государства за действия своих органов и их должностных лиц. Данную позицию Европейского Суда красноречиво показывает дело «Маканн и другие против Соединенного Королевства» (McCann and Others v. UK). Обстоятельства дела таковы.

Сотрудники спецслужб по борьбе с терроризмом получили сведения о готовящемся гражданами Ирландии Макканном и другими теракте. Сотрудники спецслужб убили Макканна и других, которые действительно являлись террористами, объясняя убийство тем, что в сложившейся ситуации у спецслужб не было другого выбора, поскольку террористы в любой момент могли привести в действие взрывной механизм. Европейский Суд признал, что право на жизнь убитых Макканна и других было нарушено, исходя из того, что Суду не были предоставлены инструкции руководства спецслужб, которые могли бы удостоверить, что, убивая Макканна и других, сотрудники спецслужб действовали не преднамеренно, а убийство в сложившейся ситуации было адекватной, необходимой и обоснованной мерой.[105]

В другом деле «Гюлек против Турции» (Gulec v. Turkey) Судом было установлено, что во время контртеррористической операции 4 марта 1991 г. в городе Идил был застрелен 15-летний Ахмед Гюлек, который случайно оказался в месте террористических событий. Государство в своих доводах указывало на то, что нет доказательств убийства Ахмеда Гюлека пулей сотрудников сил безопасности. По мнению государства, Ахмед Гюлек мог стать жертвой неустановленных лиц. Однако, основываясь на том, что силами безопасности было применено оружие и государством не проведено объективного расследования причин смерти Ахмеда Гюлека, суд признал нарушение государством права на жизнь погибшего, указав буквально следующее: «Общий запрет произвольного лишения жизни агентами государства, вытекающий из смысла ст. 2 Конвенции, неэффективен, если на практике обоснованность применения властями силы, способной повлечь смерть людей, не подвергается критической оценке. Обязанность государства охранять право на жизнь, предусмотренная ст. 2 Конвенции, вместе с общей обязанностью, изложенной в ст. 1 Конвенции, обеспечить «каждому, находящемуся под их юрисдикцией, права и свободы, предусмотренные в разделе 1 Конвенции», предполагают наличие действенной формы официального расследования случаев убийства людей, произошедших в результате применения агентами государства силы (inter alios). Выполнение государством обязанностей по охране права на жизнь в соответствии со ст. 2 Конвенции означает, что агенты государства ответственны за необоснованное применение силы, способной повлечь смерть людей. Поэтому их действия должны быть предметом независимой и публичной оценки, способной определить, оправдано ли применение соответствующей силы в конкретном случае».[106] Таким образом, в решении вопроса об ответственности государства за нарушение права на жизнь в условиях особых правовых режимов можно выделить две правовые позиции Европейского Суда по правам человека.

Первая основывается на представлении об абсолютной ответственности государства, обязанного обеспечить в обществе мир и порядок, личную и имущественную безопасность находящихся под его юрисдикцией людей. Поэтому нарушение общественного мира и порядка, создание угрозы безопасности для людей являются для государства самостоятельными основаниями ответственности за причиненный вред. Причем причиной наступления вреда могут быть любые обстоятельства, не только теракты, но и, например, массовые беспорядки. Исходя из чего для наступления ответственности государства не имеет значения, исходило ли насильственное действие от должностных лиц государства, или террористов, или неустановленных лиц. При этом нужно иметь в виду, что в соответствии со ст. 15 Конвенции от 4 ноября 1950 г. даже война или иное чрезвычайное положение не являются основаниями для нарушения права на жизнь.

Вторая позиция непосредственно связана с определением критериев обоснованного применения силы государственными органами или их должностными лицами, делающих лишение жизни законным. Учитывая, что по смыслу Конвенции от 4 ноября 1950 г. любое умаление прав и свобод человека, закрепленных международными актами, должно носить исключительный и чрезвычайный характер, то перечень случаев законного лишения жизни непосредственно предусматривается в ст. 2 Конвенции от 4 ноября 1950 г. В частности, к таким случаям относятся: лишение жизни для защиты любого лица от противоправного насилия; для осуществления законного задержания или предотвращения побега лица, заключенного под стражу на законных основаниях; для подавления в соответствии с законом бунта или мятежа. Позиция Европейского Суда заключается в том, что нарушением права на жизнь является не только лишение жизни в случаях, перечисленных выше, но при отсутствии такой необходимости, а также непроведение государством объективного и независимого расследования случая убийства. Непроведение объективного и независимого расследования случаев убийства людей, даже имеющих внешние признаки законного лишения жизни, является самостоятельным основанием ответственности государства и рассматривается как нарушение права на жизнь.

Что можно добавить в заключение от себя? Практики применения конституционных законов в нашей стране еще не было, зато были всевозможные контртеррористичекие операции, правовая основа которых весьма сомнительна. И опыт данных операций показывает, что нарушения права на жизнь в подобных ситуациях нередки. Однако, отрадно хотя бы то, что пусть и под давлением правозащитных организаций запада (на то они, собственно и нужны), Россия все-таки сумела обеспечить пусть и не всем своим гражданам в зоне конфликта, но достойное обеспечение основных конституционных прав. Все познается в сравнении – в советское время, полагаю, ситуация была бы намного драматичнее…

 

ГЛАВА 4. ОБЕСПЕЧЕНИЕ ПРАВА НА ЖИЗНЬ

Сегодня система обеспечения конституционных прав и свобод граждан в регионах России представляет собой довольно пеструю картину, причем не только по организационным формам, но и по темпам продвижения к конституционной модели устройства государственно-правового механизма охраны основных прав и свобод. Едиными основами всей системы органов государственной власти являются конституционные положения: о регулировании и защите прав и свобод граждан (предмет ведения Российской Федерации) и о защите прав и свобод граждан (предмет совместного ведения Федерации и ее субъектов). Однако процесс создания подлинно единой системы органов государственной власти России, обеспечивающей охрану и защиту основных прав и свобод личности, идет весьма неравномерно в разных регионах, на разных уровнях власти, в разных ведомствах.

Особенность состояния этого важнейшего института демократии сегодня заключается в том, что задача государственных органов по обеспечению охраны и защиты основных прав и свобод граждан выступает как внутренняя задача обеспечения прав, прежде всего, самих чиновников государственного аппарата, а не населения, как это должно быть по определению. Органы государственной власти приобрели за последние годы чрезмерную относительную самостоятельность. В итоге оказались исчерпанными ресурсы доверия граждан к государству и его органам. Это привело как к отчуждению масс от государственных структур, так и к отчуждению государственных органов от населения. Как справедливо отмечает В.В. Лазарев, отчуждение государственных органов можно охарактеризовать как неприятие принципа, исходящего от общества, - жить по справедливости и исходящего от власти - жить по закону. Последнее в большой степени означает поклонение теневым ценностям.[107]

Важным для всей России документом является проект Федеральной концепции обеспечения и защиты прав и свобод человека, разработанный в 2000 г. Комиссией по правам человека при Президенте РФ. В его основу положены нормы и принципы взаимоотношений гражданина и государства, признанные международным сообществом. В проекте отражены вопросы развития политических и гражданских прав, прав третьего поколения, защиты социально-экономических прав населения, определены группы населения, нуждающиеся в неотложной защите своих прав, освещены вопросы образования и просвещения в области прав человека, обеспечения единых стандартов защиты прав человека, в том числе с помощью международно-правовых актов и договоров в этой сфере. Однако вопросы охраны, предупреждения конституционных прав и свобод граждан не нашли должного освещения в указанном проекте.

Наличие правовых норм, закрепляющих возможность гражданина беспрепятственно пользоваться конституционными правами и свободами, вовсе не означает, что каждому гражданину автоматически гарантируется их реализация или охрана и защита. Наличие таких норм является необходимым, но отнюдь не достаточным условием для реализации личностью своих прав и свобод в практике общественных отношений.[108] Требуется реализация провозглашенного в Конституции права личности, т.е. действительное получение ею того блага, которое составляет содержание данного права. В свое время Л.С. Явич писал, что право – ничто, если его положения не находят своей реализации в деятельности людей и их организаций, в общественных отношениях и что нельзя понять право, если отвлечься от механизма его реализации в жизни общества.[109]

В юридической литературе реализация прав и свобод граждан рассматривается как регламентированный правовыми нормами процесс, обеспечивающий каждому гражданину те материальные и духовные блага, которые лежат в основе принадлежащих ему субъективных прав, а также защиту этих прав от любых посягательств. Как конечный результат, она означает достижение полного соответствия между требованиями норм совершить или воздержаться от совершения определенных поступков и суммой фактически последовавших действий.[110] Процесс реализации прав граждан носит достаточно сложный характер и имеет определенную структуру. Совокупность средств, обеспечивающих реализацию права, их применение и действие составляют особый механизм перевода общих предписаний в индивидуальное поведение субъектов права. Под механизмом реализации понимается способ осуществления прав и свобод, то есть особым образом согласованные правомерные положительные действия личности, всех обязанных и иных субъектов права, а также условия и факторы, влияющие на этот процесс.

Вопрос о структуре механизма реализации прав граждан в юридической науке является дискуссионным. Так, иногда в нем выделяют три составные части: 1) механизм обеспечения, являющийся предпосылкой осуществления прав граждан, 2) механизм непосредственной реализации - фактического претворения этих прав в жизнь и 3) механизм защиты, вступающий в действие при нарушении прав и направленный на их восстановление.[111] Это представляется не вполне правильным, поскольку и обеспечение и защита прав выступают как процессы, постоянно сопровождающие действие непосредственно механизма реализации.

С точки зрения К.Б. Толкачева, механизм реализации прав граждан состоит из двух подсистем: подсистемы обеспечения реализации прав и подсистемы действий (актов поведения) граждан по пользованию закрепленными правами,[112] то есть непосредственная реализация права.

Для понимания действия механизма правового обеспечения конституционных прав и свобод граждан необходимо: во-первых, раскрыть роль государства в обеспечении прав и свобод граждан; во-вторых, показать соотношение охраны и защиты норм права в сфере обеспечения прав и свобод как стадий процесса их реализации; в-третьих, охарактеризовать формы и способы реализации прав; в-четвертых, раскрыть систему гарантий данного процесса.

Одна из главных особенностей реализации конституционных прав и свобод заключается в том, что субъект постоянно должен пользоваться правами и свободами, например жизнью, здоровьем, то есть благами, неотъемлемыми от него. Характер многих конституционных прав и свобод делает ненужной юридическую деятельность гражданина, направленную на их получение, поскольку они принадлежат ему с момента рождения. Их осуществление выражается в определенном фактическом состоянии субъекта, который непрерывно пользуется благами в виде прав и свобод, и при этом само это пользование прямо не связано с действием или бездействием.[113]

Конечно же, здесь речь идет лишь о юридическом аспекте обеспечения основных прав и свобод. В реальной жизни человек сам, руководствуясь инстинктом самосохранения и здравым смыслом, постоянно заботится о своих правах и свободах. От него самого во многом зависит, насколько комфортным будет его существование.

Исключение составляют лишь те случаи, когда гражданин вынужден прибегать к защите, например к необходимой обороне. В таких ситуациях гражданин сам осуществляет активные, юридически значимые действия по осуществлению и защите своих конституционных прав и свобод. Но в целом конституционные права и свободы гражданина обеспечиваются специальной деятельностью государства, направленной на охрану и защиту его благ. Государство возложило на себя обязанность создавать, насколько это возможно, условия осуществления конституционных прав и свобод гражданина. Реализуя эту обязанность, государство стремится свести к минимуму посягательства на конституционные права и свободы, а если они совершаются, то быстрее прореагировать на них. То есть реализация конституционных прав и свобод выражается в действиях государства по предупреждению, пресечению неправомерных посягательств на права и свободы гражданина, наказанию правонарушителей, возмещению ущерба. В этом состоит вторая особенность реализации исследуемой группы прав и свобод.

Необходимо отметить еще один аспект обеспечения государством конституционных прав и свобод граждан. Принцип свободы осуществления прав человека в Российской Федерации, равно как и во многих странах мира, имеет пределы своего действия. Допускается возможность ограничения конституционных прав и свобод посредством федерального закона. Субъектам Федерации такое право не предоставлено. Однако Федерация также ограничена в вопросах умаления прав и свобод человека сферами правового регулирования, его целями. Так, в ч. 3 ст. 55 Конституции РФ закреплено: «Права и свободы человека и гражданина могут быть ограничены федеральным законом только в той мере, в какой это необходимо в целях защиты основ конституционного строя, здоровья, прав и законных интересов других лиц, обеспечения обороны страны и безопасности государства».

По мнению А.С. Мордовца, суть правового ограничения состоит в побуждении индивидов к социально полезному поведению, с одной стороны, и сдерживанию социально вредного поведения – с другой. Таким образом, ограничения конституционных прав и свобод человека и гражданина со стороны Российского государства предполагают решение следующих задач: 1) поддержание правопорядка; 2) обеспечение личной безопасности; 3) обеспечение внутренней и внешней безопасности общества и государства; 4) создание благоприятных условий для экономической деятельности и охраны всех форм собственности; 5) учет минимальных государственных стандартов по основным показателям уровня жизни, культурное развитие граждан.[114] Следует подчеркнуть, что задача обеспечения охраны прав и свобод граждан государством имеет первостепенное значение и возглавляет вышеприведенный перечень.

Представляется, что охрана и защита государством конституционных прав и свобод граждан от противоправных посягательств являются стадиями процесса реализации конституционных прав и свобод граждан. Именно в наличии этих двух стадий проявляется специфика реализации прав и свобод.

В научной литературе термины «охрана», «защита» и «обеспечение» получили различное толкование, в связи с чем возникает необходимость уточнения их содержания. Следует согласиться с мнением, что понятие «обеспечение» является родовым по отношению к понятиям «охрана» и «защита».[115] Оно включает в себя всю систему политических, экономических, социальных, духовных, правовых и иных мер и условий, направленных на наиболее полное пользование личностью социальными благами. Понятия «охрана» и «защита» рассматриваются либо как тождественные,[116] либо «защита» понимается как более узкий термин по сравнению с понятием «охрана», либо каждое из них наделяется самостоятельным содержанием.[117]

Представляется правильной позиция, в соответствии с которой под охраной понимаются взаимосвязанные меры, осуществляемые государственными органами и общественными организациями, направленные на предупреждение нарушений прав, на устранение их причин и способствующие нормальному процессу реализации личностью своих прав и свобод. Защита же предполагает принудительный (в отношении обязанного лица) способ осуществления права, применяемый в установленном законом порядке компетентными органами в целях восстановления нарушенного права. Именно на стадии защиты нарушение должно быть ликвидировано, а право восстановлено. Основным условием отнесения тех или иных мер к защите является наличие нарушения права или попытка его нарушить. А поскольку в любой момент осуществления права возможно его нарушение, постольку необходима и защита.

Особое внимание необходимо обратить именно на стадию охраны основных прав граждан, поскольку специфическая функция охраны права состоит в превентивном характере. «Мудрый законодатель, – отмечал К. Маркс, – предупредит преступление, чтобы не быть вынужденным наказать за него».[118] От эффективности охраны основных прав и свобод граждан зависит полнота их реализации (например, права на жизнь, здоровье и физическую свободу). Для обеспечения беспрепятственного пользования такими благами, как конституционные права и свободы, главное значение имеет деятельность по предупреждению посягательств на них. Ведь пресечение посягательства на такие конституционные права, как жизнь и здоровье, а также наказание за убийство или причинение телесных повреждений в качестве мер защиты, восстановить процесс пользования жизнью и полноценным здоровьем не могут. Хотя этот момент не умаляет роли защиты права как стадии реализации.

Вместе с тем, как отмечают многие исследователи, в науке и практике нет единства взглядов на роль предупреждения, профилактики нарушений прав и свобод граждан. Так, И.В. Ростовщиков отмечает, что профилактику традиционно рассматривают в рамках средств и мер защиты (охраны) прав и свобод.[119] По его мнению, она, отличаясь от защиты прав и свобод, не всегда связана с уже совершенными конкретными нарушениями, обычно проявляется в виде мер общей и перспективной превенции. Он справедливо подчеркивает, что предупреждение посягательств на права и свободы личности есть особая разновидность гарантий их реализации, которая, в принципе, действует как через социальные, юридические, организационные факторы обеспечения прав и свобод (иногда даже путем применения поощрительных норм), так и через собственно правоохранительные меры компетентных органов.[120]

Только государство и его органы обладают правом, государственно-властными полномочиями по осуществлению в масштабах всей страны мер по охране и защите конституционных прав и свобод. У общественных организаций и формирований, массовых правозащитных движений и иных организаций отсутствуют необходимые полномочия, силы и средства для того, чтобы обеспечить полноценную охрану и защиту прав и свобод человека и гражданина.

Возникает вопрос: так ли уж необходимо особое внимание к этому направлению правоохранительной и правозащитной деятельности государственных органов, к его выделению из общего комплекса задач по осуществлению власти и управления. Высказывается мнение, что выделить из всего комплекса государственной деятельности подсистему государственно-правовой охраны конституционных прав и свобод невозможно, так как вся деятельность государства и его органов как бы представляет или должна представлять в широком смысле их охрану и защиту. Более того, к примеру, защита средствами правосудия некоторых социальных прав граждан якобы нереальна, ибо она противоречит складывающимся в стране рыночным отношениям и интересам предпринимателей.[121]

Необходимо отметить, что потребность в государственно-правовой охране прав и свобод граждан закономерно вытекает из усложнения характера и структуры экономических отношений, приватизации государственной и общественной собственности, значительного увеличения числа граждан, располагающих различными формами и видами собственности и нуждающихся в ее правовой охране и защите. Рост конфликтности и социальных противоречий в общественной жизни, признание ценности и неприкосновенности личности, охраны достоинства граждан и их коммуникаций, с одной стороны, и упразднение ряда ранее существовавших институтов социального контроля, способствовавших реализации прав, – с другой, определяют увеличение значения юридических форм охраны и защиты прав и свобод. Правовая форма охраны прав и свобод граждан становится реально действующей альтернативой тоталитарным, патерналистским методам этой охраны и защиты, господствовавшим в недавнем прошлом.

Государственная статистика последних лет свидетельствует о непрерывном росте количества обращений граждан в государственные органы за охраной и защитой своих прав и свобод. Показательны, в частности, данные работы Уполномоченного по правам человека в Российской Федерации за последние три года. В 1998 г. (начиная с мая) в его адрес поступило 6978 жалоб и обращений граждан, в 1999 г. – 22815, в 2000 г. – 24985.[122] Аналогичная динамика отмечается в работе Администрации Президента РФ, Государственной Думы Федерального Собрания РФ, аппарата Правительства РФ, Конституционного Суда РФ, других федеральных судов, Прокуратуры РФ, Министерства внутренних дел Российской Федерации.

Дальнейшее совершенствование системы государственных гарантий основных прав и свобод граждан предполагает уяснение некоторых теоретических положений, определяющих сущность и особенности института государственно-правовой охраны конституционных прав и свобод граждан, лежащего в основе концепции механизма охраны. Целесообразно, на наш взгляд, выделить следующие проблемы: понятие и содержание института государственно-правовой охраны основных прав и свобод граждан; состояние государственно-правовой деятельности по охране основных прав и свобод на современном этапе развития; пути усиления государственно-правовых гарантий основных прав и свобод граждан в механизме государства; совершенствование системы органов государственной власти; возможности расширения сферы обжалования и государственного контроля; дифференциация процедур государственно-правовой охраны основных прав и свобод граждан; создание более благоприятных условий для активного участия граждан в охране их конституционных прав и свобод.

Рассмотрим более подробно наиболее важные из перечисленных вопросов.

Государственно-правовая охрана конституционных прав и свобод (согласно ст. 45 Конституции РФ) упрощенно понимается как деятельность управомоченных государственных органов и должностных лиц. Конституция предусматривает определенную обязанность, принимаемую на себя государством. Ей соответствует право человека и гражданина требовать государственной охраны от посягательств на его конституционные права и свободы. Государственная охрана прав и свобод человека и гражданина - это институт конституционного права. Он представляет собой юридический комплекс, с помощью которого государство обязано обеспечить соблюдение основных прав и свобод человека и гражданина, закрепленных, прежде всего, в Конституции РФ.

Закрепление этой обязанности в Конституции РФ отражает факт присоединения Российской Федерации к Международному пакту о гражданских и политических правах 1966 г. А это означает, что наше государство обязуется создавать условия, при которых право на юридическую охрану и защиту должно устанавливаться компетентными властями, и развивать возможности государственной охраны и защиты.

Конституция РФ устанавливает целый комплекс правовых норм, которые определяют сущность государственно-правовой охраны как института правового государства, представляющего ведущее направление деятельности органов государственной власти. Конституция определяет направления государственно-правовой охраны, основные права и свободы, подлежащие охране, виды соответствующей государственно-правовой деятельности, условия надлежащей организации государственно-правовой деятельности и гарантии законности реализации государственно-правовой охраны. Из конституционных положений, непосредственно определяющих содержание, структуру и формы государственно-правовой охраны прав и свобод граждан, представляется необходимым выделить следующие.

Конституция РФ определяет, что права и свободы граждан являются высшей ценностью, а государство обязуется признавать, соблюдать и защищать эти права и свободы (ст. 2). Эта норма более подробно раскрывается в других статьях Конституции РФ и в текущем законодательстве России. Признавая конституционные права и свободы, государство в своих законах конкретно определяет их содержание, объем, пределы, гарантии их соблюдения, а также обязанности человека (например, уплата налогов) и гражданина (военная служба и др.).

Конституционная обязанность государства соблюдать и защищать права и свободы человека и гражданина состоит в создании системы их охраны и защиты, в которую включаются меры по созданию условий реализации прав и свобод, судебные и административные органы, парламентские и президентские структуры, а также четкие юридические процедуры такой охраны и защиты.

Конституция РФ закрепляет исключительное право Российской Федерации регулировать права и свободы человека и гражданина, а также права национальных меньшинств (ст. 71). Понятие «регулирование» в данном случае означает, что задачами Федерации являются: определение перечня прав и свобод, их конституционно-правовое закрепление, установление конституционных и иных гарантий, механизмов и процедур их реализации и охраны, ответственности за их нарушение. Эти и другие элементы регулирования (конституционного, законодательного) прав и свобод человека приобретают основополагающее значение для всей правовой системы, всех отраслей права и субъектов права, в том числе и для всего механизма государственно-правовой охраны прав и свобод.

Охрана основных прав и свобод есть одновременно и их регулирование. Отнесение к ведению Российской Федерации конституционно-правового регулирования в сфере прав и свобод не только подчеркивает приоритет этой сферы, но и обеспечивает единство в подходе к правам и свободам человека и гражданина на всей территории России. В осуществлении функции регулирования прав и свобод, прежде всего, участвует Федеральное Собрание - Парламент РФ, а также Президент РФ, Правительство РФ и другие органы государственной власти как субъекты законодательной инициативы.

Конституция РФ закрепляет положение о Президенте РФ как гаранте прав и свобод человека и гражданина (ч. 2 ст. 80). Выполняя это положение, Президент РФ обеспечивает согласованное функционирование и взаимодействие органов государственной власти, причем как федеральных, так и субъектов РФ. При Президенте РФ действует Комиссия по правам человека, которая образована Указом Президента РФ от 26 сентября 1993 г. № 1458 в целях усиления гарантий гражданских и политических прав граждан РФ. В соответствии с ч. 4 ст. 78 Конституции РФ Президент РФ осуществляет надзор и контроль за деятельностью органов исполнительной власти, в том числе через свою администрацию и полномочных представителей в федеральных округах и в субъектах РФ.

Согласно ст. 115 Конституции РФ Президент с целью предупреждения нарушений прав и свобод граждан может отменить постановление или распоряжение Правительства РФ в случае его противоречия федеральным законам и указам Президента или нарушения закона, определяющего права и свободы человека и гражданина. Согласно ст. 85 Конституции РФ Президент вправе приостанавливать действия актов органов исполнительной власти субъектов РФ в случае противоречия их Конституции РФ, федеральным законам, международным обязательствам РФ или в случае нарушения прав и свобод человека и гражданина до решения этого вопроса соответствующим судом.

Конституция РФ в гл. 5 возлагает некоторые полномочия по осуществлению государственного контроля за деятельностью органов исполнительной власти в сфере прав и свобод человека на законодательные органы государственной власти и, в частности, на палаты Федерального Собрания – Парламента РФ. В соответствии со ст. ст. 102, 103 Конституции РФ устанавливается контроль палат Федерального Собрания РФ за исполнением федерального бюджета Правительством РФ и подведомственными ему министерствами и ведомствами. В этих целях создается и действует Счетная палата РФ, которой обе палаты Федерального Собрания РФ полномочны давать поручения. Кроме того, установлена процедура ответов членов Правительства РФ на вопросы и запросы членов Совета Федерации и депутатов Государственной Думы.

Конституция РФ в ст. 114 возлагает на Правительство РФ полномочия по осуществлению мер по обеспечению законности, прав и свобод граждан, охране собственности и общественного порядка, борьбе с преступностью. В соответствии со ст. 12 Федерального конституционного закона «О Правительстве Российской Федерации» на Правительство возлагается полномочие по осуществлению государственного контроля за соблюдением прав и свобод граждан федеральными министерствами и ведомствами. В этой связи Закон уполномочивает Правительство РФ отменять акты федеральных органов исполнительной власти или приостанавливать их действие, применять меры дисциплинарного воздействия вплоть до увольнения к назначаемым Правительством РФ должностным лицам.

В целях охраны прав и свобод человека и гражданина на Министерство внутренних дел РФ возлагается обеспечение безопасности граждан, предупреждение и пресечение преступлений и административных правонарушений, раскрытие преступлений, охрана общественного порядка и обеспечение общественной безопасности (ст. 2 Закона РФ «О милиции»[123]).

Конституция РФ в ч. 4 ст. 125 закрепляет полномочия Конституционного Суда РФ, имеющие важное значение для охраны и защиты конституционных прав и свобод личности. По жалобам на нарушение конституционных прав и свобод граждан и по запросам судов он правомочен проверять конституционность закона, примененного или подлежащего применению в конкретном деле, в порядке, установленном федеральным законом. При этом проверяться может конституционность не любого закона, а только затрагивающего права и свободы. Конституционный Суд вынужден нередко отказывать в рассмотрении поступивших жалоб в связи с их неподведомственностью ему или с несоответствием требованиям закона.

Общеизвестно, что в юридической науке идет дискуссия о правовой природе решений Конституционного Суда, о том, являются ли они источником права. Придерживаясь идеи закрепления в будущем федеральном законе «О нормативных правовых актах Российской Федерации» специальной статьи о нормативной природе решений Конституционного Суда, представляется справедливым мнение, что, по крайней мере, постановления о толковании Конституции, о неконституционности положений законов и иных нормативных актов, о разрешении споров о компетенции имеют характер нормативных актов. Нередко они являются основанием для принятия федеральных законов либо отклонения их проектов, принятия указов Президента и постановлений Правительства.[124] Устранение пробела в законодательной конкретизации решений Конституционного Суда РФ активизирует деятельность по ликвидации дискриминационных норм в нашем государстве, возникающих в результате неопределенности закона, «искажения» его смысла правоприменителем, нереализованности отдельных конституционных норм.

Конституция РФ в ст. 129 закрепляет положение о статусе Прокуратуры РФ как системы государственных органов, осуществляющих надзор за исполнением действующих на территории России законов. Осуществление надзора за соблюдением прав и свобод человека и гражданина является самостоятельным направлением деятельности органов прокуратуры, в ходе которого рассматриваются и проверяются заявления, жалобы и иные сообщения о нарушении прав и свобод, принимаются меры по предупреждению и пресечению нарушений прав и свобод человека и гражданина, привлечению к ответственности лиц, нарушивших закон, и возмещению причиненного ущерба.

Конституция РФ в ч. 1 ст. 103 предусматривает введение института Уполномоченного по правам человека в РФ, необходимого для образования целостной системы защиты основных прав граждан. Принятие Федерального конституционного закона «Об Уполномоченном по правам человека в РФ» [125]явилось важной вехой на пути укрепления законности и гарантий прав личности в России.

Конституция РФ в ст. 12 закрепляет одну из основ российской демократии и публичной власти – местное самоуправление. В соответствии со ст. 132 Конституции РФ и ст. 6 Закона об общих принципах организации местного самоуправления[126] органы местного самоуправления осуществляют охрану общественного порядка. Это предполагает создание ими на подведомственной территории условий, гарантирующих безопасность личности, беспрепятственную реализацию гражданами конституционных прав и свобод. Важную роль в указанной сфере призвана играть милиция общественной безопасности. В районах, городах, районах городов, т.е. на уровне муниципальных образований, она создается и функционирует в качестве структурного звена в составе органов исполнительной власти – отделов (управлений) внутренних дел соответствующего субъекта РФ. То есть можно сказать, что таким образом осуществляется сочетание государственных и самоуправленческих начал в сфере охраны основных прав и свобод человека и гражданина.

Конституция РФ в ст. 46 закрепляет право каждого на обращение в суд – право человека и гражданина на правосудие. Этот принцип предполагает, что любой гражданин может обратиться за помощью к судебной власти в случае нарушения его прав и свобод, в том числе и органами государственной власти, местного самоуправления, общественными объединениями и должностными лицами. Конституция РФ выделяет право гражданина, пострадавшего от преступного посягательства, на доступ к правосудию (ст. 52). Однако право на правосудие не является исключительной привилегией потерпевшего от преступления. Согласно ст. 14 Международного пакта о гражданских и политических правах «каждый имеет право при рассмотрении любого уголовного обвинения, предъявленного ему, на справедливое и публичное разбирательство дела компетентным, независимым и беспристрастным судом, созданным на основе закона». Этот Международный пакт распространяет сферу права на судебную защиту в уголовном процессе.

В Конституции РФ, в ч. 3 ст. 46, закреплено право каждого в соответствии с международными договорами РФ обращаться в межгосударственные органы по защите прав и свобод человека, если исчерпаны все имеющиеся внутригосударственные средства правовой защиты. Однако кто должен решать, что все имеющиеся внутригосударственные средства правовой защиты исчерпаны, пока неясно. Да и сами международные договоры по правам человека большинству граждан России не известны, потому они и не имеют представления, в какие межгосударственные органы и каким образом можно обращаться за защитой своих прав.

Конституция РФ в ч. 1 ст. 45 гарантирует государственную защиту прав и свобод человека и гражданина. В ч. 2 ст. 45 Конституция устанавливает право на обжалование в суд решений и действий (или бездействия) органов государственной власти, органов местного самоуправления, общественных объединений и должностных лиц.

Конституция РФ в ст. 48 устанавливает право на получение квалифицированной юридической помощи, в ст. 52 – охрану законом права потерпевших от преступлений и злоупотреблений властью, в ст. 52 – полномочия государства по обеспечению доступа к правосудию и компенсации причиненного ущерба, в ст. 53 – право на возмещение вреда, причиненного незаконными действиями (или бездействием) органов государственной власти или их должностных лиц, в ч. 2 ст. 55 – запрет на издание законов, отменяющих или умаляющих права и свободы человека и гражданина, в ч. 3 ст. 55 – возможность ограничения федеральным законом прав и свобод человека и гражданина в целях защиты основ конституционного строя, нравственности, здоровья, прав и законных интересов других лиц, обеспечения обороны и безопасности государства, в ч. 3 ст. 41 – ответственность должностных лиц в соответствии с федеральным законом за сокрытие фактов и обстоятельств, создающих угрозу жизни и здоровью людей, в ст. ст. 15, 57, 58, 59, 62 – обязанности человека и гражданина на территории Российской Федерации.

Конституция РФ и действующее законодательство закрепляют целый ряд положений, посвященных юридическим процедурам, формам и методам охраны основных прав и свобод человека и гражданина.

Указанные правовые нормы как первичные правила поведения составляют живую ткань закона. От их правильного определения и «набора» в тех или иных видах актов зависит очень многое.[127] Конституционно-правовые нормы института охраны основных прав и свобод граждан являются нормами высокой регулятивной концентрации, своего рода обобщенными моделями поведения субъектов права. Поэтому в указанных нормах нередко отсутствует традиционная триада элементов и норма-диспозиция является наиболее типичной. Но при этом можно - и для этого есть все основания - выделить среди них конституционные нормы-дефиниции, нормы-цели, нормы-принципы, дозволительные нормы, компетенционные нормы, нормы-запреты, нормы-императивы. Уяснение природы и видов этих норм важно для правильной ориентации субъектов права и их адекватных правовых действий. В противном случае потенциал норм выявляется и используется либо не полностью, либо ошибочно.

Эти разновидности норм предопределяют в основных чертах классификацию норм всего института государственно-правовой охраны основных прав и свобод граждан. Конституционные нормы-дефиниции либо воспроизводятся в последующих законах полностью, либо служат основой построения закона и формулирования его норм. Конституционные нормы-принципы и нормы-цели служат базой для создания аналогичных норм в законах. Так, положения ст. 2 Конституции РФ о человеке, его правах и свободах как высшей ценности получили развитие в ст. 3 (об ответственности, гласности и обеспечении прав и свобод человека и гражданина) Федерального конституционного закона «О Правительстве Российской Федерации»[128] и в ст. 1 (о защите прав и свобод граждан) Закона Российской Федерации «О милиции».

Нормы общерегулирующие, включая компетенционные, и конкретно-регулирующие, императивные, используются в данном институте охраны основных прав и свобод особенно часто. Это нормы о предметах ведения Российской Федерации и ее субъектов, о полномочиях органов государственной власти, о взаимоотношениях государственных органов между собой, об отношениях публичных властей с физическими и юридическими лицами. Часто эти нормы выражены как обязанности соответствующих субъектов конституционно-правовых отношений. Так, п. 2 ст. 15 Конституции РФ, устанавливающий, что органы государственной власти, органы местного самоуправления, должностные лица, граждане и их объединения обязаны соблюдать Конституцию РФ и законы, «развернут» и конкретизирован в ст. 10 Закона «О милиции».

В формировании института государственно-правовой охраны основных прав и свобод применяются и дозволительные нормы, позволяющие гражданам свободно использовать свои права и свободы, а государственным органам в процессе охраны прав и свобод – проявлять творчество в ходе правоприменения, с учетом принципа «запрещено все, что не дозволено». Так, нормы гл. 2 Конституции РФ получили развитие в законах о выборах, о гражданстве, о въезде и выезде из страны, об избирательных правах граждан, о средствах массовой информации и др. Закон РФ «О милиции», развивая ст. 45 Конституции РФ о гарантировании государственной защиты прав и свобод граждан, устанавливает права милиции (ст. 11) на совершение действий, необходимых для охраны и защиты основных прав и свобод граждан (например, пресечение преступлений и административных правонарушений, в том числе связанных с нарушением прав и свобод).

Диспозитивные нормы регулируют деятельность многих государственных органов: Президента РФ, Федерального Собрания РФ, Правительства РФ, федеральных судов, органов прокуратуры, внутренних дел, милиции и др. Причем эти нормы получили свое развитие в соответствующих законах, регулирующих организацию и деятельность данных органов в сфере охраны основных прав и свобод граждан.

Включение норм-запретов в институт охраны основных прав и свобод рассчитано на их превентивное действие для сохранения правомерного поведения юридических и физических лиц. Они служат своеобразными индикаторами возможных противоправных действий. Так, статья – ст. 56 (п. 3) – Конституции РФ устанавливает, что не подлежат ограничению в условиях чрезвычайного положения права и свободы, предусмотренные ст. ст. 20, 21, 23 (ч. 1), 24, 28, 34 (ч. 1), 40 (ч. 1), ст. ст. 46 – 54 Конституции РФ.

Охранительные нормы (нормы-санкции) выступают как средство применения мер ответственности за правонарушения в сфере основных прав и свобод граждан. Так, конституционные нормы предусматривают следующие меры конституционной ответственности: а) отмена, приостановление, аннулирование правовых актов; б) отставка органа, должностного лица; в) досрочное прекращение полномочий; г) отзыв; д) введение специальных, в том числе временных, режимов; е) роспуск органа; ж) реорганизация государственных структур; з) отказ в регистрации; и) запрет. Вид этой юридической ответственности еще недостаточно хорошо разработан и требует дополнительной проработки и широкого внедрения.

Большую группу норм-санкций, предусматривающих ответственность за нарушения основных прав и свобод, составляют отсылки к мерам уголовной, административной, материальной ответственности, предусмотренным в отраслевом законодательстве. Так, в действующем Уголовном кодексе РФ предусмотрены меры уголовной ответственности за преступления против личности, государственной власти, основ конституционного строя.

Нормы-санкции могут содержаться и в материальных нормах (преимущественно компетенционных), процессуальных (регламентах), коллизионных нормах, нормах согласительных процедур (по порядку урегулирования разногласий между органами исполнительной власти) и др. К сожалению, и вторая и третья группы указанных норм также недостаточно полно и детально разработаны с точки зрения охраны и защиты основных прав и свобод граждан.

Таким образом, для формирования и действия института государственно-правовой охраны основных прав и свобод граждан весьма важны внутренние связи конституционно-правовых норм. Их отсутствие или слабость ведут к снижению эффективности законодательного регулирования и, в конечном счете, к неудовлетворительному обеспечению действия основных прав и свобод. И напротив, обеспечение связей между нормами внутри закона, между однородными нормами разных законов, соблюдение пропорций между отдельными блоками института позволяет использовать высокий потенциал всего комплекса государственно-правовой охраны основных прав и свобод граждан.

Задача развития материальных, организационных и процессуальных основ реализации права на государственно-правовую охрану конституционных прав и свобод требует совершенствования всей системы государственно-правовой охраны, обеспечения условий интенсификации правоохранительной функции государственных органов.

Содержание правоохранительной функции государственных органов складывается из нескольких элементов: а) предупреждения нарушения прав; б) восстановления нарушенного права; в) отмены законодательных и подзаконных нормативных актов в случае их противоречия закону (признания их недействительности); г) возмещения ущерба и морального вреда, причиненного человеку и гражданину; д) решения вопроса об ответственности нарушителя прав человека и гражданина.

С другой стороны, в конституционном законодательстве еще не сформировались соответствующие подотрасли, направленные на обеспечение конституционных прав и свобод граждан. Многочисленные правовые средства, направленные на поддержку конституционных прав и свобод, находятся в различных отраслях права и законодательства, не взаимосвязаны между собой, порой излишне обособлены и противоречат друг другу.

Думается, несмотря на многообразие видов обеспечения (охраны и защиты) основных прав и свобод граждан, необходимо говорить об общих принципах, целях, задачах его осуществления, характерных для всех сфер правообеспечительной деятельности и для всех органов, ее осуществляющих. Учитывая всевозрастающую роль прав и свобод человека и гражданина в государственной и общественной жизни, в обеспечении устойчивого развития современного мира,[129] представляется возможным говорить об особой роли охраны прав и свобод, предупреждения их нарушений как важной функции государственных органов, и в первую очередь правоохранительных органов.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Итак, подведем черту под нашим скромным исследованием. Все права человека неделимы, составляют единый комплекс, из их совокупности нельзя исключить хотя бы одну составляющую в ущерб другим. Недопустимо противопоставление какого-либо одного права или свободы какому бы то ни было другому. Это замечание совершенно справедливо, поскольку в противном случае будет нарушен общий принцип уважения прав человека и основных свобод, принцип универсальности прав человека. Признание неделимости прав человека не исключает определенной их систематизации.

Бесспорно, что приоритетным правом является право на жизнь как важнейшее право, без обеспечения которого бессмысленно ставить вопрос о соблюдении остальных прав и свобод человека. С другой стороны, соблюдения лишь одного права на жизнь, конечно, недостаточно для полноценного существования и развития личности в обществе. Для этого требуются уважение и соблюдение и других прав и свобод. Иначе мы обнаружим не право на жизнь, а лишь право на существование, блестящие примеры которого известны из русской и советской классической литературы.

Следует признать, что сегодня в российской правовой системе функции государства по обеспечению права на жизнь урегулированы недостаточно, не создан необходимый механизм эффективной реализации полномочий государственных органов по охране основных прав и свобод личности. Усиление правозащитной функции государственных органов требует расширения их компетенции, внесения необходимых изменений в действующее законодательство, совершенствования организации системы органов государственной власти и административно-юридических процедур.

Вместе с тем не следует упускать из виду того обстоятельства, что возможности государственных органов не беспредельны. Правильная организация государственно-правовой охраны конституционных прав и свобод требует четкого нормативного определения критериев нарушений основных прав и свобод, подлежащих именно государственно-правовой охране, установления хотя бы примерного перечня их признаков. Отсюда вытекает потребность в определении типологии правонарушений, представляющих предмет административного и судебного рассмотрения и воздействия в этой сфере государственно-правовой деятельности, а также причин их совершения.

Нарушения основных прав и свобод граждан возможны в различных областях общественных отношений, когда закон прямо предусматривает возможность административного и судебного разрешения правового спора. Сфера применения правового принуждения в деятельности правоохранительных органов также требует определения пределов правового контроля со стороны институтов административной и судебной власти.

Для классификации условий и обстоятельств, лежащих в основе нарушений основных прав и свобод граждан, целесообразно использовать, прежде всего, нормотворческие отклонения (принятие законодательных или иных нормативных актов, не соответствующих установлениям Конституции РФ, гарантирующим основные права и свободы). Так, Федеральные законы о милиции и об оперативно-розыскной деятельности допускают несанкционированное проникновение в жилые помещения граждан, использование электронных средств получения информации. По роду и виду правоохранительной деятельности такие обстоятельства возможны: 1) при пресечении правонарушений и применении мер административного воздействия (административный произвол); 2) в уголовном судопроизводстве (как в стадиях предварительного расследования, так и непосредственно в судебных стадиях); также нередки случаи неисполнения должностными лицами правоохранительных органов их обязанностей по обеспечению условий осуществления процессуальных прав участников судопроизводства: на доступ к правосудию, на право на защиту и др.; 3) в сфере гражданского судопроизводства (отказ в приеме исковых заявлений, нарушение правил о подсудности и подведомственности, несоблюдение сроков рассмотрения дел, необоснованное приостановление судами производства по делу и др.).

В целом нарушения основных прав и свобод человека можно разделить на две группы: 1) нарушения, которые не имеют массового характера, затрагивают интерес отдельных лиц, не совершаются систематически. Например, незаконный арест в результате допущенной ошибки. Борьба с такими нарушениям происходит, как правило, с помощью средств, которыми располагает государство (законодательство, органы суда, прокуратуры и т.д.); 2) массовые и грубые нарушения прав человека, затрагивающие интересы ряда стран или всего мира. Например, преступления германского фашизма, нарушения прав и свобод человека в ходе современных вооруженных конфликтов международного и немеждународного характера, актов терроризма. Борьба с подобными нарушениями возможна только с использованием как национальных государственно-правовых средств, так и средств международно-правового характера.

В современных условиях право на жизнь все чаще подвергается испытаниям на прочность. Легализация абортов, возможная легализация эвтаназии, усиление террористических и антитеррористических инцидентов по всему миру тому подтверждение. Кроме того, государство не обеспечивает должную защиту этого права, не обеспечивает безопасность личности в современном мире со всеми его многочисленными угрозами. С другой стороны, смертная казнь во многих государствах уже отменена или не исполняется, что, однако, может служить лишь слабым утешением.

СПИСОК ИСПОЛЬЗУЕМОЙ ЛИТЕРАТУРЫ

Нормативно-правовые акты Российской Федерации

1.     Конституция РФ. Принята всенародным голосованием 12 декабря 1993 г. (с изм. от 25.07.2003) // РГ от 25.12.1993 № 237, СЗ РФ от 28.07.2003, № 30, ст. 3051.

2.     Федеральный конституционный закон «О чрезвычайном положении» от 30.05.2001 № 3-ФКЗ (ред. от 30.06.2003) // СЗ РФ от 04.06.2001, № 23, ст. 2277, СЗ РФ от 07.07.2003, № 27 (ч. 1), ст. 2697.

3.      Федеральный конституционный закон «О военном положении» от 30.01.2002 № 1-ФКЗ // СЗ РФ от 04.02.2002, № 5, ст. 375.

4.     Федеральный конституционный закон «О Правительстве Российской Федерации» от 17.12.1997 № 2-ФКЗ (ред. от 03.11.2004) // СЗ РФ от 22.12.1997, № 51, ст. 5712, СЗ РФ от 08.11.2004, № 45, ст. 4376.

5.     Федеральный конституционный закон «Об уполномоченном по правам человека в Российской Федерации» от 26.02.1997 № 1-ФКЗ // СЗ РФ от 03.03.1997, № 9, ст. 1011.

6.      Федеральный конституционный закон «О судебной системе Российской Федерации» от 31.12.1996 № 1-ФКЗ (ред. от 04.07.2003) // СЗ РФ от 06.01.1997, № 1, ст. 1, СЗ РФ от 07.07.2003, N 27 (ч. 1), ст. 2698.

7.      Уголовный Кодекс Российской Федерации от 13.06.1996 № 63-ФЗ (ред. от 28.12.2004) // СЗ РФ от 17.06.1996, № 25, ст. 2954, РГ от 30.12.2004, № 290.

8.      Гражданский Кодекс РФ (часть первая) от 30.11.1996 № 51-ФЗ (ред. от 30.12.2004) // СЗ РФ от 05.12.1994, № 32, ст. 3301, РГ от 31.12.2004, № 292.

9.      Уголовно-исполнительный Кодекс Российской Федерации от 08.01.1997 № 1-ФЗ (ред. от 04.11.2004) // СЗ РФ от 13.01.1997, № 2, ст. 198, СЗ РФ от 08.11.2004, № 45, ст. 4379.

10.  Земельный Кодекс Российской Федерации от 25.10.2001 № 136-ФЗ (ред. от 29.12.2004) // СЗ РФ от 29.10.2001, № 44, ст. 4147, РГ от 30.12.2004, № 290.

11.  Трудовой Кодекс РФ от 30.12 2001 № 197-ФЗ (ред. от 29.12.2004) // СЗ РФ от 07.01.2002, № 1 (ч. 1), ст. 3, РГ от 31.12.2004, № 292.

12.  Федеральный закон «Об обороне» от 31.05.1996 № 61-ФЗ (ред. от 29.12.2004) // СЗ РФ от 03.06.1996, № 23, ст. 2750, РГ от 12.01.2005, № 1.

13.  Федеральный закон «О свободе совести и о религиозных объединениях» от 26.09.1997 № 125-ФЗ (ред. от 29.06.2004) // СЗ РФ от 29.09.1997, № 39, ст. 4465, СЗ РФ от 05.07.2004, № 27, ст. 2711.

14.  Федеральный закон «Об общих принципах организации местного самоуправления в Российской Федерации» от 28.08.1995 № 154-ФЗ (ред. от 08.12.2003) // СЗ РФ от 28.08.1995, № 35, ст. 3506, СЗ РФ от 15.12.2003, № 50, ст. 4855.

15. Закон РФ «О трансплантации органов и (или) тканей человека» от 22.12.1992 № 4180-1 (ред. от 20.06.2000) // ВСНД и ВС РФ от 14.01.1993, № 2, ст. 62, СЗ РФ от 26.06.2000, № 26, ст. 2738.

16.  Основы законодательства Российской Федерации об охране здоровья граждан (ред. от 29.12.2004) // ВСНД и ВС РФ от 19.08.1993, № 33, ст. 1318, СЗ РФ от 06.12.2004, № 49, ст. 4850.

17.  Закон РФ «О милиции» от 18.04.1991 № 1026-1 (ред. от 22.08.2004) // ВСНД и ВС РСФСР от 18.04.1991, № 16, ст. 503, СЗ РФ от 30.08.2004, № 35, ст. 3607.

18.  Указ Президента РФ «О поэтапном сокращении применения смертной казни в связи с вхождением России в Совет Европы» от 16.05.1996 № 724 // СЗ РФ от 20.05.1996, № 21, ст. 2468.

19.  Постановление Правительства РФ «О Перечне социальных показаний для искусственного прерывания беременности» от 11.08.2003 № 485  // СЗ РФ от 18.08.2003, № 33, ст. 3275.

20.  Приказ Минздрава РФ «Об утверждении Инструкций о порядке разрешения искусственного прерывания беременности в поздние сроки по социальным показаниям и проведения операции искусственного прерывания беременности» от 14.10.2003 № 484 // Бюллетень нормативных актов федеральных органов исполнительной власти от 29.12.2003, № 52.

21.  Постановление Конституционного Суда РФ «По делу о проверке конституционности положений статьи 41 и части третьей статьи 42 УПК РСФСР, пунктов 1 и 2 Постановления Верховного Совета Российской Федерации от 16 июля 1993 года «о порядке введения в действие закона российской федерации «О внесении изменений и дополнений в закон РСФСР «О судоустройстве РСФСР», Уголовно-Процессуальный Кодекс РСФСР, Уголовный Кодекс РСФСР и Кодекс РСФСР об административных правонарушениях» в связи с запросом Московского Городского Суда и жалобами ряда граждан» от 02.02.1999 № 3-П // СЗ РФ от 08.02.1999, № 6, ст. 867.

22.  Постановление Пленума Верховного Суда РФ «О некоторых вопросах применения судами Конституции Российской Федерации при осуществлении правосудия» от 31.10.1995 № 8 // Бюллетень Верховного Суда РФ. – 1996. – № 1.

23.  Постановление ГД ФС РФ «Об обращении Государственной Думы Федерального Собрания Российской Федерации «К Президенту Российской Федерации В.В. Путину о преждевременности ратификации Протокола № 6 к Конвенции о защите прав человека и основных свобод (относительно отмены смертной казни) от 28 апреля 1983 года» от 15.02.2002 № 2483-III ГД // СЗ РФ от 25.02.2002, № 8, ст. 799.

Международные нормативно-правовые акты

24.  Всеобщая Декларация прав человека. (Принята 10.12.1948 Генеральной Ассамблеей ООН) // Российская газета от 05.04.1995.

25.  Конвенция о защите прав человека и основных свобод (Заключена в г. Риме 04.11.1950) (вместе с Протоколом № 1 (Подписан в г. Париже 20.03.1952), Протоколом № 4 об обеспечении некоторых прав и свобод помимо тех, которые уже включены в Конвенцию и первый протокол к ней (Подписан в г. Страсбурге 16.09.1963), Протоколом № 7 (Подписан в г. Страсбурге 22.11.1984)) // СЗ РФ от 08.01.2001, № 2, ст. 163.

26.  Протокол № 6 к Европейской Конвенции о защите прав человека и основных свобод относительно отмены смертной казни (ETS № 114). Подписан в г. Страсбурге 28.04.1983 // Российская газета от 05.04.1995.

27.  Международный пакт «О гражданских и политических правах» от 16.12.1966 // Бюллетень Верховного Суда РФ. – 1994. – № 12.

28. Международный пакт «Об экономических, социальных и культурных правах» от 16.12.1966 // Бюллетень Верховного Суда РФ. – 1994. – № 12.

29.  Конвенция о правах ребенка (одобрена Генеральной Ассамблеей ООН 20.11.1989) // Сборник международных договоров СССР, выпуск XLVI, 1993.

30.  Конвенция о предупреждении преступления геноцида и наказания за него (Заключена 09.12.1948) // Международная защита прав и свобод человека. Сборник документов. – М.: Юридическая литература, 1990. – С. 98 – 103.

31.  Международная конвенция о ликвидации всех форм расовой дискриминации (Принята 21.12.1965 Резолюцией 2106 (XX) Генеральной Ассамблеи ООН) // Международная защита прав и свобод человека. Сборник документов. – М.: Юридическая литература, 1990. – С. 125 – 139.

Специальная литература

32.  Алексеев С. С. Права человека как институт естественного и позитивного права / Права человека. История, теория и практика. Учебное пособие. // Отв. Ред. Б. Л. Назаров. – М., 1995.

33.  Алексеев С. С. Право: азбука – теория – философия. Опыт комплексного исследования. – М., 1999.

34.  Бабурин С. Н. Территориальные режимы и территориальные споры: государственно-правовые проблемы. – М., 2001.

35.  Бабурин С. Н. Территория государства: правовые и геополитические проблемы. – М., 1997.

36.  Баглай М. В. Конституционное право Российской Федерации. Учебник для вузов. – М., 1999.

37.  Безопасность личности (граждан России) и социально-политическая ситуация в стране // Научные проблемы национальной безопасности Российской Федерации. Вып. 2. – М., 1998.

38.  Боброва Н. А. Гарантии реализации государственно-правовых норм. – Воронеж, 1984.

39.  Бэкон Ф. Собрание сочинений. – М., 1991.

40.  Вагацума С., Ариидзуми Т. Гражданское право Японии. – М., 1993.

41.  Веберс Я. Р. Правосубъектность граждан в советском гражданском праве и семейном праве. – Рига, 1975.

42.  Витрук Н. В. Юридическая природа конституционных прав и свобод граждан. / Конституционный статус личности в СССР. – М., 1980.

43.  Воеводин Л. Д. Конституционные права и обязанности советских граждан. – М., 1972.

44.  Воеводин Л. Д. Юридический статус личности в России. Учебное пособие. – М., 1997.

45.  Гамбаров Ю. С. Свобода и ее гарантии. Популярные социально-юридические очерки. – СПб., 1910.

46.  Гегель. Наука логики. – М., 1971.

47.  Германское право. Ч. 1. – М., 1996.

48.  Голландская правовая культура / Отв. ред. В.В. Бойцова и Л.В. Бойцова. – М., 1998.

49.  Гражданское право: Учеб. Часть первая. / Под ред. А. Г. Калпина, А. И. Масляева. – М., 1997.

50.  Григорян Л. А. Конституция СССР – правовая основа организации и деятельности органов внутренних дел / Конституционно-правовые основы организации и деятельности органов внутренних дел: Труды Академии МВД СССР. – М., 1982.

51.  Дождев Д. В. Римское частное право. Учебник для вузов. – М., 1996.

52.  Доклад о деятельности Уполномоченного по правам человека в Российской Федерации в 2000 году. – М., 2001.

53.  Дюркгейм Э. Самоубийство. Социологический этюд. – М., 1994.

54.  Иванов А. П. основные признаки конституционных прав и обязанностей советских граждан. Автореф. дис. канд. юрид. наук. – Саратов, 1969.

55.  Кистяковский Б. А. Социальные науки и право. Очерки по методологии социальных наук и общей теории права. – М., 1916.

56.  Козлова Е. И. Конституционные права и свободы человека и гражданина. / Государственное право Российской Федерации. // Под ред. О. Е. Кутафина. – М., 1996.

57.  Комментарий к Конституции Российской Федерации / Под ред. Ю. В. Кудрявцева. – М., 1996.

58.  Конституционное законодательство России. / Под ред. Ю. А. Тихомирова. – М., 1999.

59.  Конституционное (государственное) право зарубежных стран: Учеб. / Под ред. Б. А. Страшуна. – М., 1995.

60.  Корешкова И. Н. Конституционные права и свободы советских граждан и их развитие в текущем законодательстве: Автореф. дис... канд. юрид. наук. – М., 1981.

61.  Кутафин О. Е. Основные права, свободы и обязанности граждан СССР / Советское государственное право: Учебник. – М., 1985.

62.  Лазарев В. В. Применение советского права. – Казань, 1972.

63.  Лозбинев В. В. Институт чрезвычайного положения в Российской Федерации (теория, законодательство, практика). – М., 2001.

64.  Лукьянов И. Ф. Сущность категории «свойство». – М., 1982.

65.  Малеина М. Н. Личные неимущественные права граждан: понятие, осуществление, защита. – М., 2000.

66.  Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 1.

67.  Материалисты Древней Греции. – М., 1955.

68.  Матузов Н. И. Правовая система и личность. – Саратов, 1937.

69.  Мор Т. Избранные сочинения. – М., 1984.

70.  Мордовец А. С. Социально-юридический механизм обеспечения прав человека и гражданина. – Саратов, 1997.

71.  Морозов В. В., Морозов В. Д. Диалектика: системы и развитие. – Минск, 1978.

72.  Назаренко А. Ф. Универсальные связи бытия. / Философия. Учебник для юридических вузов. // Под ред. В. П. Сальникова, В. П. Федорова, Г. Н. Хана, Б. К. Джегутанова. – СПб., 1999.

73.  Ожегов С. И. Словарь русского языка. – М., 1985.

74.  Основные институты гражданского права зарубежных стран (сравнительно-правовое исследование) / Под. ред. В.В. Залесского. – М., 2000.

75.  Основы национальной безопасности / Под общ. ред. В.Л. Манилова. – М., 1998.

76.  Основы социальной концепции Русской Православной Церкви. – М., 2001.

77.  Реализация прав граждан в условиях развитого социализма. – М., 1983.

78.  Ростовщиков И. В. Права личности в России: их обеспечение и защита органами внутренних дел. – Волгоград, 1997.

79.  Рудинский Ф. М. Личность и социалистическая законность. – Волгоград, 1976.

80.  Серебровский В. И. Избранные труды по наследственному и страховому праву. – М., 1997.

81.  Силуянова И. В. Этика врачевания: современная медицина и православие. – М., 2001.

82.  Справочник практического врача. – М.: Медгиз, 1959.

83.  Теория государства и права / Под ред. В. В. Лазарева. – М., 2001.

84.  Тертуллиан. Апология VIII в. / Богословские труды. – М., 1984.

85.  Тихонова Б. Ю. Субъективные права советских граждан, их охрана и защита: Автореф. дис... канд. юрид. наук. – М., 1972.

86.  Толкачев К. Б. Место органов внутренних дел в механизме реализации личных конституционных прав и свобод граждан: Автореф. дис... канд. юрид. наук. – М., 1982.

87.  Уголовный кодекс ФРГ. / Пер. с нем. – М., 2000.

88.  Уемов А. И. Вещи, свойства и отношения. – М., 1963.

89.  Упоров И. В. Правовое регулирование естественных прав и свобод человека в местах лишения свободы. – Рязань, 1998.

90.  Философский словарь. /  Под ред. И. Т. Фролова. Изд. Пятое. – М., 1987.

91.  Хвостов В. М. Система римского права. – М., 1996.

92.  Шершеневич Г. Ф. Общая теория права. – М., 1912.

93.  Явич Л. С. Общая теория права. – Л., 1971.

94.  Enneccerus L., Ripp Th., Wolf M. Lerhburch des burgerlichen Rechts. Allgemeiner Teil. Bd.1., Abt.1. Marburg. 1928.

Периодическая литература

95.  Акопов В. И. Этические, правовые и медицинские проблемы эвтаназии // Медицинская этика и право. – 2000. – № 1.

96.  Бородин С. В., Глушков В. А. Убийство из сострадания // Общественные науки и современность. – 1992. – № 4.

97.  Кашепов В. П. Институт судебной защиты прав и свобод граждан и средства ее реализации. // Государство и право. – 1998. – № 2.

98.  Коротков А. П., Соковых Ю. Ю. Правовые средства управлениями кризисными ситуациями: сравнительный анализ международно-правового и внутригосударственного регулирования // Государство и право. – 1997. – № 10.

99.  Митюков М. А. Акты Конституционного Суда РФ и конституционных (уставных) судов субъектов Федерации: общая характеристика и статистический анализ. // Журнал российского права. – 2001. – № 6.

100.         Патюлин В. А. Субъективные права граждан: Основные черты, стадии, гарантии реализации. // Советское государство и право. – 1974. – № 6.

101.         Права человека: итоги века, тенденции, перспективы // Государство и право. – 2001. – № 5.

102.         Проблемы информированного согласия // Медицинское право и этика. – 2000. – № 1.

103.         Пучкова М. В. Нормативные акты Совета Министров союзной республики в механизме реализации конституционных прав граждан // Советское государство и право. – 1985. – № 3.

104.         Сидоров В. Кого исправляет смертная казнь? // Российская юстиция. – 2001. – № 4.

105.         Судо Ж. Биологический статус человеческого эмбриона (доклад для медиков) // Семья и биоэтика. – 2002. - № 10.

106.        Тищенко П. Д. Эвтаназия: российская ситуация в свете американского и голландского опыта // Медицинское право и этика. – 2000. – № 2.

107.        Фут Ф. Эвтаназия // Философские науки. – 2001. – № 6.

Судебная практика

108.         Решение Европейского Суда от 27 сентября 1995 г. по делу «Маканн и другие против Соединенного Королевства» (McCann and Others v. UK) // Консультант Плюс. Красноярский выпуск.

109.         Пункты 77, 78 решения Европейского Суда по правам человека от 27 июля 1998 г. по делу «Гюлек против Турции» (Gulec v. Turkey). // Консультант Плюс. Красноярский выпуск.

110.        Постановление Европейского суда по правам человека от 22.10.1981 «Даджен (Dudgeon) против Соединенного Королевства» // Европейский суд по правам человека. Избранные решения. Т. 1. – М.: Норма, 2000. – С. 360 – 384. (Извлечение)

[1] Конституция РФ. Принята всенародным голосованием 12 декабря 1993 г. (с изм. от 25.07.2003) // РГ от 25.12.1993 № 237, СЗ РФ от 28.07.2003, № 30, ст. 3051.

[2] Российская газета от 05.04.1995.

[3] СЗ РФ от 08.01.2001, № 2, ст. 163.

[4] Бюллетень Верховного Суда РФ. – 1994. – № 12.

[5] Там же.

[6] Конвенция о предупреждении преступления геноцида и наказания за него (Заключена 09.12.1948) // Международная защита прав и свобод человека. Сборник документов. – М.: Юридическая литература, 1990. – С. 98 – 103.

[7] Международная конвенция о ликвидации всех форм расовой дискриминации (Принята 21.12.1965 Резолюцией 2106 (XX) Генеральной Ассамблеи ООН) // Международная защита прав и свобод человека. Сборник документов. – М.: Юридическая литература, 1990. – С. 125 – 139.

[8] См.: Алексеев С. С. Права человека как институт естественного и позитивного права / Права человека. История, теория и практика. Учебное пособие. // Отв. Ред. Б. Л. Назаров. – М., 1995. – С. 144.

[9] См.: Алексеев С. С. Право: азбука – теория – философия. Опыт комплексного исследования. – М., 1999. – с. 242.

[10] См., к примеру: Кутафин О. Е. Основные права, свободы и обязанности граждан СССР / Советское государственное право: Учебник. – М., 1985. – С. 167.

[11] См.: Воеводин Л. Д. юридический статус личности в России. Учебное пособие. – М., 1997. – С. 148.

[12] См.: Шершеневич Г. Ф. Общая теория права. – М., 1912. – С. 605; Иванов А. П. основные признаки конституционных прав и обязанностей советских граждан. Автореф. дис. канд. юрид. наук. – Саратов, 1969. – С. 5; Патюлин В. А. Субъективные права граждан: Основные черты, стадии, гарантии реализации. / Советское государство и право. – 1974. – № 6. – С. 25; Витрук Н. В. Юридическая природа конституционных прав и свобод граждан. / Конституционный статус личности в СССР. – М., 1980. – С. 72; Упоров И. В. Правовое регулирование естественных прав и свобод человека в местах лишения свободы. – Рязань, 1998. – С. 8.

[13] Уемов А. И. Вещи, свойства и отношения. – М., 1963. – С. 21.

[14] Там же. С. 39.

[15] Лукьянов И. Ф. Сущность категории «свойство». – М., 1982. – С. 45.

[16] Кутафин О. Е. Указ. соч. С. 167 – 168.

[17] См.: Козлова Е. И. Конституционные права и свободы человека и гражданина. / Государственное право Российской Федерации. // Под ред. О. Е. Кутафина. – М., 1996. – С. 209 – 211.

[18] Витрук Н. В. Указ. соч. С. 72, 71.

[19] Иванов А. П. Указ. научн. раб. С. С. 4 – 5.

[20] См.: Упоров И. В. Указ. соч. С. 11.

[21] См.: Назаренко А. Ф. Универсальные связи бытия. / Философия. Учебник для юридических вузов. // Под ред. В. П. Сальникова, В. П. Федорова, Г. Н. Хана, Б. К. Джегутанова. – СПб., 1999. – С. 305.

[22] См.: Лукьянов И. Ф. Указ. соч. С. 43.

[23] См.: Философский словарь. /  Под ред. И. Т. Фролова. Изд. Пятое. – М., 1987. – С. 194.

[24] Алексеев С. С. Указ. соч. С. 243.

[25] См.: Матузов Н. И. правовая система и личность. – Саратов, 1937. – С. 77 – 84.

[26] См.: Философский словарь. – М., 1987. – С. 46.

[27] Воеводин Л. Д. Юридический статус личности в России. Учебное пособие. – М., 1997. – С. 130.

[28] См.: Матузов Н. И. Указ. соч. С. 77.

[29] См.: Морозов В. В., Морозов В. Д. Диалектика: системы и развитие. – Минск, 1978. – С. 77.

[30] См.: Лукьянов И. Ф. Указ. соч. С. 71, 78, 81.

[31] См.: Уемов А. И. Указ. соч. С. 38.

[32] Гегель. Наука логики. Т. 2. – М., 1971. – С. 124.

[33] См.: Философский словарь. С. 421.

[34] Гамбаров Ю. С. Свобода и ее гарантии. Популярные социально-юридические очерки. – СПб., 1910. – С. 52.

[35] Кистяковский Б. А. Социальные науки и право. Очерки по методологии социальных наук и общей теории права. – М., 1916. – С. 492 – 493.

[36] Воеводин Л. Д. Указ. соч. С. 149 – 151.

[37] Баглай М. В. Конституционное право Российской Федерации. Учебник для вузов. – М., 1999. – С. 70.

[38] Козлова Е. И. Указ. соч. С. 211.

[39] Гамбаров Ю. С. Указ. соч. С. 52.

[40] Гегель. Указ. соч. Т. 3. С. 49

[41] См.: Ожегов С. И. Словарь русского языка. – М., 1985. – С. 511.

[42] Там же.

[43] Уголовный Кодекс Российской Федерации от 13.06.1996 № 63-ФЗ (ред. от 28.12.2004) // СЗ РФ от 17.06.1996, № 25, ст. 2954, РГ от 30.12.2004, № 290.

[44] Уголовно-исполнительный Кодекс Российской Федерации от 08.01.1997 № 1-ФЗ (ред. от 04.11.2004) // СP РФ от 13.01.1997, № 2, ст. 198, СЗ РФ от 08.11.2004, № 45, ст. 4379.

[45] См.: Сидоров В. Кого исправляет смертная казнь? // Российская юстиция. – 2001. – № 4. – С. 42.

[46] Указ Президента РФ «О поэтапном сокращении применения смертной казни в связи с вхождением России в Совет Европы» от 16.05.1996 № 724 // СЗ РФ от 20.05.1996, № 21, ст. 2468.

[47] СЗ РФ от 08.02.1999, № 6, ст. 867.

[48] СЗ РФ от 25.02.2002, № 8, ст. 799.

[49] Эта концепция отделяет понятие субъекта права («физического лица»; perso№a) от понятия «человека», «личности». Согласно теории «естественного права» человек становится субъектом права с момента рождения, поэтому субъективные права личности являются «прирожденными» (jura co№№ata), возникающими в силу рождения. Таким образом, теория «естественного права» отказывается признать субъектом права человеческий зародыш. Насцитурус (№asciturus от лат. – плод в чреве матери), находящийся в материнской утробе, является, с точки зрения естественного права, человеком, однако не может считаться физическим лицом.

[50] Уголовный кодекс ФРГ. / Пер. с нем. – М., 2000. – С.127 – 131.

[51] Дождев Д. В. Римское частное право. Учебник для вузов. – М., 1996. – С.589, 258.

[52] Тертуллиан. Апология VIII в., 8 / Богословские труды. – М., 1984. – С.180.

[53] Германское право. Ч. 1. – М., 1996. – С.378 – 408.

[54] Основные институты гражданского права зарубежных стран (сравнительно-правовое исследование) / Под. ред. В.В. Залесского. – М., 2000. – С. 494.

[55] Такой позиции придерживаются, в частности, отечественные дореволюционные правоведы (например, В.М. Хвостов), а также более поздние исследователи гражданского права, в числе которых В.И. Серебровский, Я. Р. Веберс (см.: Серебровский В. И. Избранные труды по наследственному и страховому праву. – М., 1997; Хвостов В. М. Система римского права. – М., 1996. – С.92; Веберс Я. Р. Правосубъектность граждан в советском гражданском праве и семейном праве. – Рига, 1975. – С.184).

[56] Веберс Я. Р. Указ. соч. С.184.

[57] Вагацума С., Ариидзуми Т. Гражданское право Японии. – М., 1993. – С. 44; Enneccerus L., Ripp Th., Wolf M. Lerhburch des burgerliche№ Rechts. Allgemei№er Teil. Bd.1., Abt.1. Marburg. 1928. P.188.

[58] Малеина М. Н. Личные неимущественные права граждан: понятие, осуществление, защита. – М., 2000. – С.59.

[59] Хвостов В. М. Указ. соч. С.93 – 94.

[60] Голландская правовая культура / Отв. ред. В.В. Бойцова и Л.В. Бойцова. – М., 1998. – С.147.

[61] Согласно заключению В.А. Голиченкова и профессора кафедры эмбриологии Д.В. Попова от 3 сентября 1993 г., современные исследования в области биологии (генетики и эмбриологии) свидетельствуют о том, что «жизнь человека как биологического индивидуума начинается с момента слияния ядер мужской и женской половых клеток и образования единого ядра, содержащего неповторимый генетический материал».

[62] Об этом см.: Судо Ж. Биологический статус человеческого эмбриона (доклад для медиков) // Семья и биоэтика. С. 131 – 139.

[63] Силуянова И. В. Этика врачевания: современная медицина и православие. – М., 2001. – С.103.

[64] Федеральный закон «О свободе совести и о религиозных объединениях» от 26.09.1997 № 125-ФЗ (ред. от 29.06.2004) // СЗ РФ от 29.09.1997, № 39, ст. 4465, СЗ РФ от 05.07.2004, № 27, ст. 2711.

[65] Основы социальной концепции Русской Православной Церкви. – М., 2001. – С.90.

[66] Основы законодательства Российской Федерации об охране здоровья граждан (ред. от 29.12.2004) // ВСНД и ВС РФ от 19.08.1993, № 33, ст. 1318, СЗ РФ от 06.12.2004, № 49, ст. 4850.

[67] Постановление Правительства РФ «О Перечне социальных показаний для искусственного прерывания беременности» от 11.08.2003 № 485  // СЗ РФ от 18.08.2003, № 33, ст. 3275.

[68] А. Семенов // Медицинская газета. – 1999. – № 20.

[69] Основы социальной концепции Русской Православной Церкви. – М., 2001. – С.92.

[70] Справочник практического врача. – М.: Медгиз, 1959. – С. 234.

[71] Закон РФ «О трансплантации органов и (или) тканей человека» от 22.12.1992 № 4180-1 (ред. от 20.06.2000) // ВСНД и ВС РФ от 14.01.1993, № 2, ст. 62, СЗ РФ от 26.06.2000, № 26, ст. 2738.

[72] Материалисты Древней Греции. – М., 1955. – С. 50.

[73] Мор Т. Избранные сочинения. – М., 1984. – С. 103.

[74] Бэкон Ф. Собрание сочинений. – М., 1991. – С. 92.

[75] См.: Дюркгейм Э. Самоубийство. Социологический этюд. – М., 1994. – С.327.

[76] См.: Бородин С. В., Глушков В. А. Убийство из сострадания // Общественные науки и современность. – 1992. – № 4. – С. 144, 145.

[77] Фут Ф. Эвтаназия // Философские науки. – 2001. – № 6. – С. 69.

[78] Некоторые авторы, впрочем, считают, что следует легализовать и активную эвтаназию. См.: Акопов В. И. Этические, правовые и медицинские проблемы эвтаназии // Медицинская этика и право. – 2000. – № 1. – С.54., Малеина М. Н. Личные неимущественные права граждан: понятие, осуществление, защита. – М., 2000. – С.70.

[79] См.: Малеина М. Н. Указ. соч. С.72 – 73.

[80] Институт «прижизненного завещания» существует в США. Прижизненное завещание представляет собой одностороннее распоряжение завещателя о прекращении своей жизни на случай обусловленной болезнью невменяемости при наличии определенных условий. Указанные в завещании условия эвтаназии должны соответствовать признакам легальной эвтаназии, установленным законом (например, безнадежное состояние больного, невозможность облегчить физическую боль известными средствами, просьба близких родственников и т.д.). «Прижизненное завещание» не тождественно обычному завещательному распоряжению, составленному завещателем на случай смерти.

[81] См.: Малеина М. Н. Указ. соч. С.73.

[82] Цит. по Акопов В. И. Указ. изд. С.49 – 50.

[83] Тищенко П. Д. Эвтаназия: российская ситуация в свете американского и голландского опыта // Медицинское право и этика. – 2000. – № 2. – С.33.

[84] Малеина М. Н. Указ. соч. С.72 – 73.

[85] Об этом подробнее см.: Проблемы информированного согласия // Медицинское право и этика. – 2000. – № 1.

[86] Об этом подробнее см. там же.

[87] Силуянова И. В. Этика врачевания: современная медицина и православие. – М., 2001. – С.256 – 257.

[88] Цит по: там же. С.246 – 247.

[89] Постановление Европейского суда по правам человека от 22.10.1981 «Даджен (Dudgeon) против Соединенного Королевства» // Европейский суд по правам человека. Избранные решения. Т. 1. – М.: Норма, 2000. – С. 360 – 384. (Извлечение)

[90] См.: Основы национальной безопасности / Под общ. ред. В.Л. Манилова. – М., 1998. – С. 26, 90, 166, 198; Безопасность личности (граждан России) и социально-политическая ситуация в стране // Научные проблемы национальной безопасности Российской Федерации. Вып. 2. – М., 1998. – С. 31 – 35.

[91] Конституционное (государственное) право зарубежных стран: Учеб. / Под ред. Б. А. Страшуна. – М., 1995. – С. 121.

[92] См.: Лозбинев В. В. Институт чрезвычайного положения в Российской Федерации (теория, законодательство, практика). – М., 2001. – С. 140 – 141.

[93] Федеральный конституционный закон «О чрезвычайном положении» от 30.05.2001 № 3-ФКЗ (ред. от 30.06.2003) // СЗ РФ от 04.06.2001, № 23, ст. 2277, СЗ РФ от 07.07.2003, № 27 (ч. 1), ст. 2697.

[94] Федеральный конституционный закон «О военном положении» от 30.01.2002 № 1-ФКЗ // СЗ РФ от 04.02.2002, № 5, ст. 375.

[95] Бабурин С. Н. Территория государства: правовые и геополитические проблемы. – М., 1997. – С. 98; Он же. Территориальные режимы и территориальные споры: государственно-правовые проблемы. – М., 2001. – С. 75.

[96] Федеральный закон «Об обороне» от 31.05.1996 № 61-ФЗ (ред. от 29.12.2004) // СЗ РФ от 03.06.1996, № 23, ст. 2750, РГ от 12.01.2005, № 1.

[97] Гражданский Кодекс РФ (часть первая) от 30.11.1996 № 51-ФЗ (ред. от 30.12.2004) // СЗ РФ от 05.12.1994, № 32, ст. 3301, РГ от 31.12.2004, № 292.

[98] См.: Гражданское право: Учеб. Часть первая. / Под ред. А. Г. Калпина, А. И. Масляева. – М., 1997. – С. 58.

[99] См.: Коротков А. П., Соковых Ю. Ю. Правовые средства управлениями кризисными ситуациями: сравнительный анализ международно-правового и внутригосударственного регулирования // Государство и право. – 1997. – № 10. – С. 70.

[100] Комментарий к Конституции Российской Федерации / Под ред. Ю. В. Кудрявцева. – М., 1996. – С. 388.

[101] См.: Лозбинев В. В. Указ. соч. С. 169 – 171, 184 – 185.

[102] Трудовой Кодекс РФ от 30.12 2001 № 197-ФЗ (ред. от 29.12.2004) // СЗ РФ от 07.01.2002, № 1 (ч. 1), ст. 3, РГ от 31.12.2004, № 292.

[103] Земельный Кодекс Российской Федерации от 25.10.2001 № 136-ФЗ (ред. от 29.12.2004) // СЗ РФ от 29.10.2001, № 44, ст. 4147, РГ от 30.12.2004, № 290.

[104] Федеральный конституционный закон «О судебной системе Российской Федерации» от 31.12.1996 № 1-ФКЗ (ред. от 04.07.2003) // СЗ РФ от 06.01.1997, № 1, ст. 1, СЗ РФ от 07.07.2003, N 27 (ч. 1), ст. 2698.

[105] Решение Европейского Суда от 27 сентября 1995 г. по делу «Маканн и другие против Соединенного Королевства» (McCann and Others v. UK)

[106] Пункты 77, 78 решения Европейского Суда по правам человека от 27 июля 1998 г. по делу «Гюлек против Турции» (Gulec v. Turkey).

[107] Теория государства и права / Под ред. В. В. Лазарева. – М., 2001. – С. 96 – 100.

[108] Воеводин Л. Д. Юридический статус личности в России. – М., 1997. – С. 221.

[109] Явич Л. С. Общая теория права. – Л., 1971. – С. 201.

[110] Реализация прав граждан в условиях развитого социализма. – М., 1983. – С. 50; Лазарев В. В. Применение советского права. – Казань, 1972. – С. 6.

[111] Пучкова М. В. Нормативные акты Совета Министров союзной республики в механизме реализации конституционных прав граждан // Советское государство и право. – 1985. – № 3. – С. 123.

[112] Толкачев К. Б. Место органов внутренних дел в механизме реализации личных конституционных прав и свобод граждан: Автореф. дис... канд. юрид. наук. – М., 1982. – С. 69 – 70.

[113] Рудинский Ф. М. Личность и социалистическая законность. – Волгоград, 1976. – С. 49.

[114] Мордовец А. С. Социально-юридический механизм обеспечения прав человека и гражданина. – Саратов, 1997. – С. 17.

[115] Григорян Л. А. Конституция СССР – правовая основа организации и деятельности органов внутренних дел / Конституционно-правовые основы организации и деятельности органов внутренних дел: Труды Академии МВД СССР. – М., 1982. – С. 13 – 14.

[116] Боброва Н. А. Гарантии реализации государственно-правовых норм. – Воронеж, 1984. – С. 95; Ростовщиков И. В. Права личности в России: их обеспечение и защита органами внутренних дел. – Волгоград, 1997. – С. 77 – 92.

[117] Воеводин Л. Д. Конституционные права и обязанности советских граждан. – М., 1972. – С. 111; Корешкова И. Н. Конституционные права и свободы советских граждан и их развитие в текущем законодательстве: Автореф. дис... канд. юрид. наук. – М., 1981. – С. 18 - 22; Тихонова Б. Ю. Субъективные права советских граждан, их охрана и защита: Автореф. дис... канд. юрид. наук. – М., 1972. – С. 11 – 15.

[118] Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 1. – С. 131.

[119] Ростовщиков И.В. Права личности в России: их обеспечение и защита органами внутренних дел. – Волгоград, 1997. – С. 88 – 89.

[120] Ростовщиков И.В. Указ. соч. С. 89.

[121] Кашепов В. П. Институт судебной защиты прав и свобод граждан и средства ее реализации. // Государство и право. – 1998. – № 2. – С. 66 – 71.

[122] Доклад о деятельности Уполномоченного по правам человека в Российской Федерации в 2000 году. – М., 2001. – С. 239.

[123] Закон РФ «О милиции» от 18.04.1991 № 1026-1 (ред. от 22.08.2004) // ВСНД и ВС РСФСР от 18.04.1991, № 16, ст. 503, СЗ РФ от 30.08.2004, № 35, ст. 3607.

[124] Митюков М. А. Акты Конституционного Суда РФ и конституционных (уставных) судов субъектов Федерации: общая характеристика и статистический анализ. // Журнал российского права. – 2001. – № 6. – С. 15 – 17.

[125] Федеральный конституционный закон «Об уполномоченном по правам человека в Российской Федерации» от 26.02.1997 № 1-ФКЗ // СЗ РФ от 03.03.1997, № 9, ст. 1011.

[126] Федеральный закон «Об общих принципах организации местного самоуправления в Российской Федерации» от 28.08.1995 № 154-ФЗ (ред. от 08.12.2003) // СЗ РФ от 28.08.1995, № 35, ст. 3506, СЗ РФ от 15.12.2003, № 50, ст. 4855.

[127] Конституционное законодательство России. / Под ред. Ю. А. Тихомирова. – М., 1999. – С. 37 – 38.

[128] Федеральный конституционный закон «О Правительстве Российской Федерации» от 17.12.1997 № 2-ФКЗ (ред. от 03.11.2004) // СЗ РФ от 22.12.1997, № 51, ст. 5712, СЗ РФ от 08.11.2004, № 45, ст. 4376.

[129] Права человека: итоги века, тенденции, перспективы // Государство и право. – 2001. – № 5. – С. 89 – 100.