Эрнст Неизвестный: путь жизни, мысли и творчества

Эрнст Неизвестный: путь жизни, мысли и творчества

САНКТ-ПЕТЕРБУРГСКИЙ ГОСУДАРСТВЕННЫЙ ПОЛИТЕХНИЧЕСКИЙ УНИВЕРСИТЕТ

 

ФАКУЛЬТЕТ ПЕРЕПОДГОТОВКИ СПЕЦИАЛИСТОВ

 

СПЕЦИАЛЬНОСТЬ:

ДИЗАЙН (СПЕЦИАЛИЗАЦИЯ ГРАФИЧЕСКИЙ ДИЗАЙН)

ПРЕДМЕТ: СКУЛЬПТУРА

РЕФЕРАТ

 

«Эрнст Неизвестный: путь жизни,

мысли и творчества»

Студентка: Егорова Милана

Группа: Диз. 2.6.

Преподаватель:

Мавиди Илья Владимирович

САНКТ-ПЕТЕРБУРГ, 2006 г.

 

СОДЕРЖАНИЕ:

 

 

 

Стр.

Введение

2

1.  Биография

3

2.  О  работах  скульптора

6

3. Говорит Эрнст: мысли о жизни и творчестве

10

3.1. Эрнст Неизвестный вспоминает

10

3.2. Интервью с Эрнстом Неизвестным

14

3.3. Из высказываний Эрнста Иосифовича

17

4. Художник Возрождения в эпоху    

    Апокалипсиса

19

 

5.  Приложения 1 – 5

 

 

Введение

«Лейтенант Неизвестный

Эрнст.

На тысячи верст кругом

равнину утюжит смерть

огненным утюгом».

А. Вознесенский

Эрнст Неизвестный – скульптор, художник, график. Несмотря на свою знаковую фамилию, хорошо известен ценителям искусства, историкам культуры, просто историкам. Бунтарь, боец, прошедший фронты Великой Отечественной, он является одним из лучших ваятелей современности. Его экспрессивные, пластически мощные станковые и мемориальные произведения полны внутреннего трагического напряжения.

Учась, отдал дань академическому реализму, но в последствии сформировал свой собственный стиль, сочетающий черты символизма и бурного, темпераментного экспрессионизма. Эрнст Неизвестный – автор крупных монументальных скульптурных композиций. В числе его монументальных работ – памятник Дружбы народов (другое название – «Цветок лотоса») на Асуанской плотине в Египте (1971 г.), декоративные рельефы для Института электроники в Зеленограде (1974 г.) и бывшего здания ЦК КПСС в Ашхабаде (1975г.). По его проектам были сооружены мемориал жертвам ГУЛАГа в Магадане (1996 г.), композиция «Возрождение» в Москве (2000 г.). В 1996 году Эрнст Неизвестный получил Государственную премию. В августе 2003 года Эрнст Неизвестный подарил свой монумент «Память шахтерам Кузбасса» городу Кемерово и Кузбассу. Последняя монументальная работа Эрнста Неизвестного «Древо жизни» открыта в Москве, в октябре 2004 года, в атриуме торгово-пешеходного моста «Багратион».

Его произведения, воплощая в себе (по словам самого мастера) «форму потока», всегда слагаются в большие циклы. Среди важнейших – (не только скульптурных, но и графических, позднее и живописных): «Гигантомахия» (с 1958 г.), «Образы Достоевского» (с 1963 г.); в 1970 г. в серии «Литературные памятники» вышел роман «Преступление и наказание» с иллюстрациями Неизвестного, иллюстрации к произведениям Беккета, «Божественной комедии» Данте, «Екклесиасту», офорты к «Откровению Святого Иоанна Богослова». Это больше, чем иллюстрации – это свое понимание, свое переживание, проникновение, конгениальное великим книгам, свой перевод на другой художественный язык.

Эрнст Неизвестный как активный участник «катакомбной» (по его собственному выражению) культуры, входил во все более острое противостояние с властями. Лично, хотя и в резком конфликте, познакомился с Н. С. Хрущевым, когда тот учинил скандал на выставке в Манеже (1962 г.); впоследствии исполнил его надгробие в Москве (1974 г.), подчеркнув контрастами форм внутренний драматизм и противоречивость хрущевского правления.

Пройдя через опыт «неофициального искусства» 1950-70-х гг., с 1976 года художник был вынужден проживать за рубежом. С 1977 г. живет и работает в Нью-Йорке. Преподает в Колумбийском и Гарвардском  университетах. Он избран действительным членом Шведской  академии наук и искусств; действительным членом Европейской академии наук и искусств (Париж).

Современники, как правило, понимают, кому из тех, кто живет бок о бок с ними, предстоит бессмертие. Сейчас у Э. Неизвестного – около тысячи скульптур и несколько тысяч графических офортов. Его скульптуры не только часто экспонируются, но и навечно поставлены в Швейцарии, Югославии, Лондоне, Нью-Йорке, Вашингтоне, Милане. В Швеции открыт музей Э. Неизвестного «Древо жизни».

О нем написаны десятки книг и сотни статей.[1]

1. Биография

Эрнст  Иосифович  Неизвестный родился 9  апреля  1925г.  в Свердловске (Екатеринбург), в семье врача.

До 1942 года посещает школу для художественно одаренных детей. В 1943 году  оканчивает военную школу в Кушке. В качестве офицера воздушно-десантных войск участвует в боевых операциях 2-го Украинского фронта. В последний месяц войны, под Берлином, он, юный командир взвода, поднимает своих солдат в атаку, получает тяжелейшее ранение; его эвакуируют с поля боя. Эрнста Иосифовича сочли погибшим и «посмертно» представили за проявленный героизм к званию героя Советского Союза. Правда, неудачная фамилия «Неизвестный» привела к тому, что его двадцать восемь лет не могли разыскать. И только в 1962 году Неизвестного нашла наградная комиссия. Случилось это благодаря знаменитой выставке в Манеже. Хрущев обрушился с бранью на его работы, а Эрнст Неизвестный – человек не трусливого десятка, стал  достойно отвечать малограмотному вождю. Последовал шквал оскорблений в газетах – и тут-то в Верховном Совете подняли карточку на представление к награде: вот он, отыскался! После  некоторого замешательства Героя ему не дали, но вручили орден Красной Звезды. 

В 1945-1946 гг. преподает рисование в Суворовском училище в Свердловске. В 1946-1947 гг. учится в латвийской Академии художеств в Риге, в Московском  художественном институте имени В.И. Сурикова, параллельно посещает занятия на философском факультете МГУ. Живет и работает в Москве. Лауреат премий IV Международного фестиваля молодежи и студентов в Москве 1957 г.), победитель всесоюзного конкурса на создание монумента Победы в Великой Отечественной войне (1959 г.).

В 1962 году принимает участие в выставке в Манеже, посвященной 30-летию МОСХ, где происходит знаменитый конфликт с советским премьером Никитой Хрущевым. Последствия произошедшего в Манеже оказались печальными – скульптор оказался без работы. Оставшись без заказов, Эрнст Неизвестный делает иллюстрации для журнала «Знание-сила».

В 1963-1969 гг.: приступает к работе над серией гравюр и рисунков к произведениям Достоевского; принимает участие в симпозиуме «Скульптура в свободном пространстве» и устанавливает в Югославии два своих скульптурных произведения: «Кентавр» и «Каменные слезы»; создает 150-метровый декоративный рельеф «Монумент всем детям мира» для пионерского лагеря «Артек» в Крыму. Начинает работу над серией гравюр и рисунков к произведениям Данте. Создает проект монумента на Асуанской плотине в Египте «Цветок Лотоса», за что получает первую премию на международном конкурсе (1968 г.). Участвует в выставках: в Музее современного искусства в Белграде; совместная с Марком Шагалом выставка в галерее «Гросвенор» в Лондоне; выставка в венском Музее современного искусства и в парижской галерее «Ламбер», выставки иллюстраций к «Аду» Данте в галерее «Астли» и Копинге, Швеция.

В 1970-1975 гг. выходит в свет романа Достоевского «Преступление и наказание» с иллюстрациями Неизвестного. По иронии судьбы, после смерти Хрущева выполняет заказ – высекает надгробие на могиле на Новодевичьем кладбище в Москве бывшему Генеральному секретарю партии. Создает 970-метровый декоративный рельеф для здания Московского института электроники и технологии; 15-метровую статую «Прометей» из нержавеющей стали для выставки «Электроника-72», скульптурную композицию «Крылья» для Московского института легких сплавов. Проектирует монументальный архитектурный фасад здания Центрального Комитета партии в Ашхабаде, Туркмения. Его скульптуру «Большое распятие» приобретает музей Ватикана. Принимает участие в выставках: в парижском Музее современного искусства, музее изящных искусств в Локарно, Италия; в выставке работ ветеранов второй мировой войны; московской выставке в честь столетия со дня рождения Ленина; выставка в Музее современного искусства в Тель-Авиве, Израиль; «Современные течения» (Бохум, ФРГ); в Вене, Берлине и в нью-йоркском Линкольн-центре.

В 1976 г. эмигрирует на Запад и поселяется в Цюрихе, Швейцария. Завершает работу над скульптурным изображением в бронзе головы Дмитрия Шостаковича для Центра исполнительских искусств им. Кеннеди в Вашингтоне, округ Колумбия. Выходит в свет роман Александра Зиновьева «Зияющие высоты», где Неизвестный является главным героем. В 1977г. переезжает в Нью-Йорк. Начинает читать лекции по искусству и философии в американских университетах. В 1978г. снимается в киноверсии нобелевской лекции Александра Солженицына «Одно слово правды». По приглашению Американской ассоциации славистов выступает на ее национальной конференции в Асиломаре, Калифорния.

В 1982 г. выходит в свет его книга «О синтезе в искусстве». В 1983 г. преподносит в дар папе Римскому скульптуру «Сердце Христа». Читает в университете штага Орегон курс лекций «Синтез в русской культуре». Выступает с лекцией «Искусство и свобода» в двенадцати городах Орегоны. Открывает свою выставку в Музее искусств Орегонского университета и принимает участие в симпозиуме «Свобода и культура в Советском Союзе». Колумбийский университет приглашает Неизвестного в качестве почетного лектора по искусству и философии. Начинает работу над проектом памятника жертвам трагической гибели пассажиров  корейского авиалайнера, сбитого над территорией Советского Союза.

В 1984 г. публикует первый сборник статей на русском языке «Говорит Неизвестный». Читает цикл лекций «Искусство и общество» в Гарвардском университете. Участвует в выставке «Семь художников-диссидентов» в галерее «Маша» в Сан-Франциско. В Уттесборге, Швеция, начинается работа над созданием музея «Древо Жизни», посвященного работам мастера. В 1987 г. происходит открытие музея Э.Неизвестного. В этом же году выходят в свет две книги: «Тело: человек как визуальный знак» и «Искусство и общество».

В 1988 г. проектирует «Новую Статую Свободы» в честь Республики Китай и «третьего»  мира. Открывает общенациональные выставки в Музее современного искусства на Тайване и преподносит в дар тайваньскому правительству копию «Новой Статуи Свободы». Встречается с папой Иоанном Павлом II и также преподносит ему модель «Новой Статуи Свободы».

В 1989 г. завершает работу над иллюстрациями к юбилейному изданию произведений Сэмюэла Беккетта. Читает лекции о культуре в Московском государственном университете. Получает заказ на сооружение монумента «Холокост» в Риге и мемориал жертвам сталинизма в  Воркуте. О творчестве Э.И. Неизвестного снят документальный фильм «В ответе ль зрячий за слепца» (1989, Мосфильм, реж. В.Бондарев). Журнал «Вопросы философии» с двадцатилетним опозданием печатает цикл работ «О синтезе в искусстве». Избирается действительным членом Европейской академии искусства и науки.

В 1990 г. состоялось первое английское издание сборника статей «Пространство, время и синтез в искусстве: очерки об искусстве, литературе, философии». Получает заказ спроектировать памятники жертвам сталинизма в Магадане и Свердловске. В Свердловске окрывают Музей Неизвестного. Начинает работать над циклом произведений на религиозные темы. Выставка в галерее «Эрган».

В 1991г. продолжает работу над Памятником жертвам сталинизма, посещает Россию. Идут споры об установке памятника жертвам сбитого южнокорейского самолета.

В 1992г. состоялось издание книги гравюр к «Судьбе человеческой» под названием «Судьба художника». Выставки: в Еврейском музее в Вашингтоне, в парижском  музее  «Мир искусства». Посол Российской Федерации в США дает прием в честь Неизвестного. Неизвестный получает заказ на создание четырехметрового монумента «Золотой ребенок» к 700-летию Одессы. Завершает работу над религиозным циклом и впервые выставляет его.

В 1993 г. под заголовком «Кентавр» появляется русское издание книги «Пространство, время и синтез». Неизвестный становится Советником по культуре российского правительства. Выступая в Магадане на праздновании дня рождения Неизвестного Ельцин объявляет о решении выделить средства на завершение строительства памятника жертвам сталинизма. В Российской миссии при ООН открывается экспозиция «Древо Жизни – памятник миру».

В 1994 г. завершает «Золотого ребенка». Монумент установлен в Одессе в мае 1995 г. Экспозиция работ Неизвестного в посольстве РФ в Вашингтоне. Продолжение работы над «Треугольником страдания». Выставки в Калифорнии и Москве.

В 1995 г. начинает работу над памятником народу Калмыкии «Исход и возвращение». Создает статуэтку Орфея, которой награждаются победители телевизионного конкурса ТЭФИ (Москва). Бронзовая модель монумента «Древо Жизни» передана в дар Правительством РФ Организации Объединенных Наций в честь ее 50-летия.

В 1996 г. в Магадане по проекту Неизвестного сооружен мемориал жертвам ГУЛАГа «Маска скорби»; удостоен Государственной премии.

В 2000 г. – композиция «Возрождение» в Москве.

В 2003 г. в Кемерово на берегу реки Томь открыт монумент «Память шахтерам Кузбасса» работы Эрнста Неизвестного.

В октябре 2004 г. в Москве в вестибюле торгово-пешеходного моста «Багратион» открывается монумент «Древо жизни».

2. О работах скульптора

Какое бы глубокое и сильное впечатление ни производили рисунки и гравюры  Неизвестного, его слава в мире искусства зиждется на его ошеломительной скульптуре.

Первые скульптурные циклы Неизвестного были порождением войны. Во время второй мировой войны офицер-десантник Неизвестный воевал на 2-м Украинском фронте и своими  глазами видел смерть, видел мужчин, женщин и детей, растерзанных и изувеченных орудиями современной техники. К концу войны его подразделение участвовало в освобождении узников фашистских концлагерей. Он сам чудом избежал гибели и был демобилизован с тяжелыми ранениями, инвалидом второй группы.

Если сопоставлять раннюю и позднейшую скульптуру Неизвестного, то основное различие, которое обнаружится при этом, заключается в расширении главных тем  и в росте технического совершенства произведений, выполненных на Западе. Наличие в Соединенных  Штатах сложной техники и высокопрофессиональных литейных мастерских открыли перед  Неизвестным  возможность создавать элегантнейшую скульптуру. В Советском Союзе  художник обычно делал отливки вручную, часто формуя их изнутри; так изготовленная вещь обладает грубой силой, своего рода спонтанностью, которой нет в новых работах Неизвестного. Бронзовые скульптуры Неизвестного, монументальны по пластике, по пафосу – философской  проблематики.

В центре многих своих скульптур Эрнст Неизвестный помещает странное пустое место, ничто. Как память о более не существующей яичной скорлупе,  из  которой  произошло  все  то, что вокруг; как ритуально пустующее «место для дьявола» в британском театре, эта бесплотная середина – воплощение начала статуи, и ее финальной точки, и того самого ноля, образованного противоречием. Единственное спасение от неизбежного ноля для художника противоположностей – включить этот ноль в гармонию композиции, что и удалось Эрнсту Иосифовичу.

Как художник, как мыслитель Неизвестный черпает вдохновение, прежде всего в теориях и достижениях русского авангарда первых десятилетий ХХ века.

О своем творчестве Эрнст Иосифович говорит, что: «Должен сказать, что я и мои друзья никогда специально не стремились к нонконформизму  или к какому-то особому пути в искусстве. В молодости мы старались овладеть мастерством живописи, рисунка. Выйдя из войны, где каждому пришлось немало хлебнуть, мы и дальше старались идти прямой  дорогой.  Так что если и можно говорить о каком-то моем особом почерке художника и скульптора, то складывался этот почерк естественно. На меня  и  все мое поколение очень сильно повлиял русский авангард. Я считаю себя его представителем и продолжателем. Но при  оценке русского авангарда никак нельзя упускать из виду, что Кандинский, Филонов, Малевич  рассматривали форму лишь как средство, а не как цель.  Поэтому  они  ни  в коем случае не были формалистами в узком смысле этого слова. Они были  метафизиками. Этим русский авангард и отличался от западного,  позитивистского».

Эрнст Неизвестный на вопрос, каково, по его мнению, будущее современного  искусства, ответил: «Почти  весь двадцатый век художники занимались аналитикой,  расщепляя  искусство на его составляющие, отказываясь от фигуративности, предметности, а с появлением  концепта – и от красочной палитры.  Но,  как  говорится,  приходит время собирать камни, и, по-моему, в конце века или в начале будущего столетия художники обратятся к синтезу». Наш замечательный скульптор не ошибся.  В  1998  году  целая  группа художников, в том числе  и  молодых русских мастеров, пошла по пути, предсказанному Эрнстом Неизвестным,  сопрягая  в своих работах  элементы  разных  направлений,  существующих  в  искусстве  ХХ  века.

Связь русской философии и искусства и есть тот культурный и интеллектуальный контекст, в котором надо понимать Неизвестного. Неизвестный не только продолжает традиции русского революционного авангарда 20-х – своим монументальным искусством он создал новый визуальный язык и новый тип синтеза. Синтез основан  на мощном сплаве форм  природы – таких как человеческое тело – с орудиями и техникой, продолжающими наши чувства в том, что Неизвестный зовет «второй природой» человека. Среди этих гибридов ярче всего удивительное племя современных кентавров, сотворенных Неизвестным, полулюдей, полумашин, которые свободно бродят по его картинам и рисункам и распоряжаются пространством в его мощных скульптурах. Один из  центральных  образов  его  творчества – это кентавр, мифическое существо, получеловек-полуконь-полумашина. Он, представляющий сплав прошлого, настоящего и будущего, являет собой пластическую метафору и символ современной цивилизации. По Неизвестному, народы  Востока и Запада теперь  живут в «цивилизации кентавров». Кентавр заставляет  вспомнить античность и царство мифа и архетипа.  Используя определение Юрия Тынянова, можно сказать, что Неизвестный – и архаист, и новатор в одно и то же  время. Он черпает вдохновение в древних метафизических культурах Египта, Индии, Китая, Греции и Мексики, в которых искусство и  его творец составляли часть трансцендентального видения мира. Но вместе с тем, разрабатывая собственное искусство, он обращается к темам и инструментарию высокой технологии. Доминирование  «деформации», «приема» и «сведения» в эстетике и поэтике Неизвестного указывает на его прямую связь и с движением русских формалистов 20-х годов.

Раскрывая трагическую  противоречивость современной жизни, художник использует формальные приемы обобщения и деформации, сочетает условные и натуралистические элементы пластики в одном художественном образе. Э. Неизвестный выразил свое понимание духа нынешнего времени не только в скульптуре, но и в живописи, и в рисунке. В рисунках эстетика деформации превращает злободневные темы в психологический  анализ  распада  личности, где фигурирует излюбленный мотив Неизвестного – руки и маски. Не эти ли  боль, страдание, муки творца, зажатого некими условиями жизни, воплощены Э. Неизвестным в фигуре «Орфей», выполненной сразу же после схватки с партийными вождями в Манеже? Человек упавший, осевший  на колени. Запрокинута голова. Одна рука прижата к груди, там, где бьется горячее сердце творца, готового жить и работать во имя  светлого будущего  человечества (разумеется, не того, что было обещано на повсеместных лозунгах). Другая рука  полусогнута, тыльная сторона ладони упала на лоб. Нет, левая рука не просто прижата к сердцу, она разрывает грудную клетку. Мощное напряжение, оквадраченные мускулы ног, почти культуристические  мышцы  предплечий. И все же человек еще не убит, но он на крайней грани страданий. Не на той ли последней черте, за которую чуть было не ступил Эрнст Неизвестный? Уйти от действительности не получается. Уйти  из жизни? Почему? Потому что принять условия жизни за решеткой (без физической решетки) – значит, не состояться. Может быть, на войне было легче. «Орфей» – одна из выразительнейших работ того периода.

«После эпизода с Хрущевым я на десять лет был выброшен из обращения как профессиональный художник», – вспоминает Эрнст Неизвестный. Но надо было жить, зарабатывать на хлеб насущный. И – находить выход творческим замыслам! Если не в скульптуре, то в графическом осмыслении литературных произведений. Между тем вязкая  политическая обстановка в СССР не сулила перемен к лучшему. По-прежнему радио и телевидение славословили серых вождей. По-прежнему не дремали искусствоведы в штатском. Какие бы заказы ни появлялись у Неизвестного, всюду он натыкался на препоны, формальные придирки, задержки с материалами и так далее. Состояться не удавалось. Годы идут, силы есть, голова полна замыслов. Не хватало воздуху, не хватало возможностей выйти на мировой уровень. В какой-то момент возможная эмиграция предстала как единственный выход.

Жизнь за рубежом оказалась непростой. Свобода западного мира относительна. Когда Эрнста Иосифовича спрашивают, реализовался ли он в США как творческая личность, он отвечает: «На все 100 процентов!». Как личность, в своих откровениях, в трактовке замыслов – да, но в отношении творений он и сейчас скован. Скован материально. На осуществление его грандиозных, главных проектов (в отличие от частных заказных памятников) нужны огромные средства. Скован  и в духовном отношении – с точки зрения понимания его высочайших, небывалых, космических, религиозных устремлений, на которые сильные мира сего – и в Америке и в новой России – не щедры, и не восприимчивы. Между тем для понимания работ Неизвестного – особенно зрелого периода его творчества – требуется ответное духовное движение со стороны зрителя. Нужна именно восприимчивость к идеям мастера.

Остановимся на трех этапных работах выдающегося мастера современной скульптуры, показывающих мощный метафорический язык художника и его художественно-философские осмысления драмы человеческой жизни[2]. Не только человеческой, но – человечества. Если бы угодно было сравнить талант  Неизвестного с музыкальным  талантом – с кем или с  чем всего ближе его художественные метания, поиски и откровения, то  это  были  бы  не  Чайковский,  не  Моцарт и не Шостакович. Это был бы Иоганн Себастьян Бах.

«МАСКА СКОРБИ». Как только в СССР началась эпоха перемен, Неизвестный приезжает на родину. Приезжает на время: воочию увидеть перемены, встретиться с друзьями. У Эрнста Иосифовича идея – установить в «Треугольнике скорби» – Екатеринбург – Воркута – Магадан монументы в память жертв сталинских репрессий. Вначале на Урале предложение было принято с пониманием и благодарностью: сын России дарит родному городу свое произведение. «Маска скорби» представляет из себя огромное по высоте (до 17 метров) лицо-маску плачущего, скорбящего человека. А слезы, скатывающиеся вниз, изображены в виде небольших человеческих черепов: каждая слезинка – судьба человеческая. В мастерских  Свердловского худфонда начались работы под руководством автора. Но тут же возникли непредвиденные неприятности и препятствия: не хватало денег  из-за  начавшегося  дефолта,  и,  главное, возмутились архипатриоты, доказывая чуждость Маски скорби православным  традициям. Автор готов был внести коррективы – прорезать с тыловой части крест. Но и это не помогало. Активисты общества «Отечество» начали сбор подписей среди населения в знак  протеста: не нужен нам такой памятник. Пока удалось установить памятник только в Магадане.

РАСПЯТИЕ. Тема креста в творчестве Э. Неизвестного бесконечно глубока, духовна.  Возможно, идея Креста-Распятия пришла к нему в синтезе, в устремлении к своей главной  работе. Но и в отдельности бесконечные варианты изображения распятого Христа  представляют, безусловно, существенный вклад автора,  трудно  сказать,  просто  в  искусство,  скорее – в религиозно-философское  мировоззрение  современников. Принятие  мучения  ради  спасения человечества, испитие чаши страданий, вопль боли и победа Человека-Бога. Его смерть под пытками и путь к Воскрешению – все это пытается передать автор в пластических  сложных  композициях:  традиционно  решение,  напоминающее  старые  иконы  и  скульптуру,  Человек, пронзенный крестом, Христос, несущий крест на Голгофу, крик отчаяния:  «Господи, почему ты меня оставил?!»; попытка усилием воли и мышц вырваться из мучений, парящее распятие.

Галерея Крестов Эрнста Неизвестного, как в пластическом исполнении, так и в графике,  рассеянная по миру – от «Распятия», выполненного по заказу папы Римского для Ватикана, до частных коллекций на Урале и в других городах – еще один достойный вклад Э. Неизвестного в мировую духовную культуру XXI века.

«ДРЕВО ЖИЗНИ». «Древо жизни» – давняя мечта художника, главнейший его замысел,  который зародился еще в 50-х годах. Оказывается, то, что мы видели на выставках и в альбомах отдельные фигуры – все это фрагменты, эпизоды поэмы-трагедии, гимна страданиям человечества, своего рода Евангелия от Неизвестного, Неистового Эрнста, художника-мыслителя, гражданина мира и сына «сумасшедшей», пророческой, миссионерской России. О замысле «Древа жизни», его трактовке, с показом проекта в целом и отдельных его фрагментов, можно было бы написать отдельную монографию, капитальную книгу-альбом. Небывалая идея, будь она воплощена в реальность, стала бы Восьмым чудом света. Итак, слово самому автору: «Основная моя работа – это огромный памятник, который условно мною назван «Древо жизни». Он содержит в себе тему дуалистического противоречия человека и природы,  человека и второй природы, самого человека. Эта тема уже сама по себе полифонична. В 1956 году, когда я был в очень тяжелом состоянии и мне казалось, что мне больше не для чего работать, так как бессмысленно работать в никуда, без надежды выставлять, я задумался над своей будущей судьбой художника. И в одну ночь, это буквально было сразу, я во сне увидел «Древо жизни». Я проснулся с готовым решением. Правда, тогда  «Древо жизни» состояло не из семи витков Мебиуса, а из одного витка. Но общая форма, форма кроны дерева и формы сердца была  решена. Таким образом, я как бы увидел ночью сверхзадачу, которая примирила меня с моей реальной судьбой и давала мне, пусть хотя бы фиктивную, но модель, которая давала возможность работать в никуда, но для единой цели».

Как художник глубоко эмоциональный, с удивительным, иногда до бреда, воображением, Неизвестный, как и некоторые другие одаренные творцы, многие свои замыслы создавал в состоянии транса. Сны были не случайны, они вели скульптора к тем лишь намеченным в реальности замыслам, которые синтезировались в его «творчески больной» голове. Однажды ему приснился огромнейший купол, Вселенная, Божьи просторы, распростертые над нашей планетой. «Я вскочил среди ночи, глядя на звезды. Вдруг звезды превратились в глаза. Я вижу эти глаза и слышу голос, исходящий даже не снаружи, а как будто  бы изнутри меня. Я не знаю, смогу ли повторить эти слова, так как скорее их не слышал, а чувствовал. Но что-то вроде: «Мы знаем тебя. Мы видим тебя. ТЫ НЕ ОДИНОК».

«Что такое «Древо жизни»? Это семь витков Мебиуса, сконструированных в форме сердца. В Библии «древо» – синоним «сердца», а «сердце» – синоним «креста». Таким  образом, «Древо» объединяет эти три понятия. Технически же Мебиус очень подходящая форма для многих эффектов. Дело в том, что скульптура, и живопись, и другие виды изобразительного искусства обычно располагаются на плоскости: допустим, на стенах храма или на потолке. Мебиус дает колоссальное количество плоскостных изображений, он дает пространственное изображение в математически почти бесконечных точках, ракурсах и перспективах. Все сооружения, претендующие на храмовую роль, есть микродеталь Вселенной. Конечно, это не храм, у меня нет таких претензий. Я предлагаю скульптуру, принцип построения которой заимствован у храмовой архитектуры. И я пытаюсь создать некую синтез-скульптуру в архитектурном  виде».

Автор рассматривает Древо застывшим музеем. Он всегда будет в развитии. Так же как Маяковский завещал дописывать свои произведения-пьесы, Неизвестный трактует свой проект как музей современных технологий, возможных различных гипотез. «Я бы не писал даже картин в этом сооружении, хотя я их пишу для него, но задал бы общую программу цвета электроникой, которая будет меняться. В центре этого сооружения будет находиться фигура пророка с подвешенным сердцем. Это сердце в точности повторяет форму древа жизни. Это будет мобиль, то есть подвижное сердце, и оно будет вращаться. Внутрь этого сердца вставлены глаза. Это электронные устройства, в которых будет программа, регулирующая светоносность сооружения. Оно будет высвечиваться изнутри, и цвет будет меняться в зависимости от этого электронного устройства. Ритм – это будет биение сердца и свет внутри сооружения будет пульсировать в ритме биения сердца».

Эрнст Неизвестный, бьющийся над свом проектом, можно сказать, всю осознанную творческую жизнь, видит и утопичность, и возможную близкую реальность стоящего Древа. «Когда я хочу построить свое «Древо жизни», я полностью сознаю почти клиническую, патологическую невозможность этого замысла. Но он мне нужен, чтобы работать». И вот наконец-то Древо встало в Москве, произросло в 2004 году. Увы, не то грандиозное сооружение-музей, лента Мебиуса, вмещающая посетителей, свето-цвето-архитектуру, живопись, а лишь объемная скульптура, крона, стоящая среди шумной, многолюдной столицы. Однако и в таком, уменьшенном в 25 раз, виде Древо весьма впечатляет. Необычное изваяние, фантазийное и аллегоричное, смысл – в его названии.

Вспоминая вещий сон скульптора, прислушиваясь к  голосам его ангелов-хранителей, истинные почитатели его таланта могут сказать: «Ты не одинок, Эрнст».

3.  Говорит Эрнст: мысли о жизни и творчестве

3.1. Эрнст Неизвестный вспоминает

Человек неукротимого темперамента, мужества и обаяния, художник могучего дарования и трудолюбия, мыслитель ренессансного кругозора, Неизвестный производит оглушающее впечатление на каждого, кому повезло его встретить. Бешеная созидательная энергия, невероятно стихийная мощь и удивительная дисциплина труда. Работоспособность и творческая энергия Мастера, перешагнувшего восьмидесятилетний рубеж, поражает. Сочетание, казалось бы, несоединимого. Титанизм, но не богоборческий. Титанизм как поиск Бога.

Юность. Война. Учёба

«Отец – белый офицер, мать – биолог и поэтесса. Наконец, сам я, солдат и офицер, прошедший всю войну. В августе 1942 мы вместе с Яном Сысоевым (он  был  аспирантом) пошли добровольцами на войну.  Это был период моего патриотизма. У меня до сих пор сохранились военные документы. Мне тогда было 17 лет, мне казалось, что происходит история, что история пройдет мимо меня, если я отсижусь в тылу, и я рвался на фронт всеми силами. Я попал в Кушку, на границе Ирана и Афганистана, в Первое  Туркестанское Военное училище, считавшееся первым по суровости в Красной  Армии.  Училище готовило специалистов по южной войне. Как теперь известно, у Сталина были  планы выхода к Персидскому  заливу, и вот  нас учили войне в степях, в условиях пустыни. По окончании меня включили в состав 860-й гвардейской десантной дивизии, 45-го гвардейского десантного полка. Я воевал в составе Второго Украинского фронта. Был  контужен, был  ранен, последний  раз – очень тяжело. Был награжден, один раз посмертно, орденом  «Красная Звезда»,  который  достиг меня лет через 25. Об этом писал стихи Вознесенский – «Лейтенант Неизвестный  Эрнст».

Лейтенант  Неизвестный  Эрнст.

На  тысячи  верст  кругом

равнину  утюжит  смерть

огненным  утюгом.

В  атаку  взвод  не  поднять,

но  сверху  в  радиосеть:

«В  атаку, –  зовут  –  …твою  мать!»

И  Эрнст  отвечает:  «Есть».

Но  взводик  твой  землю  ест.

Он  доблестно  недвижим.

Лейтенант  Неизвестный  Эрнст

идет

наступать

один!

И  смерть  говорит:  «Прочь!

Ты  же  один,  как  перст.

Против  кого  ты  прешь?

Против  громады,  Эрнст!

Против  -

четырехмиллионнопятьсотсорокасемитысяячвосемь-

сотдвадцатитрехквадратнокилометрового  чудища

против,  -

против  армии,  флота,

и  угарного  сброда,

против  -

культургервышибал,

против  национал-социализма,

-  против!

Против  глобальных  зверств.

Ты  уже  мертв,  сопляк?..

«Еще  бы»,  -  решает  Эрнст

И  делает

Первый  шаг!

И  Жизнь  говорит:  «Эрик,

живые  нужны  живым.

Качнется  сирень  по  скверам

уж  не  тебе   – им,

не  будет  –

1945,  1949,  196,  1963  –  не  будет,

и  только  формула  убитого  человечества  станет  -

3  823  568  004  +  1,

и  ты  не  поступишь  в  Университет,

и  не  перейдешь  на  скульптурный,

и  никогда  не  поймешь,  что  горячий  гипс  пахнет 

как  парное  молоко,

не  будет  мастерской  на  Сретенке,  которая  запирается 

на  проволочку,

не  будет  выставки  в  Манеже,

и  14  апреля  1964  года  не  забежит  Динка  и  не  положит  на

гипсовую  модель  мизинца  с  облупившимся  маникюром,

и  она  не  вырвется,  не  убежит

и  не  прибежит  назавтра  утром,  и  опять  не  убежит,

и  совсем  не  прибежит,

не  будет  ни  Динки,  ни  Космонавта  (вернее,  будут,  но  не

для  тебя,  а  для  белесого  Митьки  Филина,  который  не

вылез  тогда  из  окопа),

а  для  тебя  никогда,  ничего  -

не!

не!

не!..

Лишь  мама  сползет  у  двери

с  конвертом,  в  котором  смерть,

ты  понимаешь,  Эрик?!

«Еще  бы»,  –  думает  Эрнст.

Но  выше  Жизни  и  Смерти,

пронзающее,  как  свет,

нас  требует  что-то  третье, -

чем  выделен  человек.

Животные  жизнь  берут.

Лишь  люди  жизнь  отдают.

Тревожаще  и  прожекторно,

в  отличие  от  зверей,  –

способность  к  самопожертвованию

единственна  у  людей.

Единственная  Россия,

единственная  моя,

единственное  спасибо,

что  ты  избрала  меня.

Лейтенант  Неизвестный  Эрнст,

когда  окружен  бабьем,

как  ихтиозавр  нетрезв,

ты  спишь  за  моим  столом,

когда  пижоны  и  паиньки

пищат,  что  ты  слаб  в  гульбе,

я  чувствую,

как  памятник

ворочается  в  тебе.

Я  голову  обнажу

и  вежливо  им  скажу:

«Конечно,  вы  свежевыбриты

и  вкус  вам  не  изменял.

Но  были  ли  вы  убиты

за  родину  наповал?»

(1964)

«После  войны тяжелые  послевоенные  годы,  университет. И там занятия, в том числе и катакомбной культурой. Понятием «катакомбная культура» воспользовались  я  и  мои  друзья  в  1949  году для  того, чтобы  определить,  чем  мы  хотим  заниматься.  Я  в  то  время  учился  в  Академии художеств  и одновременно  на  философском  факультете  МГУ  и  обнаружил,  что  при  существующей системе  образования  мы,  после  огромных  трудов  и  нагрузки,  выйдем  из университета безграмотными  людьми.  О  Ленине  мы  узнавали  от  Сталина,  о  Марксе  мы  узнавали  от  Ленина  и  Сталина,  о  Дюринге  мы  узнавали  из  «Анти-Дюринга».  Но  тогда  и  знание  было  политикой,  поэтому  все  разыгрывали  веселых  пьяниц».

В Институте имени Сурикова Академии художеств СССР Эрнст Неизвестный был хорошим студентом. Работа третьего курса получила международную медаль и была приобретена Третьяковской галереей. Работа пятого курса «Строитель Кремля Федор Конь» была выдвинута на Сталинскую премию и куплена Русским музеем.

«Такие могикане соцреализма, как скульптор Манизер,  мой  профессор,  которого  я  глубоко уважаю до сих пор, ко мне  очень  хорошо относились.  Кроме  того,  я  не  гнушался  работой помощника скульптора  ни  у  кого: ни у Меркулова, ни  у  Вучетича,  ни  у  Томского,  ни  у других крайне официальных художников. Я  был идееносен, я  много  им  подсказывал,  выполняя  не  только  обычную  черновую  работу,  делал  эскизы,  и  они  меня  рассматривали  как  своего,  как  некоего  преемника  и  продолжателя,  будущего  академика.  Все это давало  мне  основания  для  гладкой  карьеры».

Однако еще при Сталине, будучи студентом, он начал делать вещи неофициальные, конспирируя  их.

«Разногласия с соцреализмом в институте возникали в первую очередь у фронтовиков. Многие из этих молодых людей были даже коммунистами, но их переживания, их жизненный опыт не соответствовали гладкописи соцреализма. Мы не теоретически, а экзистенциально выпадали из общепринятого, нам требовались иные средства выразительности. На меня выпала  судьба быть одним из первых, но далеко не единственным. К тому же  кругу  относились  Юрий  Васильев,  Оскар  Рабин, Вадим Сидур  и  другие.

После смерти Сталина, когда началось некоторое послабление, я показал несколько своих экспериментальных, полуэкспрессионистических работ на молодежных выставках: в том числе «Война – это» и «Концлагерь». Это вызвало чудовищный гнев и художественных властей,  и  идеологических.

Первые мои работы назывались «Война – это». Я воспринимал войну не как парад победы, а как трагическое, противоречивое и противоестественное человеку явление.  Так  возникла эта серия. Часть человека превращаясь в машину, в железо, которое олицетворяло  войну, которое входило в плоть, как боль. Потом эта тема переросла в тему «Роботы и полуроботы», где человек уже сознательно боролся с мертвым металлом, потом это переросло в «Гигантомахию», затем в «Древо жизни». Человек уже овеществлен в делах своих, он породил  вторую природу, предметы, продолжающие его руки, мозг, глаза, нервы и сердце, и задача изобразительного искусства в современном мире – создать некие всеединые символы и метафоры, чтобы показать растерявшемуся от обилия информации человеку ценность и беспредельность человеческого «я».

Манеж,  Хрущев  и  Неизвестный

На  знаменитой выставке в Манеже в декабре 1962 года Неизвестный говорил с Хрущевым – долго и неосторожно старался убедить его, что все происходящее – «это провокация, направленная не только против либерализации, не только против интеллигенции, не  только против меня, но и против него». И «кончилась наша беседа с Хрущевым следующим  образом. Он сказал:  «Вы интересный человек, такие люди мне нравятся, но в Вас  одновременно сидят  ангел и дьявол. Если победит дьявол, мы Вас уничтожим. Если победит ангел, то мы  Вам поможем».

Сам Неизвестный говорит, что в действительности это была кульминация, завершение длительного и весьма горького противостояния. Хотя всегда подчеркивал: «Я никогда не противостоял, не был инакомыслящим и никогда не протестовал ни против чего». Воспитанный отцом, он с детства воспринимал коммунизм всего лишь как идеологию: «С коммунизмом я не воевал, я его воспринимал как данность. Я не хотел менять политическую систему хотя бы потому, что не знал как. Для меня главное – защита собственного человеческого достоинства. Я не соглашался терпеть оскорбления, надругательства, несправедливость по отношению к  себе». 

О Хрущеве: «Я в жизни, пожалуй, не встречался с человеком более некультурным.  Одновременно я чувствовал в нем  биологическую  мощь  и  психобиологическую  хватку.  Во  всяком случае, определенная природная  незаурядность  в  этом  человеке  была.  К  сожалению,  она  осталась не  подкрепленной  культурой,  столь  необходимой  для  руководителя  такого  государства.  Я думаю, что это ему очень отомстило в его биографии».

После смерти Хрущева к Эрнсту приехал Сергей Хрущев с просьбой сделать надгробие на могиле отца. «Я знаю, – сказал я, что найдутся такие, кто обрушится на меня за мое решение. Я считаю, что это месть искусства политике. Впрочем, это – слова! В действительности, я считаю, что художник не может быть злее политика, и поэтому соглашаюсь. Вот мои аргументы. А какие у Вас аргументы: почему это должен делать  я?» На что  Сергей  Хрущев  сказал:  «Это  завещание  моего  отца».

Эстетические  разногласия  с  режимом

«Диссидентом никогда не был», – так Эрнст говорит о себе. И здесь он очень точен. Он никогда не был диссидентом политическим, хотя уже в  начале  60-х  лучше  многих понимал сущность режима и считал, да и говорил, что коммунизм,  как  и  фашизм,  преступны,  а сама попытка создать «нового человека» антропологически неверна. Говорил, что коммунизму, как и фашизму, присуще представление об искусстве как о магии, заклинании для покорения толпы.

Однажды на каком-то заседании МОСХа он сказал: «Вот есть государство. Я хочу ему все отдать! Мне ничего не надо. А они не берут».

Когда ему фактически отрезали дорогу к скульптуре, он, как всегда, с мощной энергией взялся за графику, которая сделалась подготовительными набросками к будущим  скульптурам.

В 1976 Эрнст Неизвестный уезжает из СССР «из-за эстетических разногласий с режимом», как он сам определил причины отъезда. 

«Как я теперь понимаю, истоки моего разочарования уходят в прошлое, в послевоенные годы, когда я вернулся с фронта домой. Воспитанный в определенном  смысле  романтически,  я  продолжал  цепляться  за  прежние  юношеские  представления о жизни. Я всегда знал, что история – это не девушка, и в ней было очень много насильников, злодеев и садистов, но я не представлял, что великую державу, весь мир и саму историю могут насиловать столь невзрачные гномики, столь маленькие кухонные карлики, и это меня всякий раз оскорбляло. Я  был согласен на ужас, но мне нужно было, чтобы этот ужас был сколько-нибудь эстетичен. Этот же, бытовой, мещанский ужас людоедов в пиджаках, варящихся в собственной лжи, морально разрушал меня».

Неизвестный:  профессор  и  академик

Уехав из СССР, Неизвестный продолжает работать над своими замыслами, а еще преподает: «Параллельно с выставками растет мой академический статус. А мне остается только удивляться тому, что такого разбойника, как я, можно воспринимать как профессора и академика».

Есть удивительное качество, которое помогало и помогает скульптору на протяжении всей его жизни, – терпимость. «Чтобы выжить, мне нельзя было сердиться. Я не разрешал себе  сводить счеты, вы не найдете ни одного моего высказывания, направленного против моих врагов. Христианская заповедь, призывающая нас прощать, еще и гигиенична для душевного состояния. Возможно, из чувства самосохранения я и забывал  своих  врагов.  Показательно, что многие мои  прежние враги становились постепенно моими друзьями, они чувствовали,  что я  не мстителен. Доходило до парадоксов. Мне, например, говорили, что человек «стучит» на меня,  а  я об  этом  забывал  и  с  ним  здоровался.  Тут  меня  не  все  понимали...» 

Сегодня Неизвестный признается, что просто благодарен судьбе за то, что его воспринимают в определенном смысле как государственного сумасшедшего, которому «можно». И в то же время подчеркивает: «Художник, особенно монументалист, скульптор, так же, как и камерный художник, не может жить без власти. Так же, как генералов не существует на дому и без армии!».

3.2. Интервью с Эрнстом  Неизвестным

Всегда интересно видеть и слушать Эрнста Иосифовича: он покоряет своим голосом, напором, скоростью, глубиной суждений и беспощадностью мысли, а также невероятной эрудицией, натуральным, врожденным даром быть всегда «хозяином разговора».

На вопрос, как он вообще пришел к скульптуре, что, в первую очередь, его сформировало  как  скульптора,  Эрнст  Неизвестный  ответил  так: 

– Самое  интересное, что очень рано я начал рисовать и лепить. Моя  мама  вспоминает,  что  я  лепил  из хлебного мякиша различных существ, рыцарей  и,  даже  кентавриков.  А  когда  моя  тетка  возмутилась,  потому,  что  то  время  не  было  богатым,  то  мама  сказала,  что  для  моего  сына  искусство  важнее  пищи. 

– Какая  умная  мама! 

Эрнст  Неизвестный:  Во  всяком  случае,  романтичная. 

– Если  говорить  уже  немножко  дальше.  Что  вас  сформировало  как  скульптора,  каким  вы  сейчас  являетесь? 

Эрнст  Неизвестный:  Могу вам сказать одну вещь, которую я потом, позднее, понял. У Юнга есть такая теория – коллективное бессознательное, смысл  которой, что всякие  архаические образы живут у нас в  коллективном сознании, так что мы иногда знаем больше, чем  знаем.  Меня  формировала  моя  фантазия.  И  уже  позднее,  я  с  удивлением  узнал,  что я повторяю  многие  архетипы,  которые  есть  в  различных  искусствах,  но  которые  я  не  видел вокруг  себя.  То есть, в искусстве эскимосов, в мексиканском искусстве, в русском народном  искусстве.  То есть, это совмещение практически в жизни не виденного совместимого – человека и зверя, многоголовых существ, например, в буддизме или в индуизме. Я с удивлением это узнал. Но, в действительности, меня  называли модернистом и ругали за модернизм. Я никогда себя модернистом не считал, потому что моим любимым искусством  является древнее искусство. Я исходил из классики. Трансформировал эту классику с потребностями моего чувства, а не моды.  Но, конечно, использовал  современные  элементы – как кубофутуризм. И я постарался объединить, женить модерн с классическим искусством. 

– Бронза  и  камень.  Вы  работаете  с  обоими  материалами. Что дает вам  каждый из них? 

Эрнст  Неизвестный: Бронза дает свободу. Потому что сама технология бронзы изумительно подвижна и трепетна. Итальянский  скульптор  Мансу  даже  мог  отлить  цветок, настолько бронза трепетна. Любое твое  дыхание, движение, прикосновение пальца или стейка может быть воспроизведено в бронзе. Камень всегда меня привлекал и до сих пор привлекает, просто сейчас я с ним не работаю, по практическим причинам. Хотя не так давно вырубил два четырехметровых тотема в карарском мраморе. Камень поразителен  тем, что это одушевленное существо, это спящая душа скульптуры внутри  глыбы. Ты  вступаешь  в единоборство с этой стихией, и враждебной,  потому  что  это  твердо  и  жестко,  потому что  требует  и  физических  усилий  и  нравственного  контроля,  внутренней  дисциплины,  чтобы не  испортить, и, одновременно, невероятно дружелюбная, ласковая, светящаяся, обладающая,  буквально, душой. У меня к камням отношение  трепетное,  как  будто это диалог, если не с живой  душой,  в смысле животного и  человека, но с душой  стихии, природной стихией. Недаром горы дышат, светятся. Горы – это мистическое  чудо. Камень мистичен уже от природы.

– Когда-то вы сказали одному западному корреспонденту, находясь еще в России: «В 60-е годы (после того знаменитого скандала с Хрущевым) у меня не было заказов, но были надежды». «Сейчас у меня есть заказы, но нет надежд» – это вы сказали в 70-е  годы. Какую формулу вы бы вывели сейчас? 

Эрнст  Неизвестный:  Сейчас у меня есть заказы и есть надежды. Вот вся формула.

– Наверное,  вы  уже  устали  отвечать  на  вопрос:  вы  -  диссидент? 

– Я никогда не был диссидентом и никогда в жизни не протестовал ни против чего. Воспитанный своим отцом, я с детства воспринимал идеологию коммунизма только как  идеологию. Идею тотального  коммунистического диктата я воспринимал не как  политическую ошибку, а как антропологическое преступление. Так же я воспринимал и фашизм. Поэтому я был добровольцем во время войны с фашизмом. С коммунизмом я не воевал, я его воспринимал  как данность. Я не хотел менять политическую систему хотя бы потому, что я не знал как. Для  меня главное – защита собственного человеческого  достоинства, эта защита небыла политизированной – это было просто естественно. Я не мог терпеть оскорблений,  надругательств, несправедливости по отношению ко мне. Я никогда не хотел, чтобы Вучетич или другие лепили так, как мне хочется. Я до сих пор считаю, что они лепили правильно – согласно своей точке  зрения. Я не хотел, чтобы от меня  требовали, чтобы я работал хуже, чем могу. Хуже – это значит не так, как  мне  подсказывает  моя  человеческая  и  художественная  совесть. Когда надо мной  измывались,  оскорбляли,  я  не мог этого терпеть  и  протестовал.  В  действительности же я не был диссидентом, потому что у меня не было никакой  альтернативы. 

 –  И все-таки  ваше  творчество  -  это  бунт! 

– Если у меня был бунт, то это был бунт человеческий и, в определенном смысле, эстетический. Потому что серость и человеческая  отчужденность той  жизни,  с  моей  точки  зрения,  была  абсолютно  неадекватна моим  представлениям о жизни. В этом я был очень солидарен с моим другом, философом Мирабом Мамардашвили, который тоже никогда не был диссидентом. У нас был просто эстетический протест против вульгарной повседневности советской жизни. Я всегда хотел бы  отделить русское от советского (на  Западе это часто не разделяют). Это касается, например, самой фразеологии, когда о каком-либо вторжении войск Советского Союза говорили «русская война», а не «советская война». Мне это никогда не нравилось, и я протестовал. 

– Вы  известны  как  автор  надгробного  памятника  Хрущеву,  который,  как  известно,  сыграл  не  самую  лучшую  роль  в  вашей  судьбе.  Каким  вам  сегодня  представляется  его  личность? 

– Точно такой же, каким я сделал  надгробие: черно-белое. Эта двойственная личность совместила в себе шизофреническую трагедию времени, и я ее рассматриваю даже как жертву этого времени. Она комедийна по форме, но трагедийна по содержанию.

– У меня  сложилось  впечатление,  что  вы,  освободившись  от  противостояния,  противоборства,  сопротивления  властям,  обратили  свой  взор  внутрь  человека,  внутрь  его  духовной  жизни.

– Что ж, возможно. Возможно. Со стороны виднее. Но я бы все-таки не социологизировал: это была борьба не с системой. Страдания всегда были и будут. Если  такой  поворот и произошел, как вы говорите, то  не  потому,  что  в  России  наступил  рай.  Напротив,  там  ужасно.  А  когда  хочется  бороться – всегда  найдешь  врага.  Я думаю, что это связано с моими внутренними изменениями. Возможно, я мудрею. Возможно, сказывается возраст. Человек должен  меняться. Если он не меняется – это  смерть.

– Вы не любите вспоминать о войне и уж точно не принадлежите  к числу тех художников,  которые «переплавили» свой военный опыт в  какие-то  конкретные  работы.  Но  в  то  же  время,  думается,  все  ваше  творчество  пронизывают  боль  и  фантасмагория  войны. 

– Раны войны в любом случае дают о себя знать – и физические, и душевные. Ведь военный опыт неизбежно, так или иначе, находит отражение в моих работах. И я бы не сказал,  что у меня вовсе нет «военных  произведений». Свое вполне конкретное отношение к войне я выразил в серии  малых  скульптур  под  названием «Война – это…». Другое дело, что я не пытаюсь быть объективным историком, оставаясь  художником со своим личным взглядом.  Мне  кажется, я имею на это право. В 17 лет я ушел добровольцем, командовал ротой, будучи еще «зеленым» лейтенантом – тогда ведь офицеров просто не хватало. На той войне я получил тяжелейшее ранение – был прострелен  позвоночник. Пережил  клиническую смерть: санитары сбросили  меня, загипсованного, на лестницу,  ведущую к моргу, и это, как ни странно, спасло мне жизнь. Гипс раскололся  от  удара, и я, очнувшись от боли, закричал. Родители между тем успели  получить  похоронку. Но дело ведь не столько в мучениях  тела,  сколько в мучениях  духа.  Война  противоестественна, ее не перескажешь.  Поэтому она всплывает в моей памяти как сюрреалистическое  видение.

– В моем творчестве всегда присутствует драматический момент. Не случайно я многократно иллюстрировал библейский «Апокалипсис», потому что тема гибели человеческой цивилизации  мне близка. В моем ощущении  Апокалипсис – это не то, что начнется и закончится в определенное (точнее, в неопределенное) время, не то, что все  обычно  называют  концом  света.  Мне  кажется, что мы уже прямо  сейчас  живем  во  времена  апокалипсиса.  Процесс этот протяженный, так же как и  Голгофа, – это долгое состояние распятия. Кроме того, сейчас так же происходят метаморфозы на грани животного и человеческого, человеческого и техногенного. Об этом как раз серии моих работ «Кентавры» и «Власть  Змея». 

– Но  затем  все  стало  меняться... 

– Не все, далеко не все. Надо создавать новую знаковую структуру общества, в том числе  живопись и скульптуру.

– А что делать со старой структурой – уничтожать?

– Ни в коем случае! Во времена Горбачева я резко выступил против сноса советских  памятников.  Памятники нельзя сносить.

– Эрнст  Иосифович,  что  для  вас  сегодня  Россия? 

– Очень  больной  вопрос.  Когда  я  приехал  сюда,  в  Америку,  я  был  оскорблен  тем,  что  меня  вышвырнули  из  России.  У  меня  разломали  250  работ – все, что  я  сделал  к  тому  времени.  Разрезали автогеном 15-метровую металлическую скульптуру. Я даже не разрешал  себе читать  по-русски  Набокова,  моего  любимого  писателя.  Если  я  видел  русский  текст, я  его  выбрасывал.  Меня  окружали  только  американцы. У  меня  было  стремление  внедриться  в  эту  культуру.  Но  затем,  когда  пришел  Горбачев,  я  стал  меняться.  Поехал  в  Россию  с  американской  делегацией.  Постепенно мне стало все больше нравиться, что  там  происходит.  В первую очередь процесс демократизации. Ельцин мне написал письмо,  наградил  орденом  «За заслуги перед Отечеством» III степени, сделал меня своим консультантом по вопросам  культуры. Художник не может на это не поддаться, вы понимаете? Я уже втянут в реальность  России. У меня там живут дочка, бывшая жена, на Урале у меня более пятидесяти родственников, которым нужно посылать лекарства, помогать материально. Постепенно я стал жить интересами России  в  определенном  смысле  больше,  чем  интересами  Америки.

3.3. Из высказываний Эрнста Иосифовича:

«Скульптура не может быть журналистикой, как делала некоторые скульптуры советская пропаганда. Скульптура делается десятки лет, линия партии и линия диссидентства меняются, а скульптура – летопись  вечности».

«Сам акт художественного творчества, как акт духовный, направленный не на решение  практических задач, есть акт действия в вере. Без веры творчество невозможно. Приблизительно: вера есть стремление, попытка и способ преодолеть космическое  одиночество человека, и предчувствие конечного ответа, находящегося как внутри, так и вне себя».

«Я делю художественную деятельность (и писательскую, и музыкальную, и изобразительную) на два типа: на стремление к  шедевру,  и  стремление к потоку. Стремление к шедевру, это когда перед художником стоит определенная концепция  прекрасного, которую  он  хочет  воплотить, создать законченный, емкий шедевр. Стремление к потоку – это экзистенциальная потребность в творчестве, когда оно становится аналогичным  дыханию,  биению  сердца, работе всей личности. Для художников потока искусство есть овеществленная  экзистенция, в каждую  секунду  двигающаяся,  возникающая и умирающая.  И когда я хочу построить свое «Древо жизни», я полностью сознаю почти что  клиническую,  патологическую невозможность этого замысла. Но он мне нужен для того, чтобы работать. И множественность  меня не пугает, потому что она скреплена  математическим  единством,  она  самозамкнута. Все это – попытка совместить несколько  начал, попытка совместить вечные основы искусства и временное его содержание. Низменное, жалкое, ничтожное соединяется постоянно и вечно в вере, чтобы  стать  благородным,  величественным,  осмысленным».

«Пришла старость, которую я предпочитаю называть зрелостью. Я думаю, слово  «старость» не подходит людям, которые творят в любом возрасте, – как Тициан или Микеланджело. Когда я был молодым, я мечтал Уральские горы превратить в скульптуры. Молодость распираема физиологическими страстями. А физиология агрессивно диктует  материалистические принципы. Гигантомания меня преследовала всю жизнь. Я вырос среди  гор,  а  горы  вырывают  тебя  из  будничного  масштаба.  Я  все  время  бредил  гигантизмом.  Я  был  одержим  страстью  покорять  пространства. Мне  и  сегодня  хочется  лепить  большие  вещи. Я заметил: когда мои маленькие работы увеличивают, они становятся намного лучше.  Помню, Сартр меня уговаривал не стремиться делать большие  вещи. Я настолько огорчился  его словами, что сказал  в  сердцах,  что  встретился  с  французиком  из  Бордо.  А  он  потом  написал  обо  мне  замечательную  статью,  в  которой  заметил,  что  встретил  в  России  двух  подлинных  экзистенциалистов  – Тарковского  и  Неизвестного».

«Убежден: художнику не надо идти на компромиссы. Но он не должен быть вздорным. Я  не вздорный человек. Я очень не люблю  диссидентское  самосознание. Человеку все  время  кажется,  что ему чего-то недодали. Не смог, а не недодали! Никто не обязан тебе ничего давать». 

«Чтобы быть художником, необходимо объединяющее начало, центральная идея. Бальзак «Человеческая комедия», Данте «Божественная комедия», Достоевский строил готический храм из  своих  произведений. У творца должен быть стержень. Мой стержень меня спас. В 25 лет я был изгнан из изобразительного искусства и 14 лет проработал рядовым рабочим- каменщиком, литейщиком, грузчиком соли  на Трифоновском  вокзале. И если бы  не было центральной идеи, выжить было бы нельзя. Если  хочешь доехать до Парижа, допустим, из Москвы, то надо хотеть лететь на Луну. А  если  захочешь  доехать  до  Мытищ,  то  никогда  не  доедешь  до  Жмеринки».

«Я верю, что каждое значительное произведение содержит в себе некий энергетический  заряд, который может заразить самого простого человека».

«В техническом  прогрессе  я  вижу  элементы  духовного  поиска,  и  это  очень  важно. Будучи  учеником  конструктивиста  Татлина,  я со временем вернулся к старой эстетике. Мои  духовные отцы шли от человека к машине. Я же иду от машины к человеку. Это происходит  естественно».

«Я всегда считал себя аутсайдером. Были лианозовская школа, сретенская, они меня делали своим лидером. Но я считал, что не умещаюсь в заданных  параметрах. Кроме того, я скульптор и, в отличие от графиков и живописцев, четко сознавал, что без материальной поддержки властей – нужны бронза, камень, масштаб, площадь – работать не могу. Скульпторы недолюбливают революции, потому что революции взрывают дома и монументы. Но поскольку меня не принимали, я становился диссидентом. Двойственное, парадоксальное состояние. Поэты и прозаики могли писать в стол. А что делать скульптору? Я был в то время единственным подпольным скульптором, понимаете?»

«Я работаю как в Древнем Египте – привык сам рубить камень, сам отливать, правда,  сейчас я  сам  уже  не  отливаю.  Мой  процесс  труда  –  это  не  какой-нибудь  концептуализм.  Мне  нужно  не  создавать  концепцию,  а  работать».

«Я работаю по-прежнему день и ночь. Работаю, как раб самого себя и своего дара!»

«В жизни каждый человек забрасывает бумеранг. И чем шире размах, тем большее пространство  преодолевает  бумеранг,  но  всегда  возвращается  к  бросавшему».

4. Художник Возрождения в эпоху Апокалипсиса

Судьба человеческая – судьба художника, творца – одно от другого не отделимо.

Жизнь Эрнста Иосифовича Неизвестного богата событиями, сюрпризами, поворотами судьбы, взлётами и падениями. Он, ушедший добровольцем в Красную Армию, чудом выживший после тяжелейшего ранения на войне, объявленный мертвым, посмертно награжденный орденом Красной Звезды, искалеченный, с перебитым позвоночником, сумел выжить. Закончил Суриковское училище, параллельно учась на философском факультете МГУ. Стал скульптором, получил благословение Сергея Коненкова, академика Конрада, Михаила Бахтина. Выиграл несколько конкурсов, международных и у себя на родине. Прошел и выдержал еще одну войну – травлю, один против всех, начиная с Генерального секретаря ЦК КПСС Никиты Хрущева и начальника КГБ Шелепина и кончая мелкими партийными боссами и многочисленными завистниками из сталинских лауреатов. В свои 50 он, так и не присоединившись к стае прикормленных чинуш МОСХа, лишенный государственных заказов и какой-либо поддержки, «невыездной» победитель, покинул родину. В Америке был вынужден  все начать с нуля. Однако был к этому готов и не только создал себе на Западе имя, но с успехом вышел на мировой рынок; добился триумфа и там, и в новой России. Его работы украшают улицы, площади и общественные здания многих городов Европы и Америки. Не сломившись под ударами судьбы (легко только об этом писать, а не проживать это всё!), Эрнст Иосифович продолжает жить и работать, являя собой пример человека на все времена (совсем не стремясь к этому). Он не любит оглядываться и всегда в новых замыслах.

Генрих  САПГИР

    ЕДИНОБОРСТВО

Эрнсту  Неизвестному

серьезен  грозен –

значит есть резон

ты знаешь план

и дисциплину

...так мять

ворочать глину  -

лопатами  ладони 

лепят  плоть

что  впору

в  Риме  Юпитеру

в  Швеции  Тору

...поутру  был  распят

(...пусть  вопят!)

ночью  встал  из  гроба  ты

от  напряжения  работы 

дошел  до  рвоты  -

потрескались  полезли

ногти

как  от  неведомой  болезни

(упомянуть  об  этом  факте)

но  это  после 

а  сейчас  -  о! 

ласка  вкрадчивая  -

глину  -  это  мясо

поворачивая

на  оси  каркаса

шлепаешь  ласкаешь 

тискаешь

не  отпускаешь  -

раскурочиваешь

целыми  ломтями

отбрасы-

            ва-

            ешь!

в  бездонной  яме

в  одном  объеме  -

мясник  и  форма

...как  парусник

во  время  шторма

...от  ярости  и  страсти

холодея  -

все  сорвано!

обнажена

и  вся  исчерпана

до  дна!

смотрите:  вот  она  -  идея

без  дураков!

Эрнст  Неизвестный  -  ты  таков

да  благословит  тебя  Иаков

с  поврежденным  бедром...

лицом  к  лицу

боролся  он  с  Незримым

спорил  с  Ним  -  с  Неоспоримым

клянется:  видел  птицу!

...с  ужасной  силой

как  молнией

стегал  ширококрылый!  -

но  выстоял  хотя  остался  хром[3]

[1] Хронологию жизненного и творческого пути Э. И. Неизвестного см. в Приложении 1-4.

[2]  Иллюстрации некоторых работ Э. Неизвестного см. в Приложении 5

[3] Источники информации – Internet (спасибо всем!)