Эванс-Притчард \"Некоторые коллективные проявления непристойности в Африке\"

Эванс-Притчард \"Некоторые коллективные проявления непристойности в Африке\"

ЭВАНС-ПРИТЧАРД Э.Э.

 

НЕКОТОРЫЕ КОЛЛЕКТИВНЫЕ ПРОЯВЛЕНИЯ НЕПРИСТОЙНОСТИ В АФРИКЕ.

 

EVANS-PRITCHARD E.E. Some collective expressions of obscenity in Aftica// Evans-Pritсhard E.E. The position of women in primitive societies and other essays in social anthropology. - L.: Faber, 1965. - P. 76-101.

 

I. Вводное замечание.

 

Для тех, кто живет в примитивных обществах,  нет ничего необычного в том, что они сталкиваются с "непристойностью" в речи и  действиях. Часто эта "непристойность"  —  не  индивидуальная экспрессия, проявляемая под действием сильного стресса и осуждаемая как признак дурного тона, а экспрессивное проявление группы людей, разрешаемое и даже  предписываемое  обществом. Европейцы часто приносят извинения за то, что знакомят нас с такими неприличными проявлениями, но в то же время приводят исчерпывающие и беспристрастные описания; кроме того, иногда они даже пытаются объяснить эти "неприличия", как, например, Юнод, а также Смит и Дейл.

Большинство европейцев, однако, не обладая способностью увидеть "непристойные проявления" в своем собственном обществе, чутко реагируют на "непристойные проявления" аборигенов, сил поскольку те являются для них странными, и тотчас выражают свое осуждение. Основанием для осуждения оказывается то, что такие "непристойности" оскорбляют моральное чувство белого человека. Нет необходимости говорить, что такие критики не предпринимают никаких попыток объяснения. В результате эти "непристойности" квалифицируются  как антисоциальные и  в большинстве случаев запрещены в законодательном порядке. О них говорят либо что они "крайне бесстыдны", либо что они "чересчур отвратительны, чтобы далее существовать".

Цель статьи состоит в том, чтобы собрать воедино некоторые из наиболее полных документальных отчетов о встречающихся в Африке "непристойных проявлениях, дабы мы могли изучить наши данные об азанде не как изолированные примеры, а в сопоставлении с широким спектром аналогичных социальных фактов.

 

II. Непристойные проявления у народностей баила.

 

У народности баила в Северной Родезии есть события, во время которых песни непристойного содержания не только разрешаются, но и расцениваются как неотъемлемая часть ритуала, например, ловля рыбы   лвандо, спуск на воду нового каноэ, выплавка железа, инициация, похороны  и макуби. Такого рода песни исполняются также во время танца кашимбо (с. 191)

Во время сева, выплавки металла, рыбной ловли и спуска на воду каноэ эротические песни сопровождают совместную экономическую деятельность; в других упомянутых выше случаях они сопряжены с религиозным церемониалом.

Однако, хотя Смит и Дейл представляют нам сами экономические события, по случаю которых исполняются эротические  песни,  подробное описание последних в их отчетах отсутствует. О севе нам сообщается, что жена, которой помогают другие домочадцы, "начинает обрабатывать землю, сваливая траву и мусор в большие кучи, которые по мере достаточного подсыхания сжигаются, в то время как ее муж вскапывает свой клочок земли. Как только земля обрабатывается, ее засевают" (с. 137). Сев, стало быть, представляет собой совместную трудовую деятельность членов семьи, и женщины могут распевать во время обработки земли и ее засевания непристойные песни.

Во время ловли лвандо мужчины покидают деревни и разбивают лагерь на берегу реки. Огромная корзина, сплетенная из тростниковой соломы, используется в качестве черпака. Ловцы идут по реке, толкая эту корзину перед собой и отлавливая в нее рыбу, которую затем из корзины выгребают. Здесь мы опять-таки имеем совместную деятельность, видимо, имеющую широкое распространение, но нам не сообщается,   каким  образом   песни образуют часть предприятия (I, с. 161-162, 168-169).

Выплавка  металла у баила – продолжительная и важная трудовая операция, окруженная строгими табу. Необходимо нарубить деревьев и изготовить древесный уголь; необходимо выкопать железную  руду;   нужно заготовить запас  воды,   набрать  глины  и возвести плавильные печи. К осуществлению этих   операций привлекаются, по всей видимости, все жители деревни, которые в это время живут вдали от дома в специально построенных шалашах. Что касается эротических песен, то нам, к сожалению, не дается никакой

информации, за исключением разве что того, что данные трудовые операции сопровождаются ими.

"Когда   наш   информатор   говорит,   что   сквернословие   не запрещено, он имеет в виду те песни, которые исполняются во время этих операций и имеют в большинстве своем скабрезный характер" (I, с. 208). Авторы приводят несколько примеров таких песен, в частности  "Шомпола   ямвандаука". Человек с обнаженными доблестями, они все разделяют, стали они как пружина, заставляют его испражниться".] (I, с. 207-208).

Религиозные церемонии, по случаю которых разрешаются аналогичные  вольности, включают инициационные   церемонии, похороны и празднества в честь тех или иных "божеств".

"Танцы и песни, исполняемые по случаю некоторых событий, особенно мванду и  чисунгу,  связанных с инициацией девочек,  в высшей степени непристойны. Возможно, в них содержится какое-то скрытое значение – такое, какое придается песням, о которых мы уже говорили, – но внешне мотивом является доведение страстей до наивысшего напряжения "В связи с обрядом инициации девочек нам также сообщается: "Чисунгу (танец) продолжается по двое-трое суток, днем и ночью, и открывает простор для разнузданного непотребства" (II, с. 18-26). Здесь же исполняется и танец кашимбо.

Во время траурных обрядов эротические песни исполняются присутствующими   на   них  женщинами. Смит и Дейл приводят несколько примеров, в частности:

 

"Ma! Ma! Ma! Diakomena itonidiakwe!

Ndia mulolobozho

kudikwete kudilolobola ".

 

["Милый! Милый! Милый! Его огромный пенис - вот это размер! Эта

вещь   не   имеет   конца   и   предела.   Да   пусть   будет   долгим   ее

расслабленье!"]

 Далее эти авторы говорят: "Когда мы выразили свое удивление по поводу того, что женщины распевают такие песни, — ибо поют их именно  женщины, – старики привели пословицу: "Ушильдильве таитва ку бушу" ["Не обогнать внешнему виду участника похорон"], – т.е. участник похорон, будь то мужчина или женщина, имеет право делать все, что заблагорассудится. При обычных обстоятельствах для женщин считается табу допускать подобные вещи в присутствии мужчин, но на похоронах все ограничения снимаются – люди ведут себя так, как им нравится. Можно посрывать солому с кровли; можно повыдергать злаки на полях; все страсти высвобождаются из оков,  и  не разрешаются  никакие жалобы  на причиненный ущерб, долги или адюльтер" (II, с. 113).

У баила каждый "полубог" и каждый дух предков, которому придается хоть какое-то значение, имеет как   минимум   один ежегодный праздник в свою честь. Такие торжества называются икуби (во множественном числе макуби). То, что происходит во время этих празднеств, суммируется указанными авторами следующим образом: "Все макуби до монотонности однообразны. Всегда много пива; много танцев и песен; мужчины потрясают копьями; непристойные песни и общее непотребство. Ежегодный праздник во многом сопоставим с сатурналиями" (II, с. 191).

Прежде чем я приведу данные по занимающей нас проблеме, касающиеся   народности   батонга,   я   представляю  сжатый   анализ материала о баила:

1.      Неприличные песни обычно не разрешаются обществом.

2.      Теми случаями, когда они допускаются, являются важные религиозные церемонии.

3.      Они допускаются в связи с особо тяжелыми и продолжительными совместными экономическими предприятиями.

 

III  Проявления непристойности у батонга.

 

У народности батонга в Трансваале мы обнаруживаем, что эротические песни и непристойное поведение допускаются почти при том же наборе событий, что и баила, хотя здесь нередко довольно сложно   определить то или иное событие как экономическую деятельность или ритуал, поскольку эти события иногда связаны с трудовой деятельностью, осуществляемой в непосредственном сочетании с церемонией.

По  отношению к сунги, домику для обрезаний, как нам сообщается, все, кто в нем находится,    обязаны соблюдать строжайшие сексуальные табу, а жители деревень, оказываясь в его окрестностях, должны  не  шуметь  и  не  ссориться. "Странно,  но приходится  констатировать, что сквернословие,  несмотря на это, допускается и даже рекомендуется; и этот контраст мы часто встречаем во время маргинальных периодов. Некоторые из формул содержат выражения, которые при иных обстоятельствах являются табу; когда женщины приносят к сунги еду, пастырям, получающим ее из их рук, разрешается изливать в их адрес столько неприличных речей, сколько им захочется. Сами матери имеют право распевать непристойные песни, когда толкут маис для сунги" (I, с. 80).

"По   закону   женщины,   являющиеся   матерями   мальчиков, проходящих   обрезание,   должны   приносить   много   каши,   вдвое больше, чем требуется для мальчиков. Стоит кому-то из них этого не сделать, и она в свое время будет наказана. Они ставят горшки с едой на  некотором  расстоянии,  чтобы  не  иметь  возможности увидеть нгома, и кричат: 'Ха тсоо!' ("Мы все в нетерпении".] Это означает: 'У нас  болят  головы  оттого,  что  пришлось так долго  идти, чтобы доставить горшки". Пастыри выбегают им навстречу, сдобривая речь многочисленными шутками весьма двусмысленного характера: "Знаем мы, отчего вы в нетерпении", и т.п. 'Не является ли это правилом нгома?'" (I, с. 84).

Тайные формулы посвящаемых часто чрезвычайно непристойны. Если кто-то хочет узнать у мальчика, прошел ли он обрезание, то говорит ему: "Зверь, который был открыт сзади". Если мальчик уже прошел инициацию, он отвечает: "Крокодил, – а затем добавляет, – нож, который обрезает". Он отвечает так, намекая на длинную тайную  формулу,  подразумевающую тот способ,  каким совокупляются крокодилы, а также скрыто указывающую на то, как мальчики проникают в вагину девственницы, дабы проторить путь для старших, которые последуют за ними. Автор расценивает многие из этих формул как настолько непристойные, что их невозможно привести.

Непристойные песни и выражения в этих случаях связаны с обрядами обрезания, имеющими    большое значение, а также сопровождают тяжелый труд по дроблению большого  количества маиса, который необходимо относить к домику для обрезаний.

В северных кланах девочки, достигшие полового созревания, проходят   через   период   уединения. "Тогда   начинается   период уединения,  длящийся  месяц.  Три   или  четыре  девочки   проходят инициацию совместно... Каждое утро их отводят к озеру, где они по горло   погружаются в воду. Другие посвященные девушки или женщины сопровождают их, распевая непристойные песни и отгоняя палками любого мужчину, который попадается им на пути, ибо ни одному мужчине не позволяется видеть девочку в течение всего этого периода. Если неподалеку от группы оказывается мужчина, женщины спрашивают у него секретные формулы школы обрезания, но не длинные, а короткие, вероятно, те, которые содержат непристойные слова... Когда кортеж женщин, сопровождающий посвящаемых, возвращается  домой,  девушек  запирают  в  хижине. Их дразнят, щиплют и царапают приемные матери или другие женщины; они должны слушать неприличные песни, специально исполняемые для них" (I, с. 177).

Когда кто-то умирает, два-три месяца спустя батонга устраивают церемонию, на которой присутствует вся семья почившего и подвергается разрушению траурная хижина.  Частью ритуала является убиение  козла и  нескольких  кур. "Затем, пока батукула и старики занимались  жертвенными животными, разделывая их и вынимая наружу псани (полупереваренную траву), другие участники траурного обряда начали петь и танцевать. Сначала женщина   постарше,   с   весьма   недвусмысленной   комплекцией   и мефистофелевским выражением лица, очень высокая, с поразительно неприличной улыбкой, вышла в центр круга, широко развела руки и сума (начала петь). По ходу пения она своими бедрами выполняла странные подражательные движения. Эти подражательные движения приобретали все более и более похотливый характер, пока окончательно не перешли в танец живота, настолько аморальный, что присутствующие мужчины опускали глаза, словно боялись, что она сбросит  все  свои одежды. Слова ее песни также были весьма сомнительного характера. Она описывала   женщину-изменницу, ходящую по ночам от одной хижины к другой и стучащуюся в стены в поисках любовников...  Это и  в самом деле  кажется  совершенно аморальным. Давайте, однако, вспомним, что, по мнению батонга, эти  песни,  в обыденной  жизни  являющиеся табу,  в дни  траура считаются особенно уместными. "Смерть мужа раскрепостила этих женщин", – сказал Мбоза. На них больше не лежат никакие ограничения. Они преисполнены горечи, когда исполняют эти непотребные танцы. Причины, возможно, лежат глубже, поскольку не только вдовы поют эти песни. Все-таки    мы    находимся в маргинальном периоде, периоде траура, а эти фазы жизни отмечены у банту причудливыми контрастами: запретом сексуальных сношений и бесстыдным излиянием неприличных слов и жестов".

У   всех   африканских   народов   строительство   нового   дома является,   вероятно,   наиболее   серьезной экономической задачей; кроме того, оно нередко сопровождается религиозной церемонией. У северных  кланов  народности  батонга существует особый  период перехода из одной деревни в другую, занимающий около месяца, в течение которого должны соблюдаться наиболее утомительные табу.

"Когда все стены готовы, все мужчины сообща перетаскивают крыши из старой деревни в новую. Каждую крышу, сбросив с нее предварительно старую солому, они водружают себе на плечи и затем покидают деревню, но не через главный вход, а через одни из задних ворот, которые для этого загодя были расширены. Через лес была проложена широкая тропа. Они идут по ней, передвигаясь как можно быстрее,   и   поют  неприличные  песни,   припасенные  для  особых случаев. В них они подвергают оскорблениям сопровождающих их женщин, несущих корзины, ступки и пестики. "Деревня разбирается на кусочки, так велит обычай. Теперь оскорбления, являющиеся табу, разрешены" (Мбоза). Это заигрывание с моралью в речах разрешается лишь в день переноса крыш в новую деревню. Через несколько дней женщины берут реванш, когда настилают полы в хижинах: тогда они поют свои песни, оскорбляющие мужчин.  Но все это делается в шутку. Это великий день пересмешничества для "тинаму", которые дразнят друг друга столько, сколько захочется. В эти дни человек лишен уважения даже к великому муконвана!" (1, с. 321). "У батонга эти песни не разрешаются, пока перенесена только одна хижина" (I, с. 314).

Хотя церемониальные действия начинаются со строительства новои деревни и включают в себя само это строительство, данная деятельность является скорее экономической, чем церемониальной. В обоих случаях, а именно при неприятной и утомительной работе по транспортировке тяжелых крыш и настилу полов, предполагаются совместные действия, сопровождаемые непристойными песнями.

Во время продолжительной засухи у батонга  совершается жертвоприношение. «Тогда женщины собираются. Они   должны сбросить всю свою одежду обмотав лишь слегка травой свои талии, после чего, двигаясь особым подпрыгивающим шагом, они поют песню:  "Мпфула нана!" ["Дождь,  пади!"].  Они проходят по всем местам в горах, где были похоронены преждевременно родившиеся младенцы, забирают все, что находят в разбитых горшках, и собирают весь этот нечистый материал в секретном месте, дабы дети не могли видеть ничего из того, что они делают. Эти могилки орошаются водой с  целью  "погасить их"  (timula).  Вечером того же дня  женщины отправляются хоронить все эти нечистоты; это делается в грязной тине неподалеку от реки. Ни один мужчина не должен приближаться к ним во время этих операций. Женщинам дается право осыпать побоями  неосторожного мужчину,  встретившегося  им  на пути,  и спросить у него непристойные формулы обрезания. Мужчина должен подобрать в ответ самые неприличные слова, которые ему удастся найти, ибо в этот день все языковые табу снимаются. Даже нагота больше не является табу, поскольку, как говорит Виге, "таков уж закон деревни!".  Каждый выражает согласие с этим устранением обычных законов!" (II, с. 318).

Итак, мы видим, что церемонии вызывания дождя сопутствуют непристойность в словах и обнажение тела. Все это строго запрещено в обыденной жизни.

Последняя церемония батонга, которую мы опишем, – это церемония нуну. Нуну – насекомое, сельскохозяйственный вредитель, катастрофически опустошающий посевы зерновых и маиса. Деревенский вождь посылает женщин собрать насекомых со стеблей пораженных злаков, и затем какая-либо девочка, непременно одна из близнецов, идет и бросает их в расположенное в окрестностях озеро. "За нею марширует целая толпа женщин; их руки, талии и головы укрыты травой;  они  несут веточки  маниока,  размахивая  ими  из стороны в сторону, и поют..."

Когда  девочка-близнец бросает  насекомых в воду, "дикие вопли становятся громкими, как никогда, а женщины исполняют свои непристойные песни (та ку рукетела), которые они никогда бы не решились спеть в обыденных обстоятельствах и которые припасены именно для этих церемоний, т.е. для призывания дождя и охоты на нуну" (II, с. 440).

Если проанализировать эти описания неприличного поведения, то оказывается, что:

1)  как и у народности  баила,  эти  специфические  формы непристойности в песнях, речах и действиях обычно обществом не позволяются;

2)  они позволяются  при  важных  церемониях,  связанных с обрядами  обрезания  мальчиков  и   инициации  девочек, траурных мероприятиях, церемонии призывания дождя или церемоний нуну;

3) это допускается при определенных трудоемких и продолжительных экономических предприятиях: совместном труде по переносу крыш или  настилу полов в хижинах при строительстве новой деревни  или же одиночным трудом  женщины  (возможно, совместным трудом женщин) по измельчению маиса для доставки в домик для обрезаний.

 

IV Проявление непристойности у акамба.

 

У меня нет желания перегружать эту статью цитатами, но мы не можем    не    отметить   данные    о    проявлениях    непристойности, содержащиеся   в  замечательном   трактате  Линдблома   об   акамба, народности, проживающей в Кении (Западная Африка).

У акамба мальчики и девочки прибывают в инициационный лагерь вместе. Здесь они в связи с обрядами обрезания исполняют песни.   "Некоторые   песни   поются   попеременно   мальчиками и девочками и отличаются крайне непристойным характером. Одна из них звучит следующим образом:

 

Мальчики:                  "Хей, хей, послушайте!

Кино (женский половой орган) глупая;

Она обитает п одеждах, Хей, хей!"

Девочки отвечают:     "Нет, вы послушайте, что говорят!

Кеа (мужской половой орган) – дурак,

Oн обитает между яичек,

И такой глупый,

что позволяет кино пить жир"

 

Смысл этой песни состоит в том, что при  излишествах в сексуальной жизни мужчина сильно худеет, а женщина, наоборот, только расцветает. Содержание в инициационном  лагере, как и исполняемые в нем песни, имеют весьма двусмысленное значение и, по сообщению моего информатора, непосредственно нацелены на то, чтобы показать, что при данных обстоятельствах никакого чувства стыда не существует, хотя в повседневной жизни соблюдается скромность" (с. 50).

Предписывается непристойность не только в песнях, но и в поведении. Каждый из инициируемых во время второй церемонии обрезания должен держать пенис в поднятом состоянии до тех пор, пока это позволяет эрекция. Затем к члену привязывают большой кусок дерева,  и  посвящаемый  в таком  виде ходит  кругами  под дружные   взрывы  смеха.   Во  время  этой  же  церемонии   в  земле просверливается небольшая ямка, представляющая вагину, и каждый из посвящаемых по очереди должен совершить эякуляцию в эту ямку. Кроме того, каждый из посвящаемых должен совокупиться с кем-то другим, чтобы продемонстрировать, как он совершает половой акт с женщиной. "Песни имеют неописуемо скабрезное содержание". Господствует атмосфера вседозволенности, и посвящаемые, вооруженные палками, наводят страх на всю округу" (с. 65).

Во времена засухи женщины акамба совершают церемонию, аналогичную той, которую описал Юнод у народности батонга. Они бьют в барабаны и шествуют от деревни к деревне, а затем, когда соберутся все, отправляются к знахарю.

Линдблом встречал шествующих женщин в 1911 г. и записал некоторые из песен, которые они исполняли. Вот один пример:

 

"Э-эх! Мы идем издалека,

Чтобы найти соли для кино (женских гениталий).

Penis erigitur. У-ух!"

 

Он дает вольный перевод этой песни: "Мы пришли искать дождя, чтобы обеспечить пропитанием наших мужей, которые слишком истощены и не могут исполнять свои супружеские обязанности".

Линдблом говорит, что песни посвящения у всех акамба стереотипные и очень древние, тогда как повседневные песни имеют узкое распространение и недолговечны. Он не сообщает, передаются ли песни, исполняемые во время церемонии призывания дождя, от поколения к поколению или же нет (с. 276).

Итак, у акамба мы также обнаруживаем, что:

1) некоторые коллективные проявления непристойности обычно запрещены обществом, но 2) разрешены по случаю церемоний обрезания и призывания дождя.

 

V Проявление непристойности у азанде.

 

Проблема предписываемой непристойности заинтересовала меня, когда я оказался среди азанде в провинции Бахр-эль-Газаль, в Судане. У азанде имеются чрезвычайно непристойные песни, которые они считают в высшей степени неуместными и оскорбительными во всех случаях, за исключением тех, когда они исполняются в социально детерминированном контексте. Через несколько лет после смерти мужчины или женщины родственники покойного (или покойной) устраивают пиршество, во время которого на могилу наваливается груда камней. Идут тщательные приготовления  к этому событию. В  ходе  этих  подготовительных мероприятий нет более изнурительной работы, чем работа женщин по обмолоту огромного  количества  проса  и  приготовлению  из  него солода для  изготовления  большого  количества  пива. Часть пива выпивается во время празднества, а большая часть – делится между устроителем пира и его родственниками.

После совершения религиозной церемонии в честь "духов" умерших, насыпается просо, и женщины, родственницы и соседки устроителя пира, начинают молотить его длинными палками. Выполняя эту работу, они ходят кругами вокруг места, где насыпано просо, распевая неприличные песни. Эти песни – единственные, которые передаются из поколение в поколение и известны по всей стране; все остальные отличаются локальным распространением и редко сохраняются более нескольких сезонов. Песни исполняются в быстром ритме, сопровождающемся ударами палок по просу. Обычно одна или две женщины выступают в качестве заводил. Заводилы становятся в центре просяной кучи, руководят пением и выполняют телом непристойные движения. В качестве примера я приведу читателям некоторые из этих песен. Вот одна из них:

 

Na ta pumbo, wili mbia nenge royo.        Мать пиршества, маленький камень в твоей вульве.

Ва semba li pumbo, wili mbia nenge rо уо.          Устроитель церемоний, маленький камень в твоей

вульве.

Agume pumbo, will mbia nenge rо уо      Родичи пиршества, маленький камень в вашей

вульве.

Will kawili pumbo, wili mbia nenge rо уо.           Сын моего брата по пиршеству, маленький камень в

твоей вульве.

A ta pumbo, wili mbia nenge rо уо.          Все люди пиршества, маленький камень в

вашей вульве.

 

Во время исполнения таких песен мужчины держатся подальше от места работы, поскольку опасаются оскорблений.

Через год после молотьбы проса устраивается само пиршество. За несколько дней до праздника женщины делают солод для приготовления пива. Просо мелется под навесом амбара, при этом используется шесть-десять камней, иногда больше; камни расставляются по кругу.

Сначала старики совершают религиозную церемонию в честь духов умерших, содержащую в себе примесь магических обрядов, направленных против колдовства и на оказание благотворного влияния на ритуальный обмен благами во время празднества. По завершении церемонии они начинают петь наиболее известные из тех песен, что могут исполняться по случаю молотьбы или помола зерна. Исполнив несколько строк песен, они покидают амбар, после чего туда являются женщины, занимают их место и начинают помол. Мука высыпается из-под камней и сваливается в кучу в центре амбара. Всегда есть одна или две женщины, которые руководят пением. Работа идет без остановок и под ритм, заданный пением; женщины, занятые пением, периодически заменяют тех, кто устал.

В такого рода песнях разрешено обсуждать то, что в любых иных случаях строго запрещается, также эти песни сопровождаются непристойными жестами.  Когда женщины заняты  этой работой, мужчины стараются находиться от них подальше.

Непристойные выражения, оскорбления как средство брани повсеместно распространены среди азанде, как, впрочем, и у нас. Но такие экспрессивные проявления явно не предписываются, а кроме того, нередко являются нарушениями и ведут к судебным разбирательствам. Другой случай – поведение жен мужчины, когда сын его сестры совершает грабительский рейд по своим владениям, которому, по местным законам, нет оправдания, в некотором аспекте представляется обычаем, относящимся к той же категории, что и описание  выше  в этой  статье.  Эти  женщины  срывают травяные набедренные повязки со своих гениталий и предстают обнаженными перед незванным гостем, выкрикивая непристойные оскорбления в его адрес и развязно жестикулируя. Мы упоминаем эти случаи, но в них непристойность хотя и допускается, но все-таки не является предписанной и не относится к категории коллективного поведения.

Примеры предписываемой непристойности можно обнаружить также в некоторых секретных обществах, существующих у азанде, если не во всех; однако об этих обществах мало известно. Неприличные проявления для секретных оществ, видимо, достаточно характерны  и, судя по всему, аналогичны тем, с которыми мы сталкиваемся в церемонии инициации, например, у вапаре в Восточной Африке. Последняя описана в "Jahrbuch des Stadtischen Museums fur Volkerkunde zu Leipzig "за 1913 г.

Можно подытожить материал об азанде следующим образом: непристойные   проявления,   обычно   запрещенные   обществом,   в некоторых случаях являются санкционированными; например, при совместной трудовой деятельности по обмолоту и помолу проса во время подготовки к пиршествам в честь умерших; в связи с обычаями, которыми окружены родственные отношения с братом матери,  а также в церемониях секретных обществ.

Возможно, существует немало и иных проявлений непристойности в африканских обществах, но использование материала такого характера требует крайней осторожности, поскольку этнографический отчет – это часто всего лишь мнение или частное впечатление   неподготовленного и отягощенного   предрассудками наблюдателя.

VI. Непристойные проявления у ланго, дидинга, лугбара и ингассана.

В своей книге о народности ланго, проживающей в Уганде, Дриберг    предположил,     что    песни     непристойного характера передаются из поколения в поколение, в отличие от других песен, существующих обычно не дольше одного сезона. Дриберг предполагает, что эти песни изучаются, вероятно, в женских школах посвящения. Во время мужских и женских церемоний инициации в этом племени исполняются песни, в высшей степени непристойные; кроме того) Дриберг обнаружил, что аналогичным образом обстоит дело  и  с  церемониями  призывания дождя. В последнем случае содержание песен нередко бывает затемнено сексуальным символизмом, например:

 

"Kwaich obolo ibe te oduru ".

["Леопард напрягает свой хвост под фиговым деревом".]

 

Женщины народности дидинга (Судан) также исполняют эротические песни при строительстве  каменных  пирамид  вблизи посевных площадей, у которых они клянутся не пользоваться зерном для своих личных нужд, а сберегать его для общего пользования всего клана. Во время строительных операций девочки срезают и собирают в кучи траву, также исполняя при этом неприличные песни, которые не достигают мужских ушей. (Устное сообщение.)

У народности лугбара, живущей в Уганде, по случаю начала посевных работ мужчины танцуют особый танец, сопровождаемый песнями эротического характера.  Исполняя этот танец,  мужчины самопроизвольно приходят в состояние частичного полового возбуждения. Оказываясь в таком состоянии, мужчина ненадолго покидает круг танцующих, затем, расслабившись,  возвращается и возобновляет танец. (Устное сообщение.)

 

VII. Резюме и формулировка проблемы.

 

Наш    анализ    предписанных    проявлений    непристойности, встречающихся у народностей баила, батонга, акамба и азанде, теперь может быть дополнен данными, собранными Дрибергом и автором в Уганде и "Англо-Египетском" Судане.

Во-первых, мы должны обратить особое внимание на тот факт, что эти типы непристойных проявлений обычно запрещены. Самими людьми они рассматриваются как крайне неуместные, и при любых обстоятельствах, за исключением немногих указанных случаев, на пути этих манифестаций стоит действенный запрет. Они представляют собой ту часть духовной жизни,  которую общество стигматизирует как грубую и вульгарную и которая должна подавляться индивидом. Однако в некоторых редких случаях такие проявления не только разрешаются, но и предписываются обществом. Через анализ этих случаев пролегает путь к объяснению функции тех типов эротического поведения, которые были описаны в этой статье.

Мы обнаруживаем, что непристойность допускается во время некоторых церемоний, которые мы можем назвать магико-религиозными:

 

Церемонии инициации (баила, батонга, акамба, ланго, дидинга).

Похоронные церемонии (баила, батонга).

Пиршества в честь духов (баила).

Церемонии вызывания дождя (батонга, акамбо, ланго).

Церемония защиты посевов от сельскохозяйственных вредителей (батонга).

Воровство со стороны брата матери (азанде).

Секретные общества (азанде, вапаре и т.д.).

Церемонии близнецов (ланго, ингассана).

Бракосочетание или болезнь детей (ингассана).

Церемония охраны посевов (дидинга).

Танец начала сева (лугбара).

 

Вторая группа случаев, в которых мы обнаруживаем разрешенную непристойность, особым образом связана с трудоемкими или продолжительными совместными трудовыми операциями. Невозможно провести жесткое различие между этими двумя группами случаев, ибо многие события, рассмотренные нами как церемониальные, имеют и экономическое значение, к примеру,

церемония  призывания  дождя.  Точно также  и  многие  трудовые действия включены в церемониальный цикл, например, обмолот и помол проса у азанде. Если мы воспользуемся термином "церемониальный" в самом широком смысле, то все случаи проявления непристойности, описанные в этом очерке, могут быть названы "церемониальными событиями". Но вместе с тем было бы удобно выделить из них подгруппу,  включающую те  проявления непристойности, которыми сопровождаются акты трудовой деятельности.

Такие непристойные проявления, оказывается, сопровождают сев, выплавку металла, рыбную ловлю, спуск на воду каноэ (баила); дробление зерна, перенос крыш, настил полов в хижинах (батонга); молотьбу, помол зерна, перенос камней во время правительственных работ (азанде); строительство каменных пирамид (дидинга); косьбу и сбор соломы (дидинга).

Для объяснения этих проявлений непристойности прежде всего следует сформулировать предположения относительно того, почему запреты общества ослабляются в любом из вышеупомянутых случаев. Затем выдвинуть предположение о том, какой цели служит это ослабление запретов во время церемониальных событий, и в заключение объяснить его    экономическую роль в трудовой деятельности. Корректный метод интерпретации любого элемента культуры заключается в том, чтобы описать его с помощью такого обобщения,  которое может объяснить любое частное  проявление данного элемента в жизни общества. В то же время рассматриваемый элемент   культуры   может   обнаруживаться    во   множестве   иных контекстов и может быть связан со многими другими элементами культуры, так что значение каждой такой связи может быть понято лишь путем анализа соответствующих специфических контекстов. Стало быть, любой элемент культуры,  в частности, тот,  который рассматривается в данной статье, может иметь бесконечное число социальных функций, но все они объединены одной общей функциональной характеристикой.

Прежде чем перейти к нашим собственным объяснениям, мы рассмотрим  объяснения,   предложенные авторами двух работ, из которых мы позаимствовали большую часть материала для нашего очерка.

Мы хотим объяснить, каким  образом  некоторые действия, обычно являющиеся табу, становятся при определенных событиях предписанными способами коллективного самовыражения.

 

VIII. Социальная функция предписанных и коллективных проявлений непристойности.

 

Как можно объяснить эти предписанные проявления непристойности? Смит и Дейл построили свои объяснения на основе несколько мистического обзора так называемого динамизма баила, под которым они подразумевают все магические и религиозные идеи, обнаруженные ими у этого народа. Они говорят нам, что такие песни используются и должны использоваться, когда для людей становятся непосредственно очевидны динамические силы. Они делают такой вывод: "В нормальных обстоятельствах анормальное является табу, но в  анормальных  обстоятельствах для   восстановления  нормального положения дел делаются анормальные вещи" (II, с. 84).

Это объяснение, как и вообще концепция динамизма, кажется немного мистическим, и трудно понять сделанные ими выводы. Во всяком случае, спуск на воду каноэ, посевные работы и рыбная ловля, хоть и являются сезонными событиями, но едва ли должны считаться анормальными. Теория,  отстаиваемая Юнодом, а также,  очевидно, Линдбломом, почерпнута из работы ван Геннепа "Les rites de passage" («Обряды перехода»). Согласно этой теории, такие непристойные песни могут быть объяснены тем фактом, что они  имеют место в "маргинальные" периоды, охватывающие промежутки между обрядами "разделения" и обрядами "соединения". Так, например, во время строительства деревни у батонга имеет место "маргинальный" период, продолжительностью в один месяц или более, на протяжении которого обычные законы отменяются, а многие особые табу усиливаются. Предписанные непристойные действия и песни исполняются для того, чтобы подчеркнуть временную отмену обычных законов в "маргинальные  периоды" обрядов перехода. Отсюда ясно,  почему мы обнаруживаем аналогичные проявления непристойности в других сходных случаях, таких, как rites de passage инициации и похорон.

Возражения против такого общего объяснения очевидны: оно может объяснить только часть тех фактов, которые собраны в этой статье. Церемония вызывания дождя и церемония нуну, описанные самим Юнодом, — это не обряды перехода или, по крайней мере, не являются ими в принятом значении этого термина. Ясно также, что не являются обрядами перехода молотьба проса и помол зерна у азанде, посевные и рыболовные мероприятия и церемонии макуби у баила.

Таким образом, мы не можем принять теорию, что эти проявления непристойности выполняют функцию имитации нормального положения дел в анормальной ситуации или что они имеют прямо противоположную функцию создания анормального периода между ритуальными актами "разделения" и " соединения". Однако мы будем иметь в виду наблюдения этих авторов, а именно то, что непристойность проявляется часто в анормальных обстоятельствах, например при   засухе, и во время переходных периодов, например при инициации. Между тем мы попытаемся дать более универсальное объяснение, нежели было дано этими авторами.

Объяснение, которое дает Эванс-Притчард этим специфическим актам непристойного поведения, очень простое. Между табу, или особыми запретами, и такими актами, на которые дается особая лицензия, имеется определенное сходство в выполняемой ими социальной функции. Что такое табу? В глоссарии религии, помещенном в "Notes and queries on anthropology", говорится, что "табу должно быть определено как запрет, установленный магико-религиозной санкцией". Далее там пишется, что "в нецивилизованном обществе соблюдаются и различные иные запреты, например, правовые запреты, установленные властью, и обычные запреты, которые держатся , видимо, просто на социальном неодобрении; между тем понятие "табу" следует ограничивать вышеуказанным определением" (с. 262).

Существует целый ряд причин, по которым это определение следует признать неудовлетворительным. Оно неудовлетворительно уже хотя бы потому, что по сути одни и те же запреты в разных обществах классифицируются по-разному и разделяются на категории, соответствующие уровню политического развития разных обществ. Всегда трудно сказать, откуда исходит санкция запрета; один и тот же запрет может быть санкционирован  не только магико- религиозными силами, но и социальным неодобрением или политической властью. Каким    образом, в частности, следует классифицировать запрет инцеста? Имеет ли он магико-религиозную санкцию, установлен ли властью,  или же он держится просто на социальном неодобрении? Очевидно, это зависит от особенностей развития каждого отдельного общества.

По-видимому, табу не нужно трактовать как нечто обособленное, идентифицируемое по типу  санкции. Его всегда следует рассматривать как запрет, являющийся частью определенной социальной деятельности. Обычно его санкция будет обнаруживаться в самой социальной деятельности. Например, если перед рыболовной экспедицией нарушаются табу питания или сексуальные табу, будет поймано мало рыбы; если нарушается табу перед магическим представлением, магия не достигнет той цели, на которую направлена.

В настоящее время, как правило, не обращается внимания на то, что табу кажется для аборигенов чем-то большим и грозным и черпает свое социальное значение не из того, что нечто собственно запрещается, а из того, что это нечто является частью повседневной жизни, рутинной деятельности, является чем-то привычным, например, табу на половое сношение или на употребление того или иного пищевого продукта или напитка. Именно потому, что аборигену запрещается делать то, что он обычно делает не задумываясь, как нечто само собой разумеющееся, – именно потому его внимание и приковывается к деятельности, с которой сопряжен запрет. Именно таким манером в сознании индивида запечатлевается важность деятельности, имеющей социальную ценность. Это одна из важнейших функций табу.

С этой же точки зрения мы можем смотреть на запреты, касающиеся людей. Отношение мужчины к своей сестре характеризуется не столько тем, что он не может вступать с ней в половую связь, сколько тем, что она является единственной  из женщин, в общении с которой ему отказано. Аналогичным образом отношения между мужчиной и его тещей определяются тем, что он может встречаться и разговаривать со всеми женщинами, за исключением ее одной. Факты,  касающиеся  власти, также часто запечатлеваются в сознании обывателей подобным образом, в частности в Новой Зеландии и на Самоа. Между тем я хочу объяснить в этой статье не столько сами табу, сколько особые лицензированные непристойные действия. Точно так же, как соблюдение табу в связи с некоторым особым типом деятельности поддерживается традицией, так   же и проявление непристойности в поведении социально контролируется и регулируется традицией. Точно так же, как основной характерной особенностью табу является то, что человек не может делать того, что он обычно делает по привычке, так же основная характерная особенность непристойности состоит в том, что человек может делать то, что обычно ему делать запрещено. Общая функция как табу, так и особых актов непристойности заключается в том, чтобы создать разрыв в привычной рутине жизни индивида и подчеркнуть тем самым социальную   ценность деятельности, с которой связаны табу и непристойность.

Сходство функции, выполняемой табу и особыми актами непристойного поведения, лучше   всего проиллюстрировать на примере, взятом из работы Смита и Дейла о баила. Для баила нет ничего более отвратительного, чем половая связь между мужчиной и его сестрой или дочерью, и при всем при том нам сообщается: "Если мужчина ищет удачу в каком-то особенно важном деле, он не только получает магический талисман, но и, прежде чем приступить к задуманному  предприятию, совершает под руководством знахаря инцест с сестрой или дочерью" (I, с.  261). Этот акт ужасающей профанации мы обнаруживаем как раз там, где мы обычно ожидаем встретить сексуальные и пищевые табу вкупе с магическим обрядом. У батонга мы обнаруживаем аналогичное явление, когда вдовы после смерти мужа ритуально проституируют себя. Обычно в таких случаях мы ожидаем жестких табу на всякие сексуальные отношения.

Предложенное здесь объяснение поможет нам понять многие акты предписываемой и стереотипизированной непристойности. Оно не описывает всех типов непристойности и не нацелено на объяснение психологии непристойного поведения. Оно предназначено   лишь   для   объяснения того, почему социально контролируемые и стереотипизированные коллективные проявления непристойности связаны с той или иной социальной деятельностью.

 

IX. Связь непристойности с церемониальной деятельностью.

 

Ранее в этой статье говорилось, что табу, равно как и стереотипные проявления       непристойности, не должны рассматриваться   как  нечто  обособленное, определяемое по типу устанавливающей их санкции, и что их следует рассматривать в связи с той деятельностью,  в  которой они  играют ту или иную роль. Следовательно, хотя мы и сформулировали обобщение, при помощи которого можно было бы в целом объяснить связь стереотипных проявлений непристойности с той или иной деятельностью, имеющей социальную ценность и  социальной значение, мы тем не менее должны показывать их специфическую функцию в тех или иных специфических видах деятельности.

Итак, мы отметили, что коллективные проявления непристойности обычно являются частью крупных церемониальных мероприятий, например, таких, как церемонии, связанные со смертью, рождением близнецов, засухой и посвящением в мужчины. Все это ситуации эмоционального   стресса,  сопряженного со смертельной опасностью как для индивида, переживающего эти события, так и для общества. Сдерживаемое чувство ярости, страха, печали или горя достигает таких пределов, когда настоятельно требуется какая-то деятельность; и если эта деятельность не будет направлена в безвредное русло, она может оказаться фатальной для индивида и разрушительной для общества. В таких случаях общество допускает или даже  предписывает такие действия, которые оно обыкновенно запрещает и наказывает.

Хорошо известно, что первичные влечения, в частности сексуальное, играющие важную роль как в сохранении общества, так и  в сохранении индивидуальной жизни, при  их нерегулируемом проявлении оказываются несовместимыми даже с самыми примитивными из известных нам форм культуры. Чтобы культура могла сохраняться и передаваться, индивидуальное удовлетворение должно быть подчинено социальным целям. Обязанность трудиться, подчинение власти, ограничение желаний социальными конвенциями, уважение к многочисленным ограничениям и правилам, которые придают форму общим родовым влечениям (инстинктам) и трансформируют их, доставляет индивиду множество болезненных переживаний. Представляется, что по существу все многообразные и сложные социальные системы столь же развиты, сколь и наша; такие созданные нами высшие системы, как наука, искусство и религия, черпают энергию из этих первичных влечений, в особенности из сексуального. Благодаря процессу, который в одной из  научных  школ  был   назван  сублимацией,   влечения,   наиболее враждебные культуре, оказываются теми самыми силами, которые обеспечивают ее поддержание и развитие.

Вместе с тем этот процесс может причинить ущерб тем самым целям, на которые он направлен. При чрезмерном подавлении первичные влечения индивида вместо того, чтобы направляться на культурные цели, отклоняются и питают собой навязчивые идеи, мании, а в некоторых случаях приводят к суициду; таким образом индивид  вообще лишается какой бы то ни  было ценности для общества. Этот взгляд на культуру связан с деятельностью Фрейда и его школы.  Им было отмечено, что многие общества допускают свободную игру первичных влечений в определенных установленных границах и что наше общество тоже должно допустить таковую, ибо  это гораздо менее опасно для общества, чем чрезмерное подавление.

Ссылка на фрейдистскую теорию культуры нужна, дабы наше объяснение проявлений непристойности в церемониальных событиях не казалось изолированным. Коллективную непристойность можно считать всего лишь одним из многочисленных социальных обычаев, выполняющих одну и ту же социальную функцию, – создание канала для безвредной разрядки эмоционального напряжения, чрезвычайно опасного для индивида и разрушительного для общества.

Было бы полезно проиллюстрировать эту функцию примерами. Во многих племенах    непристойность проявляется во время церемоний посвящения мальчиков в мужчины, а девочек в женщины. Общей особенностью этих церемоний (а также церемоний принятия в секретные     общества) являются жесткие правила, которым посвящаемые должны подчиниться. Суровые телесные наказания, постоянные поддразнивания и подтрунивания, голод, жажда, изнурительный труд, выматывающие танцы, обидные оскорбления, изнасилования, содомия – посвящаемые должны пройти через все это, а также через многие другие испытания. Сам образ жизни, вся его суровость, вся его боль и изнурительность порождают эмоциональное напряжение и заставляют человека искать выхода в немедленном, возможно сексуальном, удовлетворении.

Суровость инициационных церемоний – важный элемент их воспитательной задачи, но эта задача не могла бы быть выполнена, если бы эта суровость вызывала к жизни взрывные и разрушительные страсти. Создание альтернативного и  приемлемого канала снятия напряжения дает посвящаемому компенсацию его мучительных и изнурительных переживаний, в то же    время обеспечивая и выполнение воспитательных задач инициации.

Мы могли бы взять в качестве примера любую типовую ситуацию, в которой имеют место коллективные проявления непристойности, – смерть, рождение близнецов, засуху и т.п., – и показать в каждом конкретном случае, как мы это сделали на примере инициации, почему   соответствующее событие сопряжено для индивида с огромным эмоциональным напряжением и каким образом проявление его эмоциональных реакций не отдается на волю случая, а социально предопределяется и направляется в традиционные формы.

Вместе с тем мы не предполагаем  рассматривать все эти ситуации по отдельности, поскольку вышеприведенные дедуктивные утверждения позволяют найти им рабочее психологическое объяснение. Поэтому к широкому обобщению, данному выше, можно добавить:

(а) Общая функция коллективных и предписанных проявлений непристойности состоит в  том, чтобы подчеркнуть социальную ценность той деятельности, с которой она связана,

(в) Многие из событий, в которых проявляется данный тип непристойности, являются кризисными моментами в человеческой жизни, сопряженными с опасностью для индивида и  общества. Следовательно, еще одной функцией непристойности является обеспечение человека     социально регулируемыми средствами проявления его разрушительных эмоций.

 

Х. Экономическая функция непристойности.

Мы увидели, что непристойные проявления, в частности песни непристойного характера, часто связаны с теми или иными актами совместной трудовой деятельности. Прежде чем попытаться объяснить эту специфическую связь, я обращу внимание на другую специфическую  связь, а именно между табу и экономическими мероприятиями.

Любой труд предполагает усилие и всегда требуется некоторое побуждение к нему[1]. Такое побуждающее воздействие обнаруживается во внешнем принуждении, сопутствующих стимулах, человеческом окружении и т.д.; все эти способы побуждения известны нам от экономистов. Такие   побудительные стимулы особенно необходимы в случае совместной трудовой деятельности, требующей большого напряжения сил и на протяжении длительного периода времени нуждающейся в организации. Особая функция табу в связи с экономической деятельностью заключается в том, чтобы служить побудительным стимулом к труду.

Так, когда перед батонга встает задача строительства новой деревни, о которой уже говорилось в этой статье, первым делом жители деревни собирают весь необходимый строительный материал. Перед тем, как они приступают к строительству хижин, вождь покидает старую деревню, в которую после этого он уже никогда не возвращается. Он берет с собой свою главную жену, и вечером они совершают половой акт на месте, отведенном под новую деревню. На следующий день сюда приходят остальные жители деревни, и начинается период продолжительностью около месяца, называемый бухлапфа (время перехода). В течение этого месяца работники должны соблюдать табу: сексуальные связи полностью запрещены, и никто не должен омывать свое тело на протяжении всего бухлапфа. Первое табу объясняется тем, что сексуальная связь может нанести вред вождю деревни, второе – тем, что это может привести к дождю. В кланах батонга соблюдаются и другие табу, связанные с бухлапфа. Никому не позволяется разводить костер в новой деревне до тех пор, пока она не будет построена полностью; вся пища готовится вдали от места новой деревни. Толчение зерна в ступах тоже запрещается;  запрещены танцы; нельзя также свистеть, поскольку свист может привлечь колдунов (с. 320).

Этот пример наглядно показывает нам, как табу действует в качестве побудительного мотива к труду. Сексуальные удовольствия, мытье и танцы, удобства, связанные с приготовлением пищи  в деревне, – все это запрещено. Нормальная рутина семейной жизни нарушается на тот период, пока все строительные работы не будут завершены.

Или другой пример. Из жизни племени  баилта. Выполняя продолжительные и тяжелые операции по выплавке железа, работники живут вдали от родных домов. Когда они обитают в своих временных пристанищах, "если кому-то захочется посетить деревню, он ни в коем случае не должен вступить в связь со своей женой. Он не может пойти в свой дом (в частности, не может садиться на свою кровать); он присаживается у порога дома, где может поесть, если жена приготовит ему еду. Женщины, остающиеся в деревне, не имеют права мыться, ухаживать за телом и одеваться в одежду с орнаментом, который мог бы привлечь мужское внимание. Они, как нам сообщили, находятся в таком положении, как и только что овдовевшие женщины". Кроме того, в то время, когда мужчины возводят плавильные печи, они не имеют права пить ничего, кроме намезне (I, с. 207).

Здесь мы опять-таки наблюдаем, что работникам отказывается в удобствах и удовльствиях домашней жизни до тех пор, пока не будет завершена работа;  вместе с тем  женщинам запрещены  все средства сексуального обольщения, которые могли бы высвободить социально разрушительные сексуальные силы.

Метод, который я применил для изучения табу, а именно его функции по отношению к той деятельности, с которой оно связано, я теперь применю в отношении описанных выше проявлений непристойности.

Мы установили, что стереотипные проявления непристойности, в частности непристойные   песни, связаны с особыми ситуаииями. К сожалению, мы не знаем достаточно ясно, насколько тесной  является  эта  связь у баила,  батонга  и других народностей в описанных нами случаях. Это не позволяет нам решить стоящие перед нами проблемы со всей определенностью. Непристойные песни обладают ритмом и эротическим смыслом.

В материале об азанде показано, как ритм этих песен размечает время трудовой деятельности.    При молотьбе проса и помоле осоложенного зерна все работающие женщины совершают одни и те же движения в быстром ритме. Вероятно, и батонга не могли бы молоть зерно для приготовления  каши, если бы  их движения  не подчинялись в какой-то мере ритму исполняемых при этом песен.

Связь между трудом и ритмом не лишена значения  для теоретика. Хорошо известно, что  люди, работающие под ритм, испытывают от труда гораздо меньшее утомление, нежели те, кто работает неритмично. Функциональная ценность ритма многократно повышается, когда он сопровождат совместную трудовую деятельность, поскольку он организует движения каждого работника таким образом что они входят в гармонию с общей схемой предприятия.

Я не буду разрабатывать этот вопрос подробно, поскольку он проанализирован многими другими авторами. Кроме того, я надеюсь в будущем рассмотреть проблему связи между трудом и ритмом в более полном объеме на материале азанде.

Песни, описанные в начале статьи, не только имеют ритм, но и неизменно характеризуются    эротическим содержанием. Особая привилегия исполнения вульгарных песен – при иных обстоятельствах считающихся шокирующими и непотребными, – предоставляемая работающим, должна рассматриваться как одно из болеутолящих средств, сопутствующих трудовой деятельности, которое помогает работникам противостоять усталости и монотонности. Те, кто видел аборигенов, часами обмолачивающих просо или мелющих осоложенное зерно, знают, насколько изнурительна эта работа. Те, кому  довелось видеть аборигенов, переносящих крыши своих хижин, или женщин и девочек, толкущих зерно в ступе, понимают, насколько неимоверно тяжело первое и насколько монотонно второе. Спуск на воду каноэ, посевные работы, ловля рыбы, выплавка металла – все это утомительные занятия, и успешному выполнению этих работ в значительной степени способствуют те паллиативные средства удовлетворения, которые доступны работающим людям.

 

XI. Заключение.

 

Теперь мы можем подытожить наши выводы.

1. Существуют  некоторые  типы   непристойного  поведения, проявления которых всегда являются коллективными. Обычно они запрещены, но в определенных ситуациях разрешаются или предписываются.

2. Все эти ситуации имеют большое социальное значение и в целом могут быть разделены на две категории: религиозные церемонии и совместные экономические мероприятия.

Мы объясняем эти непристойные проявления следующим образом.

1. Снятие обществом некоторых обычных запретов специально подчеркивает социальную ценности соответствующей деятельности.

2. Снятие запретов также направляет человеческие эмоции в предписанные каналы экспрессивного самовыражения в кризисные периоды человеческой жизни.

3. Снятие зпретов представляет собой как стимул, так и вознаграждение работникам в период совместной или сложной трудовой деятельности, при помощи особых форм выражения, например мелодии, оно организует предприятие[2].

[1] Французское travail связано с итальянским словом travaglio, обозначающим «страдание»; слово painful («измученный») в средние века использовалось в значении «industrious» («трудолюбивый»); итальянское слово lavoro, обозначающее работу, происходит от латинского labor, («муки»); греческое слово penomai означает как «работать», так и «страдать», равно как и еврейское assab.

[2] Профессор Селигмен отметил важность "драматизации", которую мы наблюдаем в этих социальных выражениях непристойности. Он также обратил мое внимание на возможное психоаналитическое объяснение приведенных в этой работе данных. Объяснение, данное мною здесь отношению между непристойностью и актами трудовой деятельности, в значительной мере совпадает с психоаналитической теорией, в которой функцией такой непристойности считается ее стимулирующая и болеутоляющая роль в трудовой деятельности, а сами проявления непристойности рассматриваются как результат столкновения между необходимостью трудиться (принцип реальности) и желанием избежать напряжения сил (принцип боли и удовольствия). Психоаналитики, однако, далее развивают свой тезис (...). Примитивный челове, по мнению этих авторов, одерживает верх над своей ленью и отвращением к труду посредством сексуализации своих задач. Он расматривает их как «эквивалент и замену сексуального функционирования». (...) Возможно, так оно и есть, но (...) на самом деле, как я полагаю, проявлениям непристойности не придается непосредственного осознанного сексуального значения. Мне кажется, что значение непристойности кроется не в том, что она сексуальна, а скорее в том, что обычно она запрещается обществом, а снятие этого запрета дает работникам привелигированные паллиативные средства для снятия напряжения.